Квиллифер - Уолтер Йон Уильямс

Кроме того, мне нравился ее муж, проявивший ко мне огромную доброту. Я не хотел оскорбить этот гостеприимный дом, не хотел наносить герцогу рану. Поэтому постарался ограничить свои галантные инстинкты.

– Я с вами согласен, – кивнул герцог, – со временем личность предателя станет известна.

– Значит, завтра у канцлера, – сказал я.

– Совершенно верно, – подтвердил герцог.

Разговор перешел на другие темы. Герцог, как оказалось, передал королеве пару огромных бронзовых пушек, гигантских размеров оружие, стрелявшее каменными ядрами весом по шестьдесят восемь фунтов каждое.

На поле боя они были неудобны: чтобы сдвинуть каждую такую пушку с места, требовалось не менее сорока лошадей. Эти орудия предназначались для осады крепостей, неизбежных в ближайшем будущем. Рансом занимался отливкой пушек и обнаружил чудесный рецепт для металла. Насколько я понял из дискуссии об экстрактах, эссенциях и алхимических зельях, Рансом считал себя экспертом в алхимии, к смеси меди и олова он добавлял опермент, оксид цинка, оксид магния и для прочности толченые алмазы, а соотношения между компонентами держались в строжайшей тайне.

Аббат Амвросий со своей стороны внес посильный вклад в общее дело, отправив на двадцать четыре дня двадцать монахов молиться над металлом вплоть до момента плавления, чтобы придать оружию силу, точность и способность разрушать вражеские стены.

– Поскольку эта могучая сила, – заявил аббат, – может быть призвана на защиту лишь теми, кто обладает абсолютной чистотой, и я льщу себя уверенностью, что дисциплина тех, кто встал на Путь Паломника в моем монастыре, превосходит всех остальных. Монахи в Этельбайте, насколько мне известно, не использовали магию, но, возможно, причина в том, что им не хватало чистоты. Во всяком случае, они не пытались творить волшебство при создании артиллерии.

Интересно, что сказал бы сам Паломник о такой практике. Насколько мне известно, его философия направлена на достижение личного совершенства, а не способности уничтожать городские стены.

Что до актера Блэквелла, он возглавлял «Общество Раундсилвера» – одну из ведущих актерских трупп столицы. Герцог спонсировал такие спектакли Блэквелла, как «Красная лошадь» или «История короля Эмелина», предназначенные для исполнения в присутствии ее величества.

Пока беседа переходила от актерской игры к алхимии и от поэзии к осадной артиллерии, начался обед с многочисленными и разнообразными блюдами. Пироги с пряностями, пироги со свининой, кролик, сваренный в собственной крови со специями, говяжье филе с апельсиновым соком и розовой водой, паштет из угрей, кроншнепы с имбирем, барсуки с абрикосами, морская свинья и лосось. Каждое блюдо было изящно оформлено, окружено фруктами или цветами, а пироги со свининой украшала выпечка в форме головы кабана, соусы же подавали на специальных тарелках в форме сложных узоров. Перемены блюд сопровождались сменой сортов вин. Большая часть кушаний оказалась щедро приправленной завезенными специями – практика, на мой взгляд, весьма сомнительная. (Как демонстрация богатства это неплохо, но лосось едва ли нуждается в том, чтобы его покрывали мускатным орехом, а бифштекс – сахаром и корицей, чтобы дополнительно порадовать вкусовые сосочки. Впрочем, возможно, у меня плебейские предпочтения.)

Нашему вниманию также представили кокентриса – не чудовищного василиска, чучело которого висело в кабинете герцога, а настоящую гастрономическую химеру: к передней половине свиньи пришили заднюю часть каплуна, затем получившееся чудище фаршировали и жарили до тех пор, пока не трескалась коричневая, как мед, кожа. Этот кулинарный изыск сначала пронесли мимо наших носов, чтобы мы могли им полюбоваться, после чего Главный Резчик разделал его и выложил на тарелки.

Я внимательно наблюдал за хозяевами, чтобы запомнить, как следует себя вести в высшем обществе, например, есть некоторые новые для меня блюда и не потеряться среди столь необычных вещей: я имитировал поведение их светлостей и ел всего понемногу. Теперь, когда я провел в их доме несколько дней, я уже знал, что даже трапезе в такой скромной компании неизменно сопутствует изобилие, рядом с которым даже жареные королевские лебеди с оперением уже не казались удивительными.

Кроме того, я знал, что мне предстоит повторить все это за ужином.

Меня растили в атмосфере бережливости, и все во мне протестовало против расточительства и сумасбродства, но до некоторой степени успокаивало то, что остатки пиршества ежедневно отдавали беднякам, которые выстраивались в переулке за дворцом. Объедки со стола герцога утоляли голод многих.

Мне было интересно, что оборванные бедняки думали о замках из марципана, скульптурной выпечке и модных химерах вроде кокентриса. Наверняка для нищих эти дары представлялись чем-то фантастическим, словно пища со столов богов.

В конце трапезы подали десерт – сладкий заварной крем на тарелке из сахара, причем есть его полагалось при помощи ножа и вилки, также сделанных из сахара. Я повернулся к аббату.

– Преподобный сэр, я задумался о вашем прежнем титуле. Как слуга Паломника может быть философом Транстеррена? Разве Милосердный Паломник не утверждает, что человек должен изучать человека? А как его изучать вне границ мира?

Амвросий обдумал мой вопрос с той же безмятежностью, с какой размышлял обо всем, за исключением, пожалуй, утраты места королевского советника. Наконец он нахмурил брови и заговорил:

– Милосердный Паломник (да пребудет его душа в мире) действительно советовал начинать изучать истину с нашего мира. Он ругал философов, чья концепция добродетели и безупречности основывалась на знании иных миров. Но не запрещал изучение Транстеррена, лишь хотел, чтобы оно опиралось на твердый земной фундамент, на полное понимание человечности и вселенной, где живут люди. Таково понимание, завещанное всем нам Паломником Эйдричем (да будет он благословлен).

– Но разве он не унижал достоинство богов? – спросил я.

– Да, это хорошо известный факт, он поступал так, используя слово, которое я не стану повторять в присутствии миледи. – Он отвесил изящный поклон герцогине. – Ведь, когда мы начинаем осмысливать истории о богах, они предстают перед нами тираничными, капризными, своенравными и распутными существами, далекими от моральных образцов и идеалов. Паломник советовал не обращать на них внимания, воздержаться от принесения жертв, к примеру, и проведения празднеств в их честь, а строить человеческую этику, основываясь на нашей реальности.

– Но разве Паломник не говорил, что, если бы боги были справедливыми, – вмешалась герцогиня, – они бы награждали доброту в людях вне зависимости от того, почитают они их или нет; но если они несправедливы, то нет никакого смысла им поклоняться (раз нет уверенности в справедливой награде); ведь, если боги вообще не существуют, зачем их почитать?

– Ваша светлость сделала хороший перевод данного отрывка, – заметил аббат.

«Амвросий, – подумал я, – не склонен льстить богам, но прекрасно знает, как угодить своим хозяевам».

– Многие последователи Паломника отрицают существование богов, – сказал я.

Аббат в ответ безмятежно кивнул:

– В