Она моя (СИ) - Тодорова Елена

— Ты редко улыбаешься, — выдает Катерина в ответ. — И мне кажется, что ты рядом со мной не настолько счастлив, как счастлива я.

— Редко улыбаюсь, потому что привык много всего держать в голове, постоянно контролировать и анализировать ситуацию, — поясняю терпеливо. Предвидя ее реакцию, добавляю: — Не тебя. А то, что происходит или может произойти за рамками наших отношений.

— Значит… Сегодня… Сейчас ты счастлив?

— Счастлив, — абсолютно уверенно говорю я.

Выпустив вздох облегчения, Катя прижимает лоб к моему подбородку.

— Можно я поплачу? — голос уже дрожит.

Твою мать…

У меня внутри все судорогой сводит и приходит в движение.

— Плачь, если нужно.

— Я просто перенервничала… И если сейчас не… — не договорив, замолкает.

Пару секунд не издает ни звука, даже не двигается. А потом вцепляется пальцами мне в плечи и сходу захлебывается в рыданиях. Никогда не знал, что говорить в таких случаях и как утешать, если у самого сердце на куски рвется. Держу ее и надеюсь, что это не продлится долго.

— Помнишь, ты сказал, когда я выучу польский, повторишь ту абракадабру… — выдает Катя между икотой и рваными всхлипами. — Так вот, я выучила. До твоего возвращения. Не говорила, потому что не хотела, чтобы ты знал, что я… ждала тебя, — признается, понижая голос.

В очередной раз ломит за грудиной.

— Ждала? — знаю ответ, но не могу не спросить.

Хочу услышать.

— Ждала, конечно, — окончательно сдается.

Прикрываю глаза и медленно тяну носом воздух. Улыбаюсь, потому что счастлив, и потому что она, наконец, затихает. Прижимаю к груди и после небольшой паузы повторяю то, что царевна когда-то не поняла…

Глава 44

— Это что еще за черт? — шепчу Таиру в плечо.

Инстинктивно приникаю ближе. Приближающийся к нам мужчина внешне не страшный, а очень даже привлекательный. Но при этом такая от него энергетика исходит, что внутри все замирает и звенит от напряжения. Особенно, когда он останавливается перед нами и перемещает на меня взгляд.

— Таир, — отбивает как приветствие — коротко и сухо. У меня что-то дергается и судорожно сокращается чуть выше пупка. А когда мужчина ухмыляется и протягивает следующую фразу, это что-то растекается по мышцам горячей жидкостью. — Добро пожаловать во Владивосток.

— Спасибо, что встретил, — благодарит Гордей и отвечает на рукопожатие. Лишь сейчас замечаю, что незнакомец прибыл в аэропорт не один. За его спиной не меньше шести человек топчется. Все как один по комплекции не уступают, но внушают меньшую опасность. — Моя жена — Катерина, — произносит Тарский, прижимая к моей пояснице ладонь, а я от неожиданности задыхаюсь. Впервые так меня представляет. Думала, что после фикции в Европе никакой новизны в этом не прочувствую. Но сейчас ведь все иначе. По-настоящему. — Саульский Роман Викторович.

— Рада знакомству, — отзываюсь машинально.

Но мужчина, кроме всего прочего, протягивает мне, так же, как и Гордею, руку. В Европе к подобному привыкла, но тут как-то теряюсь. Не сразу соображаю, что делать. С заминкой вкладываю подрагивающую кисть в горячую ладонь.

— Тарская Катерина, — проговаривает Саульский, вглядываясь мне в лицо. Слегка сжимает мои пальцы и резюмирует уже явно не для меня: — Красивая у тебя мурка.

Воздухом давлюсь и отчаянно краснею. Не могу понять: то ли от негодования, то ли от смущения. Вроде и оскорбиться не получается — слишком мягко он это сказал, без пренебрежения и ощутимого желания обидеть. Но сам факт… Может, это местный жаргон?

Пока я в растерянности ломаю голову над загадочным выражением, Саульский отпускает мою ладонь и возвращает внимание к Гордею.

— Куда поплывете, брат?

— Интересует Балтийское море.

— Оно большое, — негромко замечает мужчина. — Если можно, точнее укажи.

— Гданьск.

— Понял, — кивает Саульский. — Есть подходящее предложение.

