Нациестроительство в современной России - С. Кара-Мурза

Тысячу лет культурное ядро России покоилось на идее соборной личности. Человек человеку брат! Конечно, общество усложнялось, эта идея изменялась, но ее главный смысл был очень устойчивым. К нам был закрыт вход мальтузианству, отвергающему право на жизнь бедным. И вдруг культурная элита в конце ХХ в. сдвинулась вслед за идеологией в дремучий социал-дарвинизм, представив людей животными, ведущими внутривидовую борьбу за существование. Конкуренция — это наше все!

Кризис культуры возникает, когда в нее внедряется крупная идея, находящаяся в непримиримом противоречии с другими устоями данной культуры, — люди теряют ориентиры, путаются в представлениях о добре и зле. И вот, авторитетные деятели культуры России стали убеждать общество, что «человек человеку волк», а элита гуманитарной интеллигенции начала прямо проповедовать социальный расизм.

В прессе самым обычным делом стали заявления в духе тяжелого социал-дарвинизма. В разных вариациях во множестве сообщений давались клише из Ницше, Спенсера, Мальтуса такого типа: «Бедность бездарных, несчастья, обрушивающиеся на неблагоразумных, голод, изнуряющий бездельников, и то, что сильные оттесняют слабых, оставляя многих “на мели и в нищете”, — все это воля мудрого и всеблагого провидения».

В русской культуре сложилось иное представление. Человек — не индивид, а личность, включенная в Космос; она не отчуждена ни от людей, ни от природы. Личность соединена с миром — общиной в разных ее ипостасях, народом как собором всех ипостасей общины, всемирным братством людей.

С нынешнего распутья идет сдвиг к эгоцентризму (к чело-веку-«атому»). Этот дрейф к утопии Запада как устоявшегося порядка начался в среде интеллигенции. В 1980-е гг. этот сдвиг происходил уже под давлением идеологической машины КПСС. Если на нынешнее неустойчивое равновесие не воздействовать целенаправленно и умело, сдвиг продолжится в сторону распада русского и других народов России. Вопрос в том, есть ли силы, способные остановить его, пока дрейф не станет лавинообразным. Пока что культура нынешней России находится в отступлении.

Обратимся к некоторым другим сферам культуры, которые подвергаются деформации на наших глазах.

Нравственное чувство людей оскорбляла начатая еще во время перестройки интенсивная кампания по внедрению в язык «ненормативной лексики» (мата). Его стали узаконивать в литературе и прессе, на эстраде и телевидении. Появление мата в публичном информационном пространстве вызывало общее чувство неловкости, разъединяло людей.

Это была важная диверсия в сфере языка. Ведь для каждого его средства есть своя ниша, оговоренная выработанными в культуре нравственными и эстетическими нормами. Разрушение этой системы вызывает тяжелую болезнь всего организма культуры.

Опросы 2004 г. показали, что 80% граждан считали использование мата на широкой аудитории недопустимым.302 Но ведь снятие запрета на использование мата было на деле частью культурной политики реформаторов! Это был акт войны, сознательная диверсия против одной из культурных норм, связывающих народ. Недаром в 2009 г. 70% граждан одобрило бы введение цензуры на телевидении.303

Произошел разрыв большой части художественной интеллигенции с траекторией русской культуры, с художественными образами, которыми питалось наше самосознание.

Поднявшаяся наверх вместе с новой властью новая художественная элита исходила из небывалой в истории культуры установки необратимого разрыва непрерывности, полного отрицания культуры нескольких предыдущих поколений. Такие радикальные течения быстро подавлялись и распадались даже в больших революциях (как это произошло с Пролеткультом и РАППом в русской революции). В антисоветской революции обрыв корней производился систематически при поддержке государства.

Так началось лавинообразное обрушение всех структур культуры. Этика любви, сострадания и взаимопомощи ушла в катакомбы, диктовать стало право сильного. Оттеснили на обочину, как нечто устаревшее, культуру уживчивости, терпимости и уважения. Мы переживаем реванш торжествующего хама — в самых пошлых и вызывающих проявлениях. Это и архитектура элитарных кварталов и заборов, и набор символических вещей (вроде «джипов»), и уголовная эстетика на телевидении, и повсеместное оскорбление культурных обычаев и правил приличия. Это и наглое открытое растление коррупцией символических фигур нашей общественной жизни — милиционера и чиновника, офицера и учителя. Все это — следствие культурной революции двух последних десятилетий.

