Чикаго - Аля Аль-Асуани

— Ты зажмурился? — раздался из ванной голос Вэнди.

Я закрыл глаза и стоял, растерянный, пока совсем близко не услышал ее голос:

— А сейчас открывай глаза!

То, что я увидел, меня поразило. На Вэнди был костюм для восточного танца. Груди были практически обнажены и буквально вываливались из тесного бюстгальтера с низкой посадкой, живот был открыт, на пупке приклеена звездочка, пояс был повязан так, чтобы подчеркнуть ягодицы, с пояса свешивались длинные нити бисера, едва прикрывающие голые ноги. Возбужденная, она несколько раз повернулась вокруг себя и радостно прокричала:

— Ну, как? Похожа я на андалусскую танцовщицу? Отвечаю я образу, который ты себе рисуешь?

— Конечно.

— Я с ног сбилась в поисках магазина с костюмами для восточного танца. И знаешь, что я сделала?

— Что?

— В прошлом году я была на маскараде и видела там девушку в таком костюме. Я нашла ее телефон, и она подсказала мне, где можно его купить.

Я был не в состоянии слушать ее болтовню и смотрел отсутствующим взглядом. Как только она это поняла, лицо ее стало хмурым. Она села рядом и спросила обеспокоенно:

— Что с тобой?

Вэнди, сидящая рядом в восточном костюме, выглядела как актриса, ожидающая за кулисами своего выхода. Я хотел скрыть от нее произошедшее, выпроводить ее или уйти самому под любым предлогом. Но неожиданно я начал рассказывать ей о том, что произошло. На ее лице появились признаки глубокой задумчивости, и она тихо сказала:

— Как вы можете жить в таком полицейском государстве?

— Если бы не американская помощь, египетский режим не продержался бы и дня!

Она обняла меня и прижалась ко мне так близко, что я почувствовал ее дыхание.

— Что будешь делать? — прошептала она.

— Буду дальше собирать подписи.

— Ты не боишься?

— В страхе нет ничего противоестественного, но я с ним справлюсь. Нет таких убеждений, за которые не пришлось бы расплачиваться.

— Но дело касается не только тебя. Они замучают мать и сестру.

Мои родные стояли у меня перед глазами. Я представил, как полицейские врываются в дом и хватают их, но вслух сказал:

— Пусть делают, что хотят, я не отступлюсь.

— Ты свободен поступать, как знаешь. Но в чем виноваты твои мать и сестра?

— Они ничем не лучше матерей и сестер десятков тысяч заключенных.

— Наги! Я тебя не понимаю. Зачем ты напрашиваешься на неприятности?

— В каком смысле?

— Что тебя связывает с Египтом и его проблемами, если ты находишься здесь?

— Это моя страна.

— Египет, как многие другие страны третьего мира, страдает от проблем, накапливавшихся веками. Моей и твоей жизни не хватит на то, чтобы это исправить.

Таких слов я от нее не ожидал. Я залпом выпил стакан и удивленно уставился на нее. Она поднялась, встала напротив, притянула мое лицо к своему обнаженному животу и прошептала:

— У нас прекрасные отношения. С тобой я испытала то, чего не чувствовала никогда и ни с кем. Прошу тебя, подумай о нашем будущем.

— Я не могу не выполнить свой долг.

— Почему бы тебе не думать по-другому? Америка поднялась благодаря таким талантливым честолюбивым молодым людям, как ты, которые приезжали сюда со всех концов света в надежде на лучшее будущее. Америка — страна больших возможностей. Если ты останешься здесь, совершишь что-нибудь великое.

— Ты говоришь, как Сафват Шакир!

— Что?!

— Ты говоришь теми же словами.

Мне показался странным собственный голос, я подумал, что пьян. Я знал, что быстро пьянею, когда нервничаю. Повинуясь непонятному, но очень настойчивому чувству, я спросил:

— Разве не странно, что Сафват Шакир знает о наших отношениях?

— Самое непонятное — откуда у него копия ключа от квартиры.

— Вэнди! Кто рассказал ему обо всем?

Она уставилась на меня широко открытыми глазами, как будто не верила в то, что происходит. Дрожащим от волнения голосом она сказала:

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего особенного. Я просто спрашиваю: как Сафват мог узнать все подробности наших с тобой отношений? Если у него есть кассеты, значит, в спальне была установлена камера. Кто ее установил?

Секунду она смотрела на меня, затем повернулась и побежала в ванную. Я остался сидеть на своем месте. У меня не было ни сил, ни желания что-либо делать. Я стремительно падал на самое дно пропасти и уже не мог остановиться. Я налил себе еще и сделал большой глоток. Вскоре Вэнди появилась в своей одежде. Она положила костюм в мешок, в котором его принесла. У нее было совсем иное выражение лица. Избегая смотреть на меня, быстрыми шагами она направилась к двери. Я поспешил за ней:

— Вэнди!

