ПЬЕР - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он остановился перед отдельно стоящим красивым домом, окруженным густым кустарником. Вошел в портик и отчетливо постучал там, подобно деревенским часам, отбивающим время. Он стучал, но никакого ответа не следовало. Он постучал снова и вскоре услышал, как оконная рама поднялась на второй уровень, и удивленный голос спросил, кто там?
«Это – Пьер Глендиннинг, и он желает немедленно переговорить с Преподобным г-ном Фэлсгрэйвом»
«Я правильно расслышал? – чёрт возьми, что у вас за вопрос, молодой джентльмен?»
«Любая вещь – вопрос; весь мир – вопрос. Вы впустите меня, сэр?»
«Конечно – но я умоляю вас – нет, останьтесь, я впущу вас»
Гораздо скорей, чем это, возможно, ожидалось, г-н Фэлсгрэйв лично открыл дверь Пьеру, держа свечу и укутавшись в свой очень приличествующий данному случаю студенческий халат из шотландского пледа.
«Ради Бога, что за вопрос, г-н Глендиннинг?»
«Небо и земля – вопрос, сэр! мы подойдём к его рассмотрению?»
«Конечно, но – но…»
«Ну, тогда идёмте дальше».
Они пошли наверх и скоро оказались в покоях священнослужителя, где оба присели; пораженный хозяин все еще держал свечу в своей руке и с опасливым выражением лица внимательно следил за Пьером.
«Божий слуга, сэр, я верую»
«Я? Я? Я? честное слово, г-н Глендиннинг!»
«Да, сэр, в миру вас так называют. И что теперь вы, Божий слуга, решили с моей матерью относительно Делли Алвер?»
«Делли Алвер! почему, почему – что может значить это безумие?»
«Это значит, сэр, что вы и моя мать приняли решение относительно Делли Алвер»
«Она? – Делли Алвер? Она должна уехать отсюда; почему нет, если её собственные родители хотят этого»
«…Как… она должна уехать? …Кто… должен взять её? …Вы… готовы… принять её? …Куда… она должна пойти? Кто… будет… кормить её? …Кто… будет защищать её от той грязи, которая каждый день сознательно усиливает всемирную отвратительную жестокость и бессердечие?»
«Г-н Глендиннинг», – сказал священнослужитель, уже несколько спокойно поставив свечу и с достоинством завернувшись в свое платье, – «г-н Глендиннинг, я сейчас не упоминаю о своем естественном удивлении при этом самом необычном требовании в самое необычное время. Вас кое-что интересовало, и я рассказал ее вам всё, что мне было известно. Что же касается всех ваших последующих и дополнительных вопросов, то я принимаю решение на них не отвечать. Сам я буду рад видеть вас в любое другое время, но пока вы должны извинить меня. Доброй ночи, сэр»
Но Пьер сидел совершенно неподвижно, и священник не мог не ждать его стоя.
«Я всё отлично понял, сэр. Делли Алвер, значит, должна быть выселена, чтобы голодать или погибнуть, и это, вдобавок, при молчаливом согласии божьего слуги. Г-н Фэлсгрэйв, случай с Делли глубоко интересен мне только как предисловие к другому, ещё более для меня интересному, и касается того, что я когда-то лелеял некую слабую надежду, что вы с вашим христианским характером будете в состоянии дать мне искренний и честный совет. Но намек от небес уверяет меня теперь в том, что вы для меня советчик не серьёзный и презирающий мир. Я должен искать совет непосредственно у самого Бога, который, как я теперь знаю, никогда не посылает свои самые священные предупреждения. Но я не обвиняю вас; я думаю, что начинаю видеть, как ваша профессия фатальным образом переплелась со всеми мирскими предрассудками и не может переместиться вместе со свободой благочестия в мир приходов. Я скорее сожалею, чем возмущаюсь. Простите меня за бо́льшую часть моих невежливых требований и не считайте меня вашим врагом. Доброй ночи, сэр»
Книга IX
Более светлая, и мрачнеющая от этого света. более мрачная, и светлеющая от этого мрака
I
В этой Гиперборее, к которой восторженная Правда, Серьезность и Независимость неизменно приводят сознание, предназначенное природой для глубокой и бесстрашной мысли, все объекты видятся в сомнительном, неясном и преломленном свете. Рассматриваемые через эту разреженную атмосферу принятые с незапамятных времен человеком принципы начинают скользить и колебаться, и, наконец, просто переворачиваются; сами небеса оказываются весьма причастными к этому поразительному перевоплощению, так как эти замечательные миражи и на самих небесах главным образом и появляются.