Втоптано в грязь массовое художественное чувство. За последние 20 лет художественная элита России стала «играть на понижение». Как будто что-то сломалось в ее мировоззрении. Социологи из Академии МВД уже в 1992 г. констатировали: «Росту проституции, наряду с социально-экономическими, по нашему глубокому убеждению, способствовали и другие факторы, в частности воздействие средств массовой информации. Отдельные авторы взахлеб, с определенной долей зависти и даже восхищения, взяв за объект своих сочинений наиболее элитарную часть — валютных проституток, живописали их доходы, наряды, косметику и парфюмерию, украшения и драгоценности, квартиры и автомобили и пр… Массированный натиск подобной рекламы не мог остаться без последствий. Она непосредственным образом воздействовала на несовершеннолетних девочек. Примечательны в этом отношении результаты опросов школьниц в Ленинграде и Риге в 1988 г., согласно которым профессия валютной проститутки попала в десятку наиболее престижных».304

Тяжелое последствие американизации кино и телевидения, которое ударило по молодежи, — легитимизация образа преступника. Сращивание «светлой» культуры с культурой уголовной — одна из самых драматических сторон культурного кризиса России последних 30 лет. Из-за господства «чернухи» на киноэкране со времен перестройки зрители потеряли былое доверие к киноискусству.305 Криминолог И.М. Мацкевич пишет об этой стороне реформы: «В последние десятилетия произошли существенные перемены в отношении общества к преступности и ее проявлениям. Криминальная субкультура, о которой раньше предпочитали не говорить, в настоящее время получила легальный статус наряду с общей культурой. Некоторые утверждают, что это часть общей культуры и нет ничего страшного в том, что общество будет знать некоторые постулаты криминальной субкультуры. Между тем, не учитывается самое главное — криминальная субкультура — это не часть общей культуры, а ее прямой антипод. Кроме того, по своей природе она социально агрессивна.

Представители криминальной субкультуры не жалеют ни сил, ни средств для того, чтобы вытеснить лучшие вековые традиции культурного наследия человечества и подменить их суррогатом сомнительных произведений так называемого тюремного искусства. При этом подмена понятий происходит в завуалированных формах, откровенно уголовные песни называются почему-то “бытовыми” песнями, уголовный жаргон и терминология — “бытовым” разговором. Никого не удивляет, что ведущие журналисты разговаривают со своими читателями на страницах газет и по телевидению на полублатном языке… В игровых фильмах актеры позволяют себе нецензурно выражаться, чтобы, как говорят режиссеры, приблизить экранную жизнь героев к реальной».306 В центре кино (прежде всего — талантливого) 1990-х гг. — не только преступник, а человек, не склонный к рефлексии и обладающий “докультурным сознанием”».307

Большим и резким изменением в культуре стал тот факт, что в идеологическую борьбу активно включились ученые, обладающие «удостоверением» разумного беспристрастного человека (иногда завоевавшего доверие и своей профессиональной работой). Это подрывало систему престижа, важную опору культуры.

Тяжелый удар по культуре нанесла ложь, которой был пропитан весь идеологический дискурс перестройки, представляющий ее переходом к демократии и правовому государству. Для тех, кто лично общался с этими идеологами и читал их тексты, эта ложь стала очевидной уже в 1989-1990 гг.; но основная масса населения искренне верила в лозунги и обещания — общество действительно доросло до общей потребности в демократии. Но стоило ликвидировать СССР и его политический порядок, как те же идеологи стали издеваться над обманутым населением с удивительной глумливостью.

В связи с недооценкой роли культуры в развитии качественных потенциалов народонаселения страны критически недостаточным является уровень финансирования культуры. Сфера культуры финансируется даже не по остаточному принципу, а просто на мизерном уровне. Доля государственных расходов на культуру от затрат бюджета составляла: в 1994 г. — 0,53%; в 1995 г. — 0,62%; в 1996 г. — 0,62%; в 1997 г. — 0,63%; в 1998 г. — 0,7%; в 1999 г. — 0,53%; в 2000 г. — 0,53%; в 2001 г. — 0,51%; в 2002 г. — 0,53%; в 2003 г. — 0,6%; в 2004 г. — 0,6%; в 2005 г. — 1,3%; в 2006 г. — 1,26%; в 2007 г. — 1,08%; в 2008 г. — 1,45%; в 2009 г. — 1,26%.308