Чезар - Артем Михайлович Краснов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тамара продолжала крутиться недалеко от беседки, подслушивая наши разговоры, и Сашка прикрикнул на неё. Он был чем-то озабочен.
— Печь в коровнике дымит, — сварливо сказал он. — Устал заваривать! Как варить, если электричества нет? Вот, выдумываем, как Кулибины, аккумуляторы за 70 тысяч ставим, проводки скручиваем! А толку? Я главе поселения три года назад направлял запрос: восстановите линию. Опоры вон стоят, только провода кинуть. Нет! Зачем стараться? Живёте, вот и живите, никто вам не должен. Ну, и живём… Свет экономим, чтобы насосы работали!
— Суки они, — неожиданно произнёс Иваныч, мерно черпая борщ. Сказал он это без злобы, отреагировав на какое-то слово в тираде Сашки.
Сашка брани не любил, нахмурился и сменил тему. Он принялся рассказывать о перспективах экопоселения «Радость», о визитёрах из Финляндии и о технологии строительства энергоэффективных домов. Уехав в глубинку, он не утратил деловой жилки и планировал превратить собственный опыт в стартап. Он считал, что идёт большое переосмысление образа жизни городского населения, и скоро отливная волна потащит людей прочь из мегаполисов. Но среднему человеку сложно убежать из цивилизации, потому что он боится потерять комфорт. Сашка считал, что переселенцы должны в первую очередь умерить свои аппетиты, но, с другой стороны, им нужно предложить уровень быта, который не ущемлял бы их базовые потребности. Как это добиться, Сашка показывал на собственном примере.
— Мы делаем проекты под ключ, — объяснял он, складывая из салфеток планировку будущих домов. — Я в бизнесе уже двадцать лет, я этот рынок знаю вдоль и поперёк, а в своих домах каждый гвоздь на ощупь найду.
Он расписывал прелести модульных домов на свайных фундаментах, приводил технические выкладки и рассуждал про тепловые насосы, которые дают почти бесплатную энергию.
А главное, говорил он, меняя образ жизни, человек очищается от скверны естественным путём, то есть у него исчезает запрос на грех.
— Ведь как живёт средний человек? — спрашивал он. — Вот ты, Кирилл, как живёшь? До двадцати лет ты попробовал всё: секс, алкоголь, наркотики. Потом начал работать: стрессы, графики, плохое питание, экология… Всё это растёт как снежный ком, и ты пьёшь уже не раз в неделю, как раньше, а два раза, потом три раза. У тебя вроде бы всё есть, а удовлетворения нет, так?
Я был лёгкой мишенью: оставалось только кивнуть. Сашка теперь обращался к Лису и Кэрол: я не ошибся насчёт их готовности впитывать Сашкину мудрость.
— И получается, — продолжал он, — что человек в тридцать лет становится живым трупом, по сути, никем: у него нет перспектив продолжения рода, нет мыслей, нет духовности, все отношения временные, все достижения липовые. Кирилл, без обид, я твоим друзьям говорю, как оно есть.
— Да какие обиды, Саша? — усмехнулся я.
— И человек умом понимает, что живёт неправильно, нечестиво… — Сашка на секунду задумался: — А, кстати, что такое словно «нечестивый»? Это лишённый чести, то есть внутреннего достоинства. А откуда оно берётся? Оно берётся из умение поставить себе ограничения. Я не буду пить! Всё! Я сказал, что не буду — значит, не буду. Я честен с собой. Я есмь моя честь! Но капиталистическое общество не приемлет такого ответа, потому что построено на принципах потребления. Человек пьющий для него — это прежде всего консьюмер. Значит, нужно уйти из-под влияния буржуазной культуры и вернуться к своему естеству. Вот моя высшая цель: моя семья, мои дети. Я хочу, чтобы они выросли в чистоте, имели правильные ориентиры, оставили правильное потомство.
Кэрол и Лис слушали с почтительным вниманием и охотно кивали в нужные моменты. Сашка распалялся, и его лицо обрело ту подвижность и выразительность, которая привлекала к нему людей двадцать лет назад.
Эту лекцию я слышал не раз, и хотя Сашка препарировал мой жизненный путь с беспощадностью хирурга и был, конечно, прав, я не чувствовал в себе ни сил, ни желания повторить Сашкин опыт. Несмотря на наплывы делегаций со всего мира, экопоселение «Радость» по-прежнему состояло из трёх домохозяйств, а новые кандидаты переезжать в Фёдоровку так и не решались. Сашка считал, что делать это нужно до тридцати, а лучше до двадцати пяти лет, когда червь капиталистического общества ещё не разрушил тебя изнутри. Но к нему чаще приезжали люди в возрасте вроде меня, а их спасать было уже поздно.
Ехать решили на утро. После обеда я уснул в пахнущей струганным деревом гостиной и очухался уже в сумерках. Дробный стук детских пяток доносился из дальних комнат, но в остальном было тихо. Я вышел на крыльцо.
Сашка стоял посреди двора с Лисом и что-то объяснял ему, а тот терпеливо слушал. Иваныч сидел позади них на деревянной чушке и временами тряс головой, как лошадь, которую одолевают слепни.
— А Катя где? — спросил я.
Лис махнул рукой в сторону старой Фёдоровки.
— Пошла травы собирать.
Я зашагал к домам старожилов. Дорога шла под уклон вдоль каркасов сгоревших и заброшенных домов, поросших высокой травой. За ними росли остроконечные ели. Справа возвышалась обесцвеченная сумерками гора. Туман расслоился и висел между верхушками деревьев длинными хвостами. Я прошёл деревню насквозь, не встретив почти никого: лишь старик на лавке перед домом проводил меня неприязненным взглядом. Кэрол я встретил у дальнего конца улицы. Она несла букет полевых трав.
Мы пошли обратно.
— Нравится тебе это место? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Странное.
— Я думал, тебе понравится. Сашка же, как и вы, презирает городскую жизнь.
— Я её не призираю, — отозвалась Кэрол. — Не обязательно презирать всё, что не близко именно мне. Вы слишком зациклены на идее подогнать всех под один правильный шаблон.
— Ладно, не цепляйся к словам. Я имел в виду, что у вас общая философия: возврат к корням, к чистоте, к духовности.
Она уткнулась лицом в букет и долго молчала.
— Ну, а зачем вы со своим табором ездите? — подначил я. — Вы же тоже хотите отделиться от общества и найти свой путь. Так зачем размениваться на полумеры: приезжайте с Лисом сюда, стройте дом, заводите детей. Гляди, места какие:
