Король должен умереть - Леонид Сиротин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Точно сдох, — сказал повстанец.
— Похоже, что так, — согласился Ястреб. — Очень, знаешь, живучие эти твари. Два сердца, мышцы, как стальная проволока. И они, бывает, притворяются мертвыми, понижают температуру тела, так что дроны перестают на них реагировать. Лучше убедиться наверняка.
Бедуир подошел, нагнулся, вглядываясь в безносое, с раскрытым острозубым ртом лицо мутанта. В распахнутых глазах без век смерть опустила белесые мигательные перепонки, скрывая вертикальные зрачки ночного хищника.
— Трудно поверить, что это когда-то были обычные люди, — сказал он.
— Да, Восьмая Династия с их мутагенами превратила здешнюю экосистему в тот еще ччерков котел. Редкие были ублюдки, — Гавейн хмыкнул. — Но Забытые и их переплюнули. Если когда-нибудь увидишь сталкера и останешься в живых, поймешь, что синекожие — это милые добродушные соседи.
— Интересно, почему Канторы не вычистят эту заразу? Вряд ли только потому, что Гаргаунт — это идеальная тюрьма и тренировочная база венаторов.
— О, точно нет, — Гавейн обвел рукой строительную площадку, где из хаоса и суеты проступали контуры будущего грузового терминала, способного принимать орбитальные челноки. — Они клочок за клочком отвоевывают Гаргаунт у джунглей, у местных тварей, мутантов, биомехов. Нормальная гравитация, пригодная для дыхания атмосфера, богатая минералами почва. Даже настоящий кофе растет, не хуже, чем на Бадоне. Эта планета нужна шершням. Но взяться за нее всерьез даже у них пока не хватает ресурсов.
Гавейн указал на темнеющее небо, на котором проступили первые звезды дальней Периферии.
— Мало подмять под себя половину Империи, надо еще и удержать. А все их вассалы, их малые Дома, аудиторы, сборщики тальи — это же куча трупоедов. Канторы — это вирус, паразит вроде вателинского кордицепса, который жрет тело изнутри, добирается до мозга и основывает там свою колонию. Они опутали своей гнилостной сетью Золотые Системы, но переварить Периферию и Гаргаунт им будет очень непросто.
— Если ты так ненавидишь Канторов, — заметил Бедуир, — то почему работал на них?
— Ненавижу? — удивился Гавейн. — Ненависть — это тяжелая работа, чоппо. Каждый день ты должен таскать ее с собой, как большой долбанный камень. А я не люблю работать. Я люблю веселых подруг из портовых кантин, быстрые корабли и отборный хаф. Я люблю деньги, на которые это все можно купить. Канторы — отборная мразь, но с их патентом империалы лились на мой счет рекой. Это были хорошие времена.
Бедуир покачал головой и, повернувшись, пошел к пластиковому навесу, под которым чадила бочка с горящим топливом. Зима на Гаргаунте была короткой, но такой же беспощадной, как все остальное на каторжной планете. Сейчас повстанцу казалось, что от холода онемела даже его отсутствующая рука. Спустя пару шагов его догнал Гавейн.
— Я понял, — сказал капер. — От моего корыстолюбия ваше лордство воротит. Деньги — грязь и все такое. Вам подавай благородство, как у Первых Династий, высокие принципы, да? Так тебя подцепили Вороны?
Однорукий покосился на него.
— Как ты догадался? — спросил он.
— Что ты нобиль? — Гавейн криво усмехнулся. — Ты и со своей культей орудуешь вилкой, как на приеме в Стеклянном Дворце. И твоя речь… даже когда ты стараешься болтать, как каторжник, ты звучишь слишком правильно. От тебя за парсек разит родовым древом высотой в местный хвощ, столичным университетом и приемами в собственном замке.
— Проницательно, — сказал Бедуир. — Ты не из Министерства спокойствия, случайно, Ястреб?
— Полегче, чоппо, — капер нахмурился. — Понимаю, что шутишь, но могу и обидеться.
— Извини, — сказал Ворон после паузы. — Шутка, и правда, так себе.
— Проехали, — буркнул Гавейн.
Некоторое время они шли молча. Потом Бедуир неожиданно сказал:
— Ты все верно заметил про принципы. Мы с товарищами, все дети нобилей, как и я, основали тайное общество в кадетском училище. Смешная, детская затея, но тогда все казалось очень серьезно. Собирались по вечерам, пили тальяк, говорили о том, что Империи нужны перемены. Кто-то из нас оказался стукачом. Нам повезло, сейчас за такие разговоры в лучшем случае ссылают. Большинство моих друзей просто отчислили с позором. Меня не тронули. Мой отец — сенатор, а наш дом — один из богатейших в Империи. Я остался в училище.
Они зашли под навес. Гавейн протянул озябшие руки к огню, Бедуир стал к бочке спиной. Его голос звучал приглушенно.
— Мне тогда все это показалось ужасно нелепым. Мы же не были заговорщиками, не собирались ни на кого покушаться и никого свергать. Это были просто разговоры. Я даже хотел из солидарности с остальными уйти из училища, но отец пригрозил, что лишит меня наследства и титула. Я струсил.
Недалеко громыхнул взрыв. Саперы под руководством бофорца Яна взрывали мерзлую землю, слишком твердую, чтобы копать. Завтра в ямы забьют опорные сваи и бригаду Гавейна перебросят на другой участок. Опять ближе к джунглям, на расчистку.
— Через полгода я оказался на приеме у одного столичного негоцианта. Со мной заговорил человек, который назвался представителем «Мануфактур Оиши». К моему удивлению, он показал мне тайный знак, которым мы обменивались с товарищами по нашему злосчастному обществу. Он сказал, что испытывает глубокое сочувствие к нашим идеям и ненавидит тех, кто запрещает высказывать их свободно. Он предложил мне встретиться в другое время, чтобы поговорить без посторонних глаз и ушей. Я подумал, что это может быть ловушка Министерства. Попытка собрать дополнительный компромат, который поможет давить на моего отца. Но я все равно пошел на встречу.
Бедуир повернулся к бочке, вытянул единственную руку над огнем.
— Этим человеком оказался сын покойного Наместника Бана, Ланс каэр Бофор.
— Ого! — не удержался от возгласа Гавейн. — Легенда Восстания. Он же в списке самых разыскиваемых врагов Империи.
— Да. Именно он убедил меня присоединиться к Воронам Катраэта. Все, как ты сказал. Империя — это гниющий труп, на котором процветают паразиты: Канторы, Иглессы, гильдии Согна и Альтаира, Сестры Аннун, Император Геон, продажный Сенат и придворные нобили, и прочие, и прочие. Двенадцатая Династия должна стать последней.
Гавейн хмыкнул, потер красный от холода кривой нос.
— Я не то что бы с тобой не согласен, чоппо, — сказал он. — Но я не стал бы отдавать за эти идеи свободу и руку, если ты понимаешь, о чем я.
— Иногда тянет тебе врезать, — честно сказал Бедуир. — В другой момент мне начинает казаться, что в тебе есть что-то еще, кроме прожженного каперского нутра, которое ты выставляешь наружу при каждом удобном случае.
Бывший пират расплылся в счастливой ухмылке.
— Я
