Прятки по-взрослому. Выживает умнейший - Константин Скуратов

– Куда летим, гражданин? – сурово сунул в окно свое большое лицо товарищ инспектор, втянул носом воздух и радостно сказал, – моторчик глушим, из машинки выходим, отправляемся на пост, на предмет алкогольного теста! За локоток поддержать или сами дойдете?

Вот так оборот! Глебов уже и забыл о своей пьянке – столько всего произошло – а пьянка сама о себе напомнила.

– Командир, – как можно более развязно сказал Андрей, – погоди, не спеши, а? Ну, пройду я на твой пост, там куча народу, будете меня толпой прав лишать, так? Я ж упрусь, потому что мне эти права – по фигу. Завтра новые куплю. Зато здесь никто ничего с меня не поимеет. А если ты, предположим, с насморком? Да еще мне на один вопрос ответ дашь, а я за это тебя отблагодарю – чисто по-человечески! Прикинь – один вопрос, и я еду дальше, а ты остаешься служить отечеству, но намного богаче, чем был до меня, а?

– Смотря какой вопрос, – нейтральным тоном ответил инспектор.

– А вопрос будет такой – сколько километров отсюда до московской трассы?

– Эк тебя развезло, – даже расстроился инспектор, – Москва у нас совсем в другую сторону!

– Я знаю, что если буду ехать в эту сторону, то в конце концов приеду к Японскому морю, а не Балтийскому, – терпеливо ответил Глебов, – мне не нужна Москва, мне нужен выезд на московскую трассу! Ответь и получи щедрое вознаграждение.

Инспектор задумался, сказал неуверенно:

– Километров через двести будет поворот на Уфу. По-моему… только там дорога плохая, через перевал проходит. А если будешь ехать, никуда не сворачивая, то к утру будешь в Челябинске – тоже вариант.

– Спасибо, спаситель, – серьезно сказал Глебов и протянул недрогнувшей рукой десяток тысячных купюр, – счастливо оставаться.

– Ты, это…, – размягчился инспектор, – смотри, через пятьдесят километров еще один пост, там областники стоят – мимо не проскочишь. Так что, лучше покемарь пару часиков, может, выветрится.

– Эту проблему я уж как-нибудь решу, – заверил его Андрей и нажал на газ.

Машина сорвалась с места, а Глебов, поглядывая в зеркало на стремительно удаляющуюся фигурку инспектора, подумал, что засветился тут – хлеще некуда.

Он завернул на первую попавшуюся автозаправку, залил бак до пробки, поспрашивал сонного уже охранника про поворот на Уфу и снова сел в машину. Решение было принято. Осталось только найти подходящее место…

Подходящее место нашлось практически сразу – узкий съезд на полевую дорогу, робко уткнувшийся в шоссе слева по ходу движения. Глебов свернул, выключил фары и завел машину за лесополосу, шедшую параллельно дороге вдоль давно брошенного поля. Несмотря на поздний час от падающего снега шло легкое свечение, отчего темнота казалась прозрачной.

Андрей проехал вдоль деревьев метров триста, остановил машину, заглушил двигатель. Все. Приехали.

Он не без сожаления покинул теплый салон, торопливо натянул привычный дождевик, подхватил сумку, в которую заодно сунул и оружие – снова выбросить револьвер не поднялась рука.

Машину запирать не стал, так и бросил – с ключом в замке зажигания, приоткрытой дверцей, только внимательно осмотрелся и удовлетворенно хмыкнул – снег продолжал сыпаться с небес, обещая уже через час уничтожить все следы вокруг.

– Ищите меня, ребятки, – пробормотал Глебов, бредя вдоль шоссе под прикрытием лесополосы в сторону Чкалова, – может, вы и вправду старательнее, чем полиция, зато народу и возможностей у вас не в пример меньше. Так что – ищите, распыляйтесь. А мы тем временем одно дельце провернем.

Сильно мерзли ноги, но Глебов уже привык к неудобствам, поэтому не стал обращать на холод внимания. Тем более, что с ним ничего нельзя было поделать.

Через час с небольшим он уже брел вдоль остановившихся на ночлег у поста ДПС грузовиков. Они его не интересовали. Согласно плану, нужен грузовик, собирающийся ехать в город.

Он миновал пост, пройдя его за спиной все того же инспектора, не обратившего никакого внимания на пешехода. С этой стороны к поездке в город готовились три машины – длинномер скандинавского производства, бензовоз и КАМАЗ с наращенными до неприличия бортами.

С первым нечего было даже пытаться – кто пустит в шикарную кабину пахнувшего соляркой колхозника? Во второй уже был пассажир, или сопровождающий. Оставалась третья.

