Королевская канарейка (СИ) - Кокарева Анна

Ничего себе «немного»! Хотя с учётом его возможностей, наверное, немного. По сравнению с орочьей верёвкой на шее — совсем чуть-чуть и с куртуазностью. Нет, нет, не хочу здесь и сейчас это помнить.

Кощей таков, каков он есть.

— Конечно, возлюбленный, — прошептала, чувствуя, что говорю правду.

Счастливо выдохнул и попросил:

— Погладь меня. У нас, если женщина хочет мужчину, если разрешает ему всё — она прикасается к его ушам. Чувствительное место, — и беззащитно замер.

Нежно запустила руку в его волосы, голой грудью чувствуя, как у него тяжело бьётся сердце. О, шелковистее, чем кажутся. А я ведь в первый раз его трогаю, до этого не прикасалась сама.

Прижала горячую ладонь к уху, дёрнувшемуся, как у зверя. Да, не человек…

Дарвинов бугорок — всё, что осталось в результате эволюции от острого уха у людей; здесь полностью развит, и окружающие ухо мышцы рабочие — чувствую, как подрагивают. В трезвом сознании меня бы смутило, а сейчас уже несло и казалось увлекательным, хотелось озорничать, и я храбро исследовала чувствительные завитки, обжигая их дыханием, немножко прикусывая; шепча нежности и признаваясь, что да, хотела и хочу, что мечтаю о нём, что желание потрогать не давало покоя много дней.

Владыка, откинувшись на спинку кресла, позволял всё, закрыв глаза, и тяжело, со всхлипами, дыша:

— Хорошо врёшь, — со стоном.

Уши действительно чувствительное место. У Трандуила так точно, вон как завёлся. Интересно, что его больше заводит: женская лесть или ласки? Хотя лесть, по-моему, их величество чья угодно заводит.

— Шути-шути, не стесняйся, — как он быстро пришёл в себя!

И на ухо:

— Меня заводит твоя нежность и твоя покорность, и что я скоро буду в тебе. Пойдём, — и пошевелился, намекая, чтобы я сползла.

Смущённо слезла с него и с сомнением посмотрела на маячащую в комнате постель, покрытую короткой травкой.

— Да-да, туда, — указал подбородком, — что ж ты мнёшься, a’maelamin? Хотела же быстрее) Я не заставлю тебя больше ждать, ну?

Босыми ногами осторожно прошла по холодному дереву и снегу, остро почувствовав переход к теплу.

Скованно присела на кроватеподобный лужок. Сейчас я пересплю с эльфом. Блин, он понимает, что я не просто человек, а человек из другого мира? Мало ли какая у нас разница в анатомии? Ведь уже один раз чуть не убил, впихнув мне в голову синдарин! Помню, Радагаст что-то бурчал про неподготовленное девственное сознание, в которое владыка варварски вломился…

— Прости, прости… я буду очень осторожен. Но не отпущу, — Трандуил стоял у камина, протянув руки к пламенеющей саламандре.

Немного смутилась, поняв, что это делается для того, чтобы не прикасаться ко мне замёрзшими пальцами. Так мило.

Опаньки, а ведь тут, кроме саламандры, ещё и змеюка обретается. Надеюсь, ей не приспичит выползти. Вздрогнув, зябко закуталась, хоть не холодно в комнате, и ноги под себя поспешно подобрала. Задумчиво потрогала травку — шелковистая до скользкости. Интересно, это ему не мешает? Наверное, нет. Со всем Эрин Ласгаленом не мешало, и со мной не помешает. Вспомнился простодушный полковник из военных афоризмов Козьмы Пруткова: «У нас гостила дочь инженера из Водяных сообщений, сама потрошила лягушек. Гг. офицеры очень хвалили». Дамы очень хвалили) Может, будет не так плохо.

— Да, я нравлюсь женщинам, — сухо проронил Трандуил. — Блодьювидд, высокомерие к лицу богине, но не слишком ли думать, что кормят в моём дворце сухарями, мыться приходится в ледяной воде, и что ночь с владыкой — «Может, будет не так плохо»?

Посмотрела с испугом, не разгневался ли, но нет — глаза смеются. У него сейчас такое счастливое лицо… уже одно это того стоило.

Подошёл, присел на пол рядом с кроватью, как-то очень естественно погладил по шее, шепнул:

— Я только попробую, — и я вдруг очутилась голая, навзничь лежащая, с ногами на его плече, и он уже медленно вводил два пальца… туда.

