Секретные архивы ВЧК-ОГПУ - Борис Сопельняк

В те же дни на Лубянку пригласили А.Н. Кирсанову-Захарову, секретаря Артузова. Вот что она рассказала:

«С Артуром Христиановичем я познакомилась в 1918 году через его сестру Веру, которая работала в моем подчинения в отделе печати НКПС. Затем я перешла в ОПТУ, а в 1929-м стала его секретарем. Он был исключительно преданный работе человек. Дело знал глубоко, заботился о подчиненных, основная масса сотрудников его любила. Но были и те, кто ориентировался на Ягоду, а тот Артузова не любил и относился к нему пренебрежительно. Артузов часто приходил от него расстроенным и говорил, что Ягода над ним издевается. Причина была, видимо, в том, что Ягода не терпел возражений, а Артузов в своих мнениях был самостоятелен. “Где ваш начальничек? — спрашивал у меня Ягода по телефону. — Опять прохлаждается, опять его нет на месте?” Это он намекал на то, что Артур Христианович регулярно посещал театры, концертные залы и консерваторию, у него было много друзей среди писателей, музыкантов и художников».

Так мог ли человек, который относится к Артузову откровенно издевательски и прекрасно понимает, что не вправе рассчитывать на дружеские чувства, вовлечь его в фашистский заговор и фактически передать ему нити руководства этим заговором?! Мне кажется, едва ли Значке, вся история с заговором Ягоды и программой, изложенной Артузовым на допросе, липа? Конечно, липа.

Напомню, что шел 1955 год, началась так называемая «оттепель», с шторой вся страна связывала надежды на избавление от тоталитаризма коммунистической партии. Не тут-то было! На и все вернулось на круги своя.

Казалось бы, таких людей, как Артузов, надо полностью реабилитировать, поставить им памятники, назвать их именами пароходы. Как бы не так! Передо мйой «Заключение», утвержденное заместителем председателя КГБ генерал-лейтенантом Ивашутиным. Констатируя, что «в ходе следствия допущен ряд процессуальных нарушений, а само расследование до делу Артузова проведено поверхностно», генерал делает фантасмагорический вывод:

«Оснований к пересмотру дела Артузова не имеется. Ходатайство о пересмотре дела Артузова (Фраучи) Артура Христиановича отклонить».

И все же Евгения Христиановна не сдается и бомбардирует руководство КГБ новыми заявлениями.

Прошло меньше года, и в феврале 1956-го тот же Ивашутин утверждает новое «Заключение». На этот раз генерал совершает неожиданный кульбит! Оказывается, «органам следствия удалось разыскать новые архивные документы, ставящие под серьезное сомнение выдвинутые против Артузова обвинения». Далее он сообщает, что обвинение Артузова в заговорщической и шпионской деятельности было основано на непроверенных и не внушающих доверия материалах, что отдельные документы, которые опровергали выдвинутые против Артузова обвинения, были скрыты или не приняты во внимание.

Самое главное, было установлено, что шпионом четырех держав Артузов не был и ни на английскую, ни немецкую, ни французскую, ни польскую разведку не работал и ни в каких заговорах не участвовал.

Так что же осталось? За что расстреляли невиновного человека? А за то, что честный товарищ. Честный — это плохо, это опасно. Честного ни купить, ни запугать нельзя. Остается только одно — расстрелять.

Между тем вскоре было возбуждено ходатайство о прекращении дела по обвинению Артузова, решение «тройки» отменено, и дело в отношении Артузова прекращено. Отныне Артур Христианович чист, посмертно реабилитирован и его имя снова зазвучало в коридорах ФСБ, теперь уже с сочувствием, уважением и восхищением.

Но... ложь и грязные инсинуации в отношении этого удивительного человека продолжались. Передо мной—циничнейший по своей сути документ, он отпечатан на бланке Военной коллегии Верховного Суда СССР, подписан высокопоставленным чиновником и датирован 28 февраля 1956 года. Адресована бумага начальнику 1-го спецотдела МВД СССР, и, конечно же, на ней имеется гриф «секретно». Вот что там написано:

«Прошу дать указание соответствующему отделу ЗАГС о выдаче гражданке Фраучи Евгении Христиановне свидетельства о смерти ее брата Артузова Артура Христиановича. Сообщаю, что Артузов Артур Христианович 1891 года рождения был осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР 21 августа 1937 года и, отбывая наказание, умер 12 июля 1943 года».

Зачем это?! Ведь в деле есть несколько справок о том, что Артузов приговорен к высшей мере наказания и приговор приведен в исполнение, а представитель Верховного Суда от имени своей грозной организации сообщает заведомую ложь. Видимо, именно эта ложь попала в энциклопедию и справочники, пошла гулять по книгам и обросла самыми невероятными слухами.