Глебов подошел к КАМАЗУ и постучал в дверь. Из кабины выглянул такой же, как и он, пропахший соляркой водитель, спросил с характерным восточным акцентом:

– Чего стучишь?

– До города подвези, брат, – попросил Глебов, – я на ферме был, домой пришел, а жену в город увезли, в больницу. До утра ждать не хочу. Подвези, а? А я тебе за это денег дам. Сто рублей, – и он протянул водителю купюру.

Водитель подумал – надо сказать, быстро – и махнул рукой, дескать, залезай. Вот и хорошо.

Главное, что проверку на посту КАМАЗ уже прошел, теперь до самого Чкалова его если и остановят, то только за нарушение правил, значит, к пассажиру приглядываться никто не станет.

– Только ты не удивляйся, – предупредил Андрея водитель, – у меня радио нет, в дороге я уже третий день. Поэтому петь буду, чтобы не заснуть. На узбекском. Ничего?

– Не вопрос. Мне даже интересно – я из ваших песен только про Учкудук слышал.

– Про Учкудук – это не наша песня, – грустно сказал водитель, – про Учкудук – это ваша песня. Ее русский написал. Еврей. Деньги сейчас отдашь?

– Держи.

– Сумка тяжелая у тебя.

– Так ведь жене в больницу собрал – одежда, еда, тапочки…

– Да, болеть плохо, – философски заметил водитель, с силой воткнул куда-то рычаг переключения передач.

Машина вздрогнула, заскрипела-заскрежетала и поползла, завывая так, что Глебов даже усомнился в наличии у нее глушителя.

– Картошку везу, – крикнул водитель, – из Башкирии.

– Ничего себе, – удивился Андрей, – так она же и тут хорошо растет!

– Какая тут растет – всю в Казахстан продали. Там ничего сейчас не растет. Только цены.

– Понятно, – закивал Глебов. – На фирму работаешь или на себя?

– Э, какая фирма? – пожал плечами водитель. – Два двоюродных брата в Башкирии картошку скупают, в Чкалове их отец ее продает. А я вожу. Еще месяц возить буду – много братья накупили. Урожай.

Разговаривать было трудно из-за рева двигателя.

– А что, дома работы совсем нет?

– Есть, почему нет? Только дома платят мало. У меня мама, сестра с двумя детьми, братишка и две сестренки, а работаю один я. Дома столько не заработать.

Путем нехитрых подсчетов Глебов уяснил, что в Узбекистане у водителя остались мать, три сестры, брат и два племянника – всего семь человек, из которых минимум четверо еще маленькие. И сестра почему-то без мужа.

– А отец где? – спросил Глебов и тут же пожалел о вырвавшемся вопросе – раз не назвал, значит, есть на то причина.

Но водитель, помолчав минуту, спросил:

– Хочешь, расскажу? Тебе все равно, а мне на душе легче будет, да и не усну уж точно.

– Расскажи, – осторожно согласился Андрей.

– Понимаешь, я не чистый узбек. Отец мой таджик. После армии остался в Фергане работать в полиции, с мамой познакомился. Тогда национальность еще никому не мешала. Поэтому и свадьбу родители хорошо отпраздновали, и уважали соседи отца – он был участковым. Вот только почему-то звания ему не давали и на повышение не отправляли. Так и ходил по району старшим лейтенантом.

Сестра уже комсомолкой была, а я в третий класс ходил. Большой уже был. Друзей было много – на улице, в школе. Поэтому мне все равно было, что мамины родственники к нам в гости почти совсем не ходят, хоть и живут недалеко. А они, оказывается, никак ей простить не могли, что замуж вышла не за узбека…

В тот день отец был выходной. Мы с ним на базар шли – настоящим мужским делом заниматься – мясо выбирать.

Недалеко от базара чайхана была, вернее, и сейчас есть. Когда мы проходили, отец заметил, что людей у чайханы больше чем обычно. Он же участковый – как мимо пройти. Хоть и выходной. Вот мы и подошли.

Собравшие мужчины умолкли, поздоровались с отцом. В стороне я заметил брата матери – дядю Мадазима. Рядом с ним стояли двое или трое, лица у всех были напряженные и злые. Дядя крутил в руках большой острый нож – такой должен быть у каждого правоверного. Это он так всегда говорил.

– Здравствуйте, уважаемые, – сказал отец, – по какому поводу собрались?

Заговорили сразу несколько человек – про несправедливость какую-то, про обнаглевших турок-месхетинцев, про гордость.

– Ну, ты же, правда, не узбек, – неожиданно громко сказал дядя Мадазим.

Все затихли.

– И что с того? – спокойно ответил отец. – Разве я от этого меньше люблю нашу страну или хуже уважаю обычаи?

– Докажи, – крикнул кто-то из толпы.

Отец тяжело вздохнул, нашел глазами меня и строго сказал: