Квиллифер - Уолтер Йон Уильямс

– Тебе следует встретиться с Халме, пока он остается канцлером, – посоветовал Амвросий. – Возможно, ее величество пожелает его заменить. – Он тихо рассмеялся. – Халме успел заиметь множество врагов, пока исполнял свои обязанности, как и многие другие верные сторонники покойного его величества короля. – Он вздохнул. – Как и я сам, хотя прежде о том не ведал.

Из чего я сделал вывод, что королева Берлауда выбрала другого философа, пришедшегося ей больше по нраву, а Амвросия отправила на покой.

– Сэр, – сказал я ему, – я не знаком с вами и вашей прежней должностью. Существует ли также и Светский философ?

Аббат улыбнулся и кивнул в сторону Рансома.

– Да, их называют строителями.

Рансом рассмеялся и провел по усам тыльной стороной ладони. Они выглядели очень хорошо ухоженными, как и доходившие до плеч длинные блестящие черные волосы, как и безупречная белизна его льняных одеяний. Рансом был высоким и немного пухлым и выглядел самодовольным. Он казался настолько удовлетворенным собой и окружающими, что было трудно не разделять его чувств.

– Есть лишь одна истинная философия, лорд аббат, – сказал он. – Наука позволяет нам перейти из несовершенного, больного состояния к идеальному, здоровому и неизменному. И данная наука живет в земле, металлах, экстрактах, вытяжках, эссенциях, а не на небе, где она витает в ваших надземных эфирах.

– С нетерпением ожидаю минуты, когда вы станете идеальным, здоровым и неизменным, – сказал актер Блэквелл. – Но до тех пор буду сохранять толику сомнений относительно устремлений вашей науки. А что касается вас, сэр, – он поклонился аббату, – я признаюсь, что пребываю в постоянных колебаниях между предубеждением и убеждением, между большим основанием и пустым местом, между святостью и вашей светлостью. В любом случае, когда вы говорите о докторе или доктрине, у меня возникают подозрения, что главная причина использования столь сложного языка состоит не в том, чтобы описать Природу, а чтобы скрыть невежество.

– Однако, – заметил Амвросий, – вы используете этот язык в своей поэзии.

Блэквелл улыбнулся:

– Я никогда не утверждал, что моя поэзия есть нечто большее, чем просто стихи. Она описывает момент времени, а время неидеально и преходяще, если вам будет угодно, но данный момент существует только в моем сознании. Я не утверждаю, что описываю реальность, не говоря уже о бытии, чем бы оно ни являлось.

Я бы с радостью поаплодировал Блэквеллу. Ему было около тридцати, очень худой, со светлыми волосами, бородой и глазами цвета темного ультрамарина, одет в красновато-коричный костюм, в ухе золотая серьга. А голос – чистый тенор.

Блэквелл обратил на меня темно-синие глаза:

– Как игра этого человека. Музыка может иметь структуру, мелодию, чувство и ритм. Но утверждать, что она описывает мир, равносильно фальсификации ее сути.

Я понял, что он принял меня за одного из музыкантов Раундсилвера.

И ничего удивительного, он судил по моей одежде.

– Квиллифер не служит музыкантом в нашем оркестре, – уточнила герцогиня.

– Его светлость в своей бесконечной доброте любезно одолжил мне этот костюм, когда я попал в беду, – сказал я. – Я не музыкант, а ученик адвоката, и потому мой лексикон является еще более редким и бесполезным, чем тот, что вы нам продемонстрировали.

Мои слова их позабавили. Если мне и удалось узнать нечто новое в качестве ученика адвоката, так это то, что все или ненавидят адвокатов, или делают вид, но были готовы мне аплодировать, когда я притворился, что разделяю их предубеждение.

– А к какому Объединению вы сейчас принадлежите? – спросил Амвросий.

– Сейчас ни к какому, – ответил я. – Я только что прибыл в город.

– Йомен Квиллифер прискакал сюда из Этельбайта, – сказал Раундсилвер. – Он единственный из всего посольства, кому удалось выскользнуть из цепких лап корсаров и разбойников, которые перекрывают горные дороги.

Монах с интересом на меня посмотрел.

– Этельбайт? – спросил он. – В городе есть монастырь.

– Он подвергся захвату и разграблению, как и весь город, – сказал я.

– Я постараюсь организовать выкуп для наших братьев, – пообещал Амвросий.

«Да, конечно, – подумал я, – сейчас Этельбайту как никогда необходимы монахи. Впрочем, действия Амвросия могут принести городу деньги, необходимые для выкупа других людей».

– Теперь понятно, почему вы оказались в беде и вам потребовалась помощь его светлости, – сказал Блэквелл. – Но его светлость говорил не только о корсарах, а еще о разбойниках?

– Речь шла о сэре Бэзиле из Хью и его банде, – ответил я. – Надеюсь, что в один прекрасный день я увижу, как его повесят вместе с негодяем, предавшим Этельбайт.

Мои последние слова удивили герцогиню.

– О ком вы говорите? – спросила она. – Я не слышала про предателя в Этельбайте.

Я объяснил, что корсары атаковали город, зная, как устроены каналы и организована оборона, а также места, где жили самые богатые люди города.

– Корсаров умело вел и направлял кто-то из горожан, – сказал я. – Пес, заслуживающий новой конуры, в самом пекле ада!

Блэквелл нахмурился над своей тарелкой.

– Но вы не знаете, кто это? – спросил он.

– Не знаю, – признал я. – Хотя думаю, что его будет несложно найти в домашнем порту корсаров. Он должен получить солидное вознаграждение, а большие деньги обязательно привлекут внимание.

Герцог бросил на меня мрачный взгляд:

– Ты намерен самостоятельно искать предателя?

– Не знаю, – ответил я. – Пираты лишили меня семьи и дома, теперь ничто не держит меня в Дьюсланде. И ничто не помешает мне пересечь море с миссией мести, кроме одного: уверенности, что я потерплю неудачу. Я адвокат, а не солдат, наемный убийца или шпион.

Аббат посмотрел на меня и погладил белую бороду.

– Тот, кто встает на путь мести, должен выкопать сразу две могилы, – сказал он. – Одну для своей будущей жертвы, а другую – для себя.

– Но перед тем, как копать могилу для себя, – ответил я, – мне необходимо выполнить другие обязанности. Я должен попытаться собрать как можно больше помощи для своего города. И позаботиться о достойных похоронах моей семьи. Только после этого я подумаю о будущем.

– Я бы не хотела, чтобы вы погубили свою жизнь ради безрассудных приключений, – сказала графиня.

Я заглянул в ее хрустальные голубые глаза.

– Я тронут заботой вашей светлости, – сказал я.

Меня действительно тронули ее слова, а еще я по-новому взглянул на герцогиню. Она была привлекательной и умной, живой и доброй и замужем за человеком намного старше нее. Мне уже не раз приходилось сталкиваться с похожими ситуациями, когда такие женщины смотрели на меня с симпатией.

Если бы я находился в Этельбайте, то прекрасно понимал бы свое положение. Но она являлась герцогиней, а я никем, к тому же оказался слишком далеко от дома, а потому не знал, как