Ограбление по-беларуски - Пилип Липень

Он махал рукой вслед Лявону, обнажив из-под рукава изящное белое запястье. Тачка, проехав несколько метров тихо, опять душераздирающе заскрипела, и у Лявона мелькнула мысль, не спросить ли у священника машинного масла. «Нет, не буду. Это прозвучало бы глупо и не к месту».

Если в момент выхода из гаражей Лявон планировал переодеться в сарафан в укромном месте, например, в парке за цирком, то теперь, докатив нещадно скрипящую тачку до моста через Свислочь, он так устал, что ему было абсолютно всё равно, заметит кто-нибудь смену его туалета или не заметит. Обходить цирк только ради того, чтобы переодеться, показалось ему бессмыслицей — он счёл за лучшее потратить последние силы на подъём к Дворцу профсоюзов.

Из опасения, что, остановившись, он не сможет двигаться дальше, Лявон отпустил ручки МоММа, только уткнувшись его колёсами в ступени музея. Когда он слабыми руками натягивал на себя сарафан, мелькнула подлая мысль, что Андрон обманул его, и никакой тюрьмы здесь нет. «Чёрт с ним. Если не найду Рыгора, просто лягу спать где-нибудь за углом на травке», — он отбросил все мысли и, сосредоточившись на тачке, нечеловеческим усилием втолкнул её в музей.

Навстречу ему поднялся с дивана, отложив толстую книгу, пожилой охранник. Он подозрительно посмотрел сквозь очки на тяжело дышащего Лявона, на его несуразные чёрные туфли, торчащие из-под сарафана, на громоздкую тачку, остановившуюся с лязгом и визгом, и спросил, чего угодно барышне.

— Шампанского! — воскликнул Лявон и взмахнул рукой в порыве вдохновения. — Сегодня у моего возлюбленного, Рыгора, именины!

Лявон был готов к тому, что тюремная охрана может воспротивиться включению музыки, и по пути придумал историю, дурацкую и нелепую, но хорошую своей внезапностью.

— Полковник, миленький! Мы так любим друг друга! Мы собираемся пожениться в сентябре! Его же выпустят до сентября? А сегодня именины! Где у вас розетка?

Кастусь, польщённый «полковником» и очарованный юной девушкой в ярком сарафане, неуверенным жестом показал ближайшую розетку, у изголовья дивана. Всё шло по плану, и главное теперь было не потерять ни секунды. Лявон подкатил МоММ к дивану, оторвал изоленту, крепящую провод к тачке, и воткнул вилку в розетку. Услышав слева металлический лязг, Лявон повернул голову и увидел завёрнутого в простыню Рыгора, державшегося руками за решётку и изумлённо смотрящего на него. Лявон подмигнул ему и включил проигрыватель.

— Минутку, девушка, что вы собираетесь делать? — Кастусь насупился, не понимая, что происходит, и чувствуя какой-то подвох.

— У моего любимого именины! — Лявон сунул диск в лоток проигрывателя и запустил его. — Я приготовил ему подарок — песню!

— Стоп-стоп-стоп! Песни нельзя! Песни запрещаются! — Кастусь поднял руки, протестуя. — Выключайте сейчас же! Здесь музей и тюрьма, а не танцплощадка.

— Пожалуйста, полковник, дорогой! Ну что вам стоит! Мы скоро поженимся! Всего одну песню, тихонечко! — Лявон произносил эти бессвязные мольбы, поглядывая то на Кастуся, то на проигрыватель, который всё медлил, переваривая диск.

Кастусь вздохнул и опустил руки. Он был добрым человеком, и, вспомнив, сколько раз он запрещал Рыгору то одно, то другое, решил хоть разок пойти навстречу, тем более учитывая именины и молодую невесту.

Надпись в окошке проигрывателя сменилась с “loading” на “play”, и Лявон, волнуясь, сглотнул. Песня началась. Но после первого же аккорда послышались быстрые цокающие щелчки. «Царапина! И откуда она появилась!» — Лявон поспешно нажал на кнопку “>>”, чтобы перескочить на следующий трек. Проигрыватель зажужжал и угрожающе скрипнул чем-то внутри. Кастусь строго хмурился, и Лявон чувствовал, что операция может вот-вот провалиться. В панике он наугад несколько раз ткнул пальцем в пульт, и это вдруг помогло: проигрыватель затих, ровно зашуршал, а в окошке начался отсчёт времени.

Зазвучала музыка. К удивлению Лявона, это оказалась та самая «Липа», которую пел священник в церкви. Лявон осторожно, стараясь не шуметь, присел на корточки, опершись спиной о стену, и украдкой посматривал то на Рыгора, то на Кастуся. Рыгор застыл за решёткой, вперив неподвижный взгляд в колонку, а Кастусь после второго куплета опустился на диван и откинулся на спинку, потирая рукой лоб.

Nun bin ich manche StundeEntfernt von jenem Ort,Und immer hor' ich's rauschen:Du fandest Ruhe dort!

