Она моя (СИ) - Тодорова Елена

Выражение его лица не меняется, но в глазах вспыхивает огонь, выдающий эмоции, от которых у меня разбегаются по спине мурашки.

— Научилась? — спрашивая, Гордей прижимается лбом к моей переносице. — Доверять научилась?

— Да, — выговариваю едва слышно и для надежности киваю.

Привставая на носочки, закрепляю слова поцелуем. Столько этих поцелуев у нас с ним уже было, а до сих пор грудь судорогой простреливает и опаляет мышцы жаром. Как же приятно, когда спешить никуда не нужно. Лаская друг друга, догораем в свободном падении. Ни плохая погода, ни другие люди не способны нам помешать.

Оставляя позади прошлую жизнь, вместе летим в светлое будущее. Мы сами его создадим.

И не важны нам никакие имена.

Есть просто Он. И есть Я.

Он и Я. Мы.

Эпилог

— Мамушю, мамушю, — тоненьким звоночком прорывается в сон голос младшего сына. — Мамушю…

— Цо ше стало, Тобиаш[13]? — отзываюсь, с трудом разлепляя веки.

При виде заплаканного личика малыша сонливость вмиг улетучивается. Организм мобилизует резервные силы, задвигая усталость на задний план.

— Хэй, — сажусь и поднимаю сына на руки. — Ну, цо ше стало, кохане?

— Хце погласкач песка, але он цалы час учека[14], — выдает малыш, а я, не скрывая облегчения, выдыхаю.

— Тшеба мечь черпливошьчь, Тоби[15], — напоминаю, поглаживая крепкие плечики.

— Вем, — поджимает сын губы. И после небольшой паузы признает, словно поражение: — Тата тэж то муви[16].

Терпение… Похоже, все наши дети обделены этой добродетелью. Поэтому нашему папе приходится свое исключительное терпение взращивать, чтобы хватило на нас всех.

— И где сейчас папа? — продолжаю на польском.

За годы жизни в Польше свыклась с языком и со своим статусом. Даже в полубессознательном состоянии изъясняться буду лишь на польском. Наши дети не владеют русским. И вряд ли когда-либо узнают о своих корнях. Но с этим я давно смирилась. Не это важно. Самое главное, что мы вместе и в безопасности.

— В кухне. С Кубой и Алисией.

— Погоди минуту, — со всей серьезностью обращаюсь к четырехлетнему сыну. По тону он должен понять, что это важно. — Никуда не уходи сам, — опускаю его на кровать. — Я умоюсь, почищу зубы, и пойдем к ним.

— Хорошо. Может, мне удастся поймать Рэя.

— О, нет, не стоит сейчас, — останавливаю малыша, когда он уже намеревается в поисках щенка забраться под кровать. — Ты напугаешь Рэя, и потом еще труднее будет добиться его доверия. Лучше давай так: я выйду, и отнесем его к маме. Он боится без нее, помнишь?

— Потому что он еще маленький?

— Именно.

— Ладно. Я жду!

По интонации понимаю, что мне следует поторопиться. Управляюсь быстро, однако Ронда, наша любимая восьмилетняя хаски, оказывается еще проворнее меня. Когда я выхожу из ванной, она уже уносит своего «украденного ребенка».

— Как Ронда поняла, что Рэй здесь? — удивляется Тобиаш, а я смеюсь.

— Потому что мама всегда чувствует.

Спустившись на первый этаж, двигаюсь не столько на ориентир, который дал мне Тоби, сколько на шум. Из кухни доносится увлеченная тарабарщина старшего сына. Алисия еще не умеет говорить, поэтому поддерживает любые разговоры набором громких звуков, которые успела освоить к своим неполным восьми месяцам. Реплики Гордея, которого я практически десять лет, даже в порыве страсти, называю исключительно Владеком, звучат, как всегда, значительно реже, спокойнее и весомее.

Улыбка расползается на моем лице задолго до того, как я вхожу в нашу большую светлую кухню. Все потому, что в груди сходу разливается тепло, а сердце переполняется любовью.

Тарский, придерживая одной рукой Алисию, ловко орудует лопаткой у плиты и при этом обсуждает что-то с Кубой. Последнему в сентябре исполнится девять, все чаще он поднимает серьезные темы. Порой приходится задумываться над ответом.