Разворачивается и идет к машине. Тарский подталкивает меня идти следом.

— В смысле? Мы морем поплывем в Польшу? — шепчу, как только оказываемся на заднем сиденье тонированного автомобиля. — Ты шутишь? Как я это переживу?

— А в чем проблема? Если раньше у тебя на водном транспорте проблем с вестибулярным аппаратом не возникало, сейчас тоже быть не должно.

— Тарский, я беременна, — пытаюсь говорить спокойно, но получается не совсем успешно — высекаю каждое слово.

— Наконец-то, ты смогла мне это сказать, — усмехается и оставляет на моих губах быстрый поцелуй. — Не волнуйся, заяц. Уверен, моему сыну путешествие понравится.

Последняя фраза отодвигает все прочее на задний план и провоцирует вспышку жара в моей груди.

— Твоему сыну? Мы еще не знаем, кто у нас будет, — шепчу взволнованно, выделяя притяжательную форму местоимения.

На следующий день после свадьбы Тарский настоял на том, чтобы я посетила гинеколога. К счастью, она оценила мое состояние положительно. Ультразвуковое исследование дало нам возможность увидеть малыша и подтвердило, что все показатели в норме, но пол установить не удалось. Врач заверил, что для этого еще слишком рано.

— Просто расслабься, Катя. Обещаю, что все будет нормально.

— Ты все контролируешь? — догадываюсь я.

— Именно.

Глянув на водителя и сидящего на пассажирском сиденье человека из охраны Саульского, пытаюсь сдержаться… И все же смеюсь.

— Ну, не пол же ребенка. Это спрогнозировать невозможно.

— Ты права. Невозможно, — соглашается Таир спокойно. — В этом деле работает другое.

— Что же?

— Чутье.

— Мм-м… — тяну неопределенно. Но мысль об этом тотчас захватывает мой мозг. Сердцебиение учащается, и дыхание становится отрывистым. — Правда так чувствуешь? — улыбаюсь во весь рот.

У нас будет сын? Сын… На кого он будет похож? Боже, сын…

— Правда.

В груди что-то лопается и разлетается бабочками. Я смеюсь, но все же замечаю:

— Что ж… Через семь месяцев проверим вашу чуйку, Гордей Мирославович.

Чувствую себя так воодушевленно и легко, будто тело теряет физическую тяжесть. И мне очень хочется, чтобы эта легкость если не осталась во мне навсегда, то по крайней мере задержалась подольше. Да, я понимаю, что наша совместная жизнь никогда не будет безоблачной и простой, но надеюсь, что передышки будут такими же счастливыми островками, как этот.

Судно, на котором нам с Тарским предстоит провести не меньше двух недель, оказывается огромным контейнеровозом. Я не расспрашиваю, почему он выбрал такой путь. Понимаю, что Гордей всегда все просчитывает заранее. Значит, несмотря на новые документы, есть необходимость в том, чтобы попасть в Польшу именно через море. Догадываюсь, что мы должны сойти на берег незаметно. Оспаривать цели и эффективность их достижения больше не испытываю потребности. Просто доверяю. После всего, что было, доверяю безгранично.

Саульский провожает нас на борт, перебрасывается с капитаном парой непримечательных фраз, желает нам приятного пути и сходит обратно на берег. А мы с Тарским еще долго стоим на палубе. Смотрим на отдаляющийся причал, пока в сгущающейся темноте не гаснут последние огоньки.

Гордей был против того, чтобы я прощалась с отцом. Однако я понимала, что если не сделаю этого, буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Ведь, скорее всего, больше никогда не увижу родину. Только вот папа со мной так и не заговорил. Просидел отведенное время молча. Лишь смотрел с укором, пока я пыталась объясниться. В глубине души осознаю, что ничего плохого не сделала. Его арест — результат его собственных решений и поступков. Помочь ему я не в силах. И все же тяжело мне далось это прощание. До последнего надеялась, что отец хоть как-нибудь отреагирует на мой отъезд. Зря. Ушла со слезами на глазах.

Если бы не Гордей, расклеилась бы совсем. Он, как обычно, поддержал и нашел нужные слова. Сейчас понимаю, несмотря на свою немногословность, Тарский всегда чувствует, что именно необходимо сделать и сказать. Чего только стоит та фраза, которую он для меня, наконец, повторил после свадьбы…