Под кожей – только я - Ульяна Бисерова

назад они крепко повздорили с Аскаром. С тех пор тот молчал. И хорошо: Тео бесконечно устал от сварливого дребезжания его надтреснутого голоса в своей голове. Все равно от старика никакого проку. Как только он позволил этому грязному, безграмотному террористу втянуть себя в эту нелепую авантюру.? Усомниться в великодушии и расположении Ли Чи, которая, вне всяких сомнений, простила бы ему любой проступок. Какой же несусветной глупостью было бегство из дворца, где любая его просьба исполнялась быстрее, чем он успевал ее произнести. Где, стоило повернуть кран, в раковину из белоснежного фаянса била, рассыпая брызги, упругая струя воды — чистой, прохладной, хрустальной, от которой так сладко перехватывало в горле. Теперь казалось немыслимым, что вода не иссякала. Что она лилась бы хоть весь день напролет — до тех пор, пока он сам не решит, что уже довольно. Казалось, не было на свете силы, которая заставила бы его завернуть кран.

Тео овладела тупая, безнадежная усталость. Голод почти перестал донимать. Вдоль дороги, по которой он медленно брел, поднимая клубы пыли, возвышались растения с разлапистыми перистыми листьями с зазубренными краями и мелкими белыми цветами, собранными в зонтики. Иногда они достигали исполинских размеров. Тео с трудом сорвал трубчатый полый стебель, чтобы отмахиваться от назойливой мошкары, но почти сразу отбросил: от сильного острого запаха, похожего на керосин, разболелась голова. Спустя какое-то время ладони опухли и начали ныть, как будто он голыми руками схватился за раскаленный прут. На коже проступили пузыри, полные желтоватой сукровицы.

Тео огляделся. Жизнь в селении замерла под гнетом полуденного зноя: куры не разгребали лапами дорожную пыль, не перебрехивались собаки, женщины, закутанные в темные плотные покрывала, не семенили к колодцу. Сухой ветер разносил едкий запах горящего навоза. Перед низким дверным проемом одного из домов, задернутого серой ветошью, на корточках сидел старик. Он машинально вытирал рукавом слезящиеся от дыма глаза, безотрывно глядя на костерок. Красные бобы медленно побулькивали в мятом котелке, постепенно развариваясь в вязкую похлебку. Тео сделал глубокий вдох и облизал потрескавшиеся губы. Он подошел и почтительно обратился к старику, но тот схватил варево и попятился от чужака.

Тео протянул обожженные ладони и попросил воды, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. Из дома вышла моложавая, явно нездешняя женщина: высокая, голубоглазая, с небрежно заплетенными в косу светло-русыми волосами.

— О, да ты обжегся соком букши? — спросила она на беглом мандарине. — Как же тебя угораздило? Даже малые дети знают, как это опасно. Ну что ж, пойдем, обработаю мазью — ожоги быстро не сойдут, но хотя бы боль поутихнет.

Она провела Тео в небольшую светлую комнату, где свежо и сладко пахло аптечными травами и настойками. Осмотрев ожоги на ладонях, она велела Тео закатать рукава, чтобы посмотреть, как далеко распространилось воспаление.

— Что, все плохо? — спросил он, заметив, как она нахмурилась.

— Нет, — поспешно ответила она. — Необычные у тебя татуировки. Я только однажды такое видела, давно.

— А что это за бурша?

— На самом деле названий у этого растения много: купырь, дягиль, боржавка, медвежья лапа. Но в этих краях его называют буршей. Если бы ты присмотрелся, то заметил бы, что весь стебель покрыл мельчайшими шипами. Попадая на кожу при ярком солнечном свете, яд вызывает сильнейшие ожоги, а иногда и удушье и паралич. Даже капля сока вызывает сонливость, которая затягивает в безвозвратную тьму. Яд бурши сжимает сердце и замедляет его биение, пока кровь не начинает ползти холодным сиропом и вскоре останавливается совсем. Так что ты еще легко отделался.

— Я видел целые заросли. Выше моего роста.

— В свое время буршу завезли как замену силосу, которой не страшны ни зной, ни засуха, ни ночные заморозки. Урожайность бешеная, и даже без подсева. Вокруг каждого селения выделили поля под новую культуру. Но оказалось, что бурша легко дичает, вырождается в ядовитый подвид.

— Почему же ее просто не вырубили?

— Это не обычный сорняк. Бурша и в природе отличается несусветной выживаемостью, приспосабливается к любой почве и быстро пускает корни, а биоинженерия приумножила это. Единственный способ избавиться от побегов — залить землю керосином и поджечь, а потом несколько раз перепахать поле — но и это не спасет, если где-то осталось хотя бы одно семя. Они прорастают в разное время и могут лежать в земле до двенадцати лет. На каждом растении — десятки тысяч семян, которые разлетаются с порывами ветра. А когда они попадают в почву и раскрываются, то выпускают эфирные масла, которые тормозят все остальные всходы. Так что год за годом возделанные поля исчезали под ползучей линией зарослей, люди снимались с насиженных мест, потому что земля перестала кормить их. А ведь когда-то здесь была плодородная долина…

Она обработала ожоги пахучей мазью, от которой у Тео тут же перехватило дыхание и заслезились глаза, и плотно перебинтовала его ладони.

— Ну, вот и готово.

— Извините, мне нечем заплатить, — ответил Тео по-немецки, пристально вглядываясь в ее лицо.

Она вздрогнула и отвернулась.

— Я много лет не разговаривала на родном языке. Откуда ты родом?

— Из Ганзы.

— Я бывала там когда-то, очень давно… Далеко же тебя занесло. Кара-Чолок находится в стороне от туристических маршрутов. В этих краях редко появляются чужаки, обходят нас стороной, как прокаженных, — боятся, что к одежде или обуви прицепится спорыш бурши.

— Да, я немного заплутал. Но мне даже нравится бродить вот так, без четкого маршрута. А как вы здесь оказались?

Она улыбнулась.

— Долгая история. Голоден? Кажется, Доду приготовил славную похлебку из бобов.

Тео остался в селении — на пару дней, пока не заживут ожоги, хотя это и вызвало яростный протест Аскара. Тео научился заглушать его возражения. Он словно разграничил большой дом собственного сознания на лабиринт маленьких комнат и узких коридоров и постепенно оттеснил чужой разум в дальний темный угол. Аскар бунтовал и отчаянно сопротивлялся, но в конечном счете если и не смирился с новым порядком, то молча затаился. Бывали благословенные часы и даже дни, когда Тео совершенно забывал о чужом голосе в своей голове.

Жизнь в захолустном селении, как оказалось, имела свои маленькие радости и яркие краски. Чтобы отблагодарить травницу за лечение, Тео выполнял разные мелкие поручения по хозяйству. На третий день она показала ему маленький огородик, укрытый живой изгородью.

— Что это за растения?

— О, это настоящее сокровище. Овощи в том самом виде, в котором их можно было встретить в любом огороде еще полсотни лет назад. Самые что ни на есть обыкновенные помидоры, огурцы, бобы, кабачки и