— Почему бабушка с дедушкой так редко к нам приезжают? — ловлю один из вопросов Кубы.

— Ты же знаешь, сын, что у них круглый год наплыв туристов, — спокойно отзывается Гордей.

— Тогда почему мы к ним никогда не ездим? Мы же можем. Я хочу в Австрию.

— Зимой встретимся с ними в Альпах, — так же невозмутимо продолжает Тарский. — Все уже оговорено и спланировано.

— А раньше никак? — Куба таким раскладом явно разочарован.

Не только слышу по голосу, но и вижу по лицу.

— Раньше никак, сын.

— М-м-м, — иду мужу на выручку. — И чем это так вкусно пахнет?

Оборачиваясь, тот на мгновение застывает, прослеживая наше с Тоби приближение.

— Разбудил? — не ругает, но смотрит на младшего сына с укором.

— Сорри, — отзывается тот пристыжено. — Я вообще случайно… — выкручивается, а я смеюсь.

— Не слышала, когда ты уходил, — быстро меняю тему, переключая внимание Гордея на себя. — Алисия плакала?

— Часов в шесть проснулась. Мы успели прогуляться к морю.

Тоби соскакивает на пол и, как ему кажется, незаметно подбирается к тарелке с блинчиками. Я же целую Кубу, Алисию и, наконец, Таира. Прижимая ладонь к его плечу, на миг задерживаюсь. Когда взглядами встречаемся, без фраз обмен происходит. Тысячи слов передаем, которые в удобное время мы, конечно же, не стесняемся озвучивать. Но при детях только так — глаза в глаза, с оттяжкой дыхания и мирового времени.

— Зато я раньше Кубы проснулся! — выкрикивает Тобиаш, уплетая блинчик.

— Неправда, — протестует старший сын. — Ты дрых, когда я уходил.

— А вот и правда! Я притворялся!

— А ну, ша, — строго окликает их Гордей. На его голос реагируют все, даже Алисия и забежавшая в поисках вкусняшек Ронда. Дочь быстрее остальных сдается. Пару секунд спустя продолжает по-своему лепетать. К счастью, мы уже привыкли к этому бесконечному звуковому сопровождению. Да и, по правде, с тех пор как родился Куба, у нас не было ни одного тихого дня. — Мойте руки и за стол.

Мальчики один перед другим бросаются к раковине, а я забираю у мужа дочь.

— Как хорошо, что сегодня суббота, — смеюсь я.

Выходные мы всегда проводим вместе. В будни же я остаюсь с детьми одна. По крайней мере, в июле и в августе. У старшего сына каникулы, а младшего совесть не позволяет выпихнуть в сад. Вот и возимся дни напролет. Спасает лишь то, что уборкой и готовкой занимается приходящая работница. Но выходных я все равно жду с нетерпением. Мало мне Тарского вечерами и ночами. Хочу его на сорок восемь часов.

Усадив Алисию в стульчик для кормления, провожаю взглядом рассаживающихся по своим местам сыновей и возвращаюсь к Гордею. Обнимая со спины, прижимаюсь к его сильному телу.

— Надеюсь, тебе не хочется открутить время на десять лет назад и, сделав иной выбор, остаться свободным крутым агентом, — шутливо шепчу, пытаясь ущипнуть за каменный пресс. — Мотался бы сейчас по Европе и горя не знал.

— Глупости не говори, — одергивает тем же строгим голосом, который использовал с детьми. Ловит мою ладонь уже на паху и слегка сжимает пальцы. — И не дразни меня.

— Хоть подразню, — смеюсь и кусаю его за лопатку. — День сегодня будет сумасшедшим, — оглядываюсь на перешептывающихся за столом детей. Этот их шепот с каждой секундой становится громче и выразительнее. Вот-вот вновь возьмутся спорить. — Не уверена, что к вечеру сохраню возможность дышать. А если еще и ночку Алисия нам устроит «зубную», то я сдаюсь.

Закончив накладывать омлет по тарелкам, поворачивается.

— Я тебе сдамся, — сжимает пальцами мой подбородок и оставляет на губах короткий и звонкий поцелуй. Дети за спиной хихикают. — Справимся.

— Спасибо, у меня сразу сил прибавилось, — заявляю полусерьезным тоном. — Хотя, кажется, ты их, — киваю на смеющуюся ребятню, — и рожал за меня.