Она не обернулась. Я схватил ее. Она вывернулась и оттолкнула меня рукой. Тогда я заметил, что лицо у нее мокрое от слез.

— Прошу, выслушай меня! — стал я умолять ее.

Но она ушла, с силой хлопнув дверью.

30

— Не секрет, что доктор Бейкер недолюбливает мусульман. А я горжусь тем, что я мусульманин. Он неоднократно в моем присутствии пытался посмеяться над нашей религией, но каждый раз я заставлял его замолчать. Тогда он решил отомстить мне и выдумал эту тему для диссертации, — рассказывал Данана жене, сидевшей перед ним на диване. Он опустил глаза и изобразил на лице невыносимую боль, словно сидел на раскаленных углях. Марва заметила, что он чего-то недоговаривает, и сказала, стараясь удержать на лице фальшивую улыбку:

— Какая странная история!

— Почему странная? Твой враг — враг твоей веры. В Священном Коране сказано: «Иудеи и христиане не будут довольны тобой, пока ты не станешь придерживаться их религии».

— Но раньше ты говорил мне, что доктор Бейкер хорошо относится к египтянам!

— Я думал так, пока мне не открылась страшная правда. Ты же знаешь, какой я добрый и как легко меня обмануть.

— Может, это просто недоразумение?

— Я же говорю: он выгонит меня с кафедры. А ты говоришь «недоразумение»! — рассердился Данана.

Марва замолчала, потом спросила:

— Что же делать?

— Не знаю.

— Почему бы тебе не пойти на комиссию и не рассказать им правду?

— Думаешь, американцы, с которыми работает Бейкер, поверят мне, а не ему?

Он опустил голову и жалобно продолжал:

— Я страдаю несправедливо. Но Аллах велик. Он послал мне Сафвата Шакира, чтобы тот помог мне.

Марва поняла: разговор зашел в такое русло, что дальнейшее его развитие предугадать невозможно, и предпочла промолчать. Данана продолжал, будто обращаясь к самому себе:

— Сафват обещал уладить дело с отделом стажировок и дать направление в другой университет.

— Ну, слава Богу!

— Видела ли ты в своей жизни человека добрее и благороднее, чем он?

— Видела…

— Скажи мне, ради Бога, как я могу после этого отказать ему в просьбе?

Марва молча смотрела на него.

— Отвечай мне!

— Чего ты хочешь?

— Я хочу только добра, Марва. Мы — семья. Мы делим радости и горести. Сейчас я переживаю горе. А Сафват-бей — мой благодетель.

— А я тут при чем?

— Сафват-бей хочет, чтобы ты у него работала.

— Я?!

— Да. Секретаршей у него в офисе.

— Но я никогда не работала секретаршей!

— Это дело несложное. Ты умная, быстро всему научишься. Сафват-бей, если только захочет, может набрать целый штат американских секретарш, но здесь есть другие соображения.

— Не понимаю!

— Тот, кто с ним работает, имеет доступ к секретным документам. Американская и израильская разведки пытаются завербовать всех секретарш посольства, чтобы выведать секреты нашей страны. Твоя работа у Сафват-бея будет малой платой за его услугу нам. Это будет патриотический поступок.

Марва снова промолчала. Свалившиеся новости совсем выбили ее из колеи и спутали мысли.

— Ну что? — поспешил спросить Данана и уставился на нее, как игрок в нарды на брошенные кости. Он был готов к любому ее ответу. Она все равно будет работать у Сафвата Шакира. Он будет настаивать, просить, скандалить с ней, попросит ее отца вмешаться, если дело до этого дойдет. Данана сидел напротив нее, готовый ко всему. Шли секунды. Она подняла голову и спокойно сказала, загадочно улыбаясь:

— Я согласна.

31

Как зима переходит в весну?

Сначала тает лед, затем медленно оживают сухие ветки и начинают распускаться цветы. Именно так изменилась жизнь Кэрол с начала работы в рекламе. Прекратились тщетные поиски работы, она погасила все долги перед Эмили, купила новую одежду сыну и осуществила свою мечту — приобрела абонемент в ближайший к дому боулинг-клуб. Грэхему она подарила три элегантных летних костюма и настояла на том, чтобы он опять начал курить любимый голландский табак (он не мог скрыть радости). Затем, чтобы передвигаться по городу, она купила старый «бьюик», полностью перекрасила дом и посадила в саду деревья.