С грустью, горечью и болью перевернул я последнюю страницу архивно-следственного дела № 612388. Работая над ним, я как бы заново прожил жизнь Артура Христиановича, радовался его победам, огорчался неудачам, находил и терял друзей, страдал от несправедливостей и кипел от негодования, сталкиваясь с подлостью, обманом и предательством.

Никто не знает, где могила Артура Христиановича, какими были последние слова этого чистого и светлого человека, но память о нем жива. Пусть его имя не носят пароходы, пусть оно не вошло в строчки стихов, зато осталось главное, на первый взгляд неощутимое — осталась школа разведывательной и контрразведывательной деятельности, которая по праву должна называться школой Артузова.

И если в России пойман шпион, если наши разведчики, раздобыв важную информацию, предотвратили террористическую или другую подрывную акцию, знайте, что в этом есть доля идей, блестящего ума и непоколебимой верности Артура Христиановича Артузова.

РАССТРЕЛ ГРИГОРИЯ МЕЛЕХОВА

Свидетелей того бурного заседания почти не осталось, но их воспоминания сохранились. Одни пишут, что в тот день в Стокгольме гремели громы и сверкали молнии, другие утверждают, что заседание Нобелевского комитета проходило на редкость спокойно, хотя нервы членов комитета были напряжены до предела. Всплывали никому не известные имена, звучали сомнения в честности и порядочности автора, одни эксперты возносили его до небес, другие уверяли, что он всего лишь соавтор или, хуже того, самый заурядный компилятор.

Итог голосования решила позиция председателя комитета, доктора Шведской академии Андреса Эстерлинга: он не сомневался, что «Тихий Дон» написал Михаил Шолохов, и Нобелевскую премию за 1965 год присудили именно ему.

Что было потом, хорошо известно. То ли из чувства зависти, то ли по национально-политическим мотивам десятки литературоведов бросились на поиски «подлинного» автора романа. Кому только не приписывалось авторство «Тихого Дона» — и Федору Крюкову, и Ивану Филиппову, и Вениамину Попову, и Ивану Родионову, и даже Александру Серафимовичу, который-де пожертвовал своим романом «Борьба», вложив в «Тихий Дон» свои сюжетные линии и переписав шолоховскую рукопись.

Травля Шолохова началась еще в 1928 году, сразу же после выхода в журнале «Октябрь» первых глав романа, и продолжалась до последних дней жизни писателя. Справедливости ради надо сказать, что кроме злобных недругов у молодого писателя были и друзья, которые по достоинству оценили роман. Еще тогда, в конце 1920-х, Фадеев, Пильняк, Ставский, Киршон и Серафимович организовали «Суд писательской чести» и, вступившись за Шолохова, дали суровую отповедь «злосчастной обывательской клевете».

А много лет спустя, к сожалению, уже после кончины Михаила Александровича, в защиту его чести выступила группа норвежских ученых во главе с Гером Хьетсо. Эти ученые провели на ЭВМ сравнительный анализ произведений Шолохова и его главного оппонента Крюкова. Сравнив 150 тысяч слов в 12 тысячах предложений, они сделали безапелляционный вывод: «Применение математической статистики позволяет нам исключить возможность того, что роман написан Крюковым, тогда как авторство Шолохова исключить невозможно».

Казалось бы, надо успокоиться и поставить точку в этой неприлично затянувшейся дискуссии. Так нет же, нашлись «шолоховеды», которые продолжают публикации своих сомнительных исследований, задаваясь гнусной целью во что бы то ни стало свергнуть с пьедестала покойного классика и доказать, что советский писатель никак не мог написать такой грандиозной эпопеи.

Особенный энтузиазм и небывалый прилив энергии вызвал широко отмеченный 100-летний юбилей со дня рождения писателя. Не использовать этого повода, чтобы не очернить память классика, эти горе-исследователи просто не моти. Дошло до того, что они стали выдергивать из текста романа описания пейзажей, названия географических пунктов и даже отдельные слова, сравнивая их с такими же словами у Крюкова или Попова, заходясь при этом от радости, что они порой совпадают.

Ну что ж, господа ниспровергатели, попробую внести в этот спор свою лепту и я. Пейзажи—пейзажами, поговорки—поговорками, но ведь вам хорошо известно, на чем держится роман: он держится на образе главного героя. А вот его-то Шолохов никак не мог «списать» у кого-то из предполагаемых авторов рукописи, так он его взял из жизни, той жизни, которую другие авторы знать не могли. Больше того, Шолохов неоднократно с этим человеком встречался, писал ему письма и, как это ни грустно, не смог защитить, когда его вели на расстрел.