На этих словах Кастусь всхлипнул и достал из заднего кармана брюк белый платочек. Он поднял на Лявона глаза, полные слёз и попросил его сделать погромче; Рыгор же отпустил решётку и сидел на полу, наклонив голову и смотря себе под ноги.

Ещё через пять минут, когда надзиратель как-то особенно протяжно вздохнул, а потом засмеялся, легко и медленно, Лявон понял, что пора.

— Полковник, хороший мой, вы счастливы?

— Да, девочка моя, да, — молодым беззаботным движением тот забросил руки за голову, — Спасибо тебе! Ты спросила об этом, и я вдруг понял, что счастлив, очень счастлив.

— И мы с Рыгором счастливы! А разве могут одни счастливые люди держать других счастливых людей взаперти?

— Умочка! Не могут. Бери, забирай его, идите, женитесь, — голос его был мечтательно ласков.

— Так вы откройте. Или ключи дайте.

Кастусь, блаженно кивая, достал из внутреннего кармана ключи и протянул Лявону. Победа! Открывая дверь темницы, Лявон словил себя на том, что песни действуют и на него тоже, и никуда уходить не хочется. «Дождаться Андрона, чтобы и он прозрел, послушав песен? Пусть тоже станет счастлив? Нет, нет, он не станет слушать, а просто устроит погром, у него же на лице написано. Надо держать себя в руках. Надо уходить», — и Лявон стиснул зубы, решив больше не раздумывать, а только действовать.

Рыгор по-прежнему сидел на полу, и даже не пошевелился, когда Лявон дотронулся до его плеча.

— Пойдём! Пойдём, Рыгор! Уходим, пока спецназ не появился, — Лявон потряс его.

— Куда нам идти? Зачем? — Рыгор поднял озарённое улыбкой лицо на Лявона. — Присядь рядом, давай дослушаем. В жизни не слышал такой музыки.

— Успеем ещё послушать! Пошли! А то сейчас придёт спецназ и всё выключит. Переодевайся!

Лявон тянул его за руку, и Рыгор нехотя встал. Он сбросил простыню на пол и взял в руки джинсы.

— Давай, давай, шевелись. Совсем ходить разучился? Нас ждут великие дела! Машины, женщины, деньги, казино и виски. Скорее! Машины, Рыгор, подумай о машинах. Автомобили!

Но Рыгору явно безразличны были автомобили. Выйдя за решётку, он приблизился к Кастусю и обнял его. Кастусь ответил ему с жаром, они расцеловались сначала в обе щёки, потом в губы, а потом заплакали на плече друг у друга. Чтобы оторвать Рыгора от тюремщика, пришлось упереться ногой в диван и сильно дёрнуть. Рыгор обернулся к Лявону и раскрыл ему свои объятия, но тот ловко подхватил его за пояс и вытащил на улицу.

Глава 10. Как Лявон и Рыгор угнали автобус

Собрав последние силы, Лявон дотащил Рыгора, непрерывно восторгающегося красотой мира, до Парка Горького. Они устроились на травке неподалёку от колеса обозрения, и Лявон, прежде чем провалиться в сон, наблюдал, как Рыгор позволил заползти на свой мизинец продолговатому чёрно-оранжевому жуку-пожарнику и восхищённо его рассматривал, поворачивая палец под разными углами. «Вот ведь проняло человека», — даже с некоторой завистью подумал Лявон, закрывая глаза.

Когда Рыгор растолкал Лявона и хмуро спросил, с надеждой глядя на его рюкзак, нет ли чего пожевать, стало понятно, что он немного пришёл в себя от Шуберта, и теперь можно говорить серьёзно. Прошло, наверное, часа два: до вечера ещё оставалось время, но, чтобы добраться до края города засветло, нужно было выступать немедля.

— Куда? За город? — с неодобрением спросил Рыгор. — Что на тебя нашло? Зачем нам туда? Давай лучше заглянем ненадолго в Резиденцию президента. Мне очень хочется пару раз ударить тамошнего министра головой об стену. Много времени не займёт. А потом завалимся ко мне! Я здесь недалеко обосновался, на Площади Победы. У меня там полный холодильник жратвы, и пива вагон.

— Давай-ка сначала споём песню, — предложил Лявон, и Рыгор выпучил на него глаза.

Но Лявон поборол смущение — он чувствовал, что прозрение Рыгора вот-вот улетучится, если не улетучилось уже. «Пятрусь был прав: от Шуберта прозрение выходит слишком нестабильное». Лявон затянул свою любимую «Несказанное, синее, нежное», и Рыгор, вначале покрутив пальцем у виска, вскоре вслушался, смягчился взглядом и стал подпевать сам. Они пели, глядя то друг на друга, то вверх, где в просветах между медленно колеблющимися кронами деревьев проплывали лёгкие полупрозрачные облака.

— Чёрт с ним, с министром, — сказал Рыгор, когда они допели. — В конце концов, я сам виноват, что попал в тюрьму. А вообще он нормальный мужик. Хочешь, познакомлю? У него конфеты есть.