Но примеры многих умов, навсегда потерянных среди таких предательских мест, как неподдающаяся обнаружению исследователей Арктика, предупреждают нас о нашем полном удалении от них; и мы узнаем, что не стоит человеку следовать за правдой слишком далеко, отчего его голова полностью теряет ориентацию, подобно тому, как для прибывшего на Полюс становится бесполезна намагниченная игла, с уважением, одинаково и без различий относящаяся ко всем точкам горизонта.
Но даже менее отдаленные области мышления не существуют без своей исключительной сосредоточенности на самих себе. Едва ли какой-либо искренний человек, способный порождать идеи и приученный осуществить их вообще, будет поражен мыслью, что, в конце концов, то, что он с таким энтузиазмом приветствовал как марш ума, – проясняя значение нападения Правды на Ошибку, – всегда рассматривается полными надежд людьми как одна из наиболее серьезных молитвенных основ самого великого и возможного Католического благословения мира; ведь почти каждый думающий человек должен идти некоторое время и даже дальше, будучи охваченным идеей, в которой, в определенном отношении, может скрываться огромная ошибка, выражающаяся в том, что весь мир никогда не приближается к Правде, кроме некоторых людей, которые, продвигаясь к ней, своевольно и навсегда отрезают остальных от сочувствия к себе и навсегда заставляют смотреть на себя с недоверием, неприязнью и часто, с прямо – хотя и временами – скрытыми страхом и ненавистью. Как же удивительно тогда то, что те просветленные умы, которым, несмотря на прогресс, всё ещё случается оставаться, с течением времени, болезненными, и которые время от времени бывают раздражены поворотами в актах экстравагантной агрессии на чувства и мнения, теперь навсегда остались позади. Бесспорно то, что на более ранних стадиях развития, особенно у юных умов, пока еще нет успокоенности при долгом привыкании к миру, неизбежном и вечном; эта агрессивность проявляется почти неизменно, и позже также неизменно вызывает у них сожаление.
Этот удивительный шок от практической правды, которая в продолжении всего нескольких дней и часов продвинулась так, что магическим образом переместила юный ум Пьера далеко за черту общепринятого умения что-либо распознавать, принёс совершенно невидимую за ним и достойную сожаления агрессивность, которую мы пытались отобразить ранее. Уступая этому недопустимому настрою, он вторгся в глубокую полуночную дремоту преподобного г-на Фэлсгрейва и весьма неучтиво напал на этого действительно любезного и почтенного человека. Но поскольку ввиду силы необычных обстоятельств его прогресс в понимании этого оказался удивительно скор, то столь же скор оказался теперь его прогресс в своего рода мудрости и в доброжелательности; его заключительные слова г-ну Фэлсгрейву уже достаточно проявили это, и поэтому еще до отхода от обсуждения своей темы этим джентльменом он начал раскаиваться в своем появлении у него с такой миссией.
И поскольку он теперь шёл, погрузившись в глубокие раздумья, характерные для ночных часов, и поскольку всё, что было в нем, разметалось в разные стороны и сильно разожгло постоянный творческий огонь восторженной серьезности, то он полностью осознал существование множества вариантов обсуждения, которые, приди они в голову ранее, категорически исключили бы его импульсивное вторжение к почтенному священнослужителю.
Но злой земной воздух, будучи виновным в Безумии, делает так, что смертный человек во многих случаях достигает восприятия Смысла. Мышление должно навсегда освободить нас от поспешных проклятий в периоды иногда повторяющегося Безумия, поскольку с тех пор, как Безумие – наш учитель, то Смысл – урок, который она преподает; и если Безумие полностью покидает нас, то Дальнейший Смысл будет нашим компаньоном в полете, и мы окажемся на полпути к Мудрости. Ведь тут