— О, твоя роза так удивлена) Не зажимайся, тебе сейчас будет очень сладко, — и пальцы вошли до конца. И я вспыхнула, и потеряла голову. Помню, что действительно срывающимся голосом просила войти, и делала комплименты его дракону, на что слышала в ответ насмешливо, тягучим голосом:

— Подожди-подожди, только что «дракон» был «этим» и «бревном». Не торопись, ты не готова.

Мне казалось, что даже если он разорвёт меня, это всё равно будет ощущаться, как удовольствие.

Что ж, пятитысячелетний эльф действительно может сыграть на теле, как на флейте: каждое мгновение мне казалось, что лучше быть не может — и тут же становилось. Полностью беспомощная перед своими реакциями, краем сознания понимала, что Трандуил себя не отпускает: возбуждение и очарованность не мешали ему шутить. Удивляли странные качели: позволяя делать с собой всё, что он делал, я в какие-то моменты ощущала только дикое возбуждение, а в какие-то вдруг осознавала, что и как делается. Стыд, смущение и осознание, что он специально заставляет это чувствовать, смывало очередной волной невозможного удовольствия — я ощущала себя мошкой в бокале, куда наливают шампанское. Жучок в сидре) Мельком подумалось, что от такого и правда умереть можно, и тут же услышала:

— Зато какая смерть, да, богиня?)

Господи, да когда же он войдёт? Я не могу больше.

— Сейчас. Я тоже не могу больше. Согни немного ноги и расслабься, — и с коротким стоном удовольствия резко вогнал.

Боже, нет! Всё-таки огромный!

— Не зажимайся, дыши… Позволь мне, я правда не могу. Я нравлюсь твоей розе, она-то как раз не боится, — очарованно, голосом, ставшим ниже на октаву.

И, проталкиваясь внутрь мелкими толчками:

— Твой цветочек так покорно заглатывает меня) Как я хотел, чтобы ты почувствовала, как я буду разжимать тебя изнутри членом, — и в этот момент что-то перемкнуло у него в горле, и дальше он только стонал на вдохе, закинув голову, закрыв глаза и вгоняя всё глубже. Войдя, остановился, и, подышав сквозь стиснутые зубы, спросил почти спокойным голосом:

— Ну что? Как будто на колу сидишь?

Подумала, что это не кол, это действительно бревно, и смущённо отвернулась. Да, розе он нравился, она была скользкой, и ей было многовато. Она стремилась вытолкнуть его обратно, но он не давал. Когда мне удавалось, извиваясь, немного сползти наверх, он просто делал движение, и снова заполнял собой до отказа.

— Нет-нет, так не получится. Подожди немного, она сейчас привыкнет, и я смогу насладиться тобой, — дыхание Трандуила становилось всё более рваным, а голос умоляющим. — Сладкая, ну прими меня наконец!

Эта странная борьба продолжалась довольно долго: попытка сползти, лёгкий толчок, загоняющий член обратно, и глухие просьбы срывающимся голосом. Она приносила всё большее удовольствие, и в какой-то момент я почувствовала, что внутри как будто и правда распускается огненная бархатистая роза. Очень удивилась ощущениям, вопросительно посмотрела на Трандуила — чтобы увидеть, как он каменеет, накрываемый волной страсти; глаза из ясных становятся мутными, черты лица плывут и тяжелеют, и губы кривятся, как от невыносимой муки. Попыталась отодвинуться, но он не дал.

Почти без голоса, на выдохе:

— Нет-нет. Не могу больше. Шутки кончились. Я ждал тебя три тысячи лет, — и ударил, перестав себя контролировать.

Не успела испугаться, потому что была накрыта такой же волной. Всё, что он делал до этого — было лёгкой прелюдией. На синдарине он больше не сказал ни слова, полностью перейдя на квенья, и перестал играть со сменой поз и каким-то разнообразием. Со стороны, наверное, выглядело не слишком интересно. Но разница в переживаемых ощущениях была колоссальной. Всё, ранее известное мне в качестве наслаждения, не имело никакой ценности по сравнению с этим. Это как если бы я пыталась согреться на морозе, зажигая спички — а потом вдруг очутилась внутри солнца. На краю сознания мелькала уверенность, что, при желании, Трандуил действительно мог бы убить меня таким образом, если бы не давал иногда подышать и отойти от немыслимого наслаждения, и я бы даже не почувствовала смерти. Просто остановилось бы сердце. Я же всего лишь человек)