Личная жизнь шпиона. Книга первая - Андрей Борисович Троицкий

Глава 31

Греков пил чай, тесть спрашивал, будет ли в следующем году война с Америкой или отложат. А если не будет с Америкой, может, китайцы нападут и, через год-другой, отхватят и заселят весь Дальний Восток и половину Сибири. Вот жгучий вопрос: если случиться война с китайцами, когда ее ждать.

Наконец, удовлетворив любопытство, Иван Семенович, спросил:

— А Людка моя так и не звонит, и не пишет?

— Нет известий, — скорбно покачал головой Греков. — Я бы сразу…

— Беспутная баба. Ну, черт с ним с отцом, с мужем. Но хоть сыну бы позвонила. А может, она звонила, а Максим не говорит?

— Он врать не приучен, — покачал головой Греков. — Когда вернусь, напомню ему, чтобы приехал, тебя навестил. Ты у него сам все спросишь. Он вырос за зиму. Зимнюю сессию на четверки сдал. В секцию ходит по баскетболу и еще на плавание.

— Максим в тебя, умный. Я вот что думаю… Может, пора снова в милицию сходить. Или в прокуратуру. Положить им на стол новое заявление. Ну, в розыск… Все-таки женщина ушла из дома почти три года назад. И все, ни слуху, ни духу. Будто ее на свете не было. Ты еще тогда рассказывал, что Людмила звонила несколько раз. В последнем разговоре прощения просила. И больше ни письма, ни звонка. Разве такое может быть, чтобы женщина пропала, а родные не чухаются. Если тебе долго этим заниматься, сам пойду.

Греков с досадой подумал, что Иван Семенович мужичонка настырный, и вправду пойдет в прокуратуру, запишется на прием, найдет адвоката. Снова начнут проверки, дознания. Сейчас для полного счастья именно этого не хватало, прокуратуры…

— Иван Семеныч, сколько меня таскали по допросам… Думал, предъявят обвинение в похищении или в убийстве. Запросто… И посадили бы. И не сел я только потому, что весь тот месяц провел в Сочи. Там каждый день меня видели десятки людей. А в милицию я столько раз ходил, что вспомнить тошно. И справки наводил через знакомых. Среди погибших ее нет. Числится пропавшей без вести.

— Хоть бы письмо оставила. Сердцем чувствую — она жива. Максима жалко. Растет парень без матери.

Почти каждый раз во время встречи Носов затевал этот муторный разговор о пропавшей дочери. А Греков, пересказывая обстоятельства ухода жены, своих разговоров с ней, последних недель и дней брачной жизни, сдабривал свои повествования все новыми и новыми нюансами. Будто эти мифические разговоры с Людмилой состоялись буквально вчера и были они длинными, почти бесконечными.

— Она сама так решила, сама ушла к чужому мужику, — сказал он. — В последний раз, когда звонила, сказала: прости меня, я полюбила другого человека. И счастлива с ним. Обратно не вернусь. Просила, чтобы Максима позвал к телефону. Но этого я не позволил.

— Правильно. Пусть возвращается. А потом уж с Максимом будет разговаривать.

— Я про то и говорю: мы с сыном ее ждем. А милиция… Много от нее проку? Ну, найдут женский труп, — приезжай на опознание. Еще найдут, — снова приезжай. А эти женские трупы под Москвой, когда весна, когда снег сходит, — их находят десятками. И большинство в таком состоянии, что их мать родная не опознает. У Люды заметных примет не имеется, ни крупных родинок, ни шрамов…

Иван Семенович согласился, что от милиции проку немного, а по опознаниям ездить еще то удовольствие. Тесть всегда прислушивался к словам Грекова, полагая, что он крупный ученый, у которого не голова, а Дом советов. Он уважал зятя за умение жить, Греков без особого труда зарабатывает, сколько захочет. Но не пропьет, не истратит на баб, отложит деньги на черный день или в дело пустит. Не нравилась только манера шиковать, стильно одеваться и ездить на заметной машине, впрочем, может быть, в тех местах, в том обществе, где крутится зять, без всего этого шика — просто нельзя.

— Рома, я же к тебе как к сыну… Скажи, ты ничего от меня не утаиваешь?

— Чего утаивать? — Греков прижал руки к груди. — Если бы я что узнал, к тебе первому бы приехал.

— А, может, денег им сунуть? Я бы дал, сколько надо.

— Не знаю, — покачал головой Греков, прикидывая, сколько денег Носов может дать на взятки милиции. — Подумаем. А пока, Иван Семенович, сиди и не высовывайся. Лучше про себя расскажи. Как жизнь-то?

— Какая там жизнь, Рома, — вздохнул Носов. — Сам знаешь, какие пенсии у стариков. Слезы. Но если в долг тебе надо, дам без вопросов. Только скажи, сколько. Ну, заранее, хоть за пару дней. Чтобы собрать успел.

Всегда удивляла привычка Носова прибедняться и вспоминать пенсию, как будто он жил или живет на эту пенсию. Всю жизнь тесть проработал на мебельных складах, где вечно подворачивалась оказия взять хороший гарнитур, тут же перепродать за три цены, тут же достать новую мебель и снова перепродать. Греков смотрел, как тесть налил в блюдце горячего чая и стал пить из него, будто ребенок. Интересно, почему его до сих пор не посадили? Других пачками сажают, а его нет. Ответ один: умел воровать человек, от бога талант.

* * *

Греков смотрел в голубые глаза тестя и старался представить, сколько у него денег, где он их прячет, дома или, может быть, в огороде закопал. Предварительно разделил на части и зарыл в разных местах, чтобы при обыске, если такой случится, не нашли. Но ведь люди смертны, Иван Семенович может забрать секрет с собой в могилу, таких случаев без счета. Греков проявлял терпение ко всем его чудачествам, баловал зажигалками и ждал, когда же тесть заведет разговора о наследстве. Дочь у него была только одна и наследник один — внук. Значит, пора начать этот важный, самый главный в жизни разговор. Но Носов все тянул, будто сто лет себе намерил. Хитрый черт.

— Ты вот что, Иван Семенович, — сказал Греков. — У меня кое-какие проблемы образовались. Ничего серьезного, но все-таки… Я позже расскажу. Попросить тебя хочу. Может, на днях зайдут из милиции или общественник из поселкового совета. Как бы без причины зайдут. Просто. И вдруг спросят, давно ли ты зятя видел?

— И мне что делать?

— Скажи, как есть: сегодня я приезжал на машине. Заночевал, на следующий день уехал. То есть, завтра в обед. Машина на участке стояла. С улицы ее не видно. Договорились? Это я на всякий случай. Наверняка никто не придет.