Черный Принц (СИ) - Карина Демина

- Остальные-то, - Грейтон поставил фонарь на полку, - иные места нашли… а кто в деревню вернулся. Нам-то некуда. Вот и сторожим дом… уж думали, вы вовсе про нас забыли.

Забыла. И будучи счастливой, вспомнила бы нескоро.

- Мы-то вещищки которые, леди, так попрятали… а иные забрали. Кредиторы-с… с бумагами явились и… мы вам писали.

Только Кэри не получала писем.

- Слышали, леди, вы замуж вышли…

- Леди, - лакей, сопровождавший ее, обратил на себя внимание. - Вы собираетесь остаться здесь?

- Собираюсь, - ответила Кэри. - Остаться. Здесь.

Не в собственных комнатах под крышей, тот этаж вовсе выстыл.

Холодный дом, обиженный.

И Кэри чувствует перед ним вину. Забыла. Бросила. И вот вернулась. В покоях леди Эдганг Грейтон, переодевшийся в старый костюм, разжег камин. И сонная Шанти, зевая, потягиваясь, медленно переслала кровать.

Кэри принесли холодное молоко и холодный же хлеб.

Грелку.

И еще одно одеяло, от которого неуловимо пахло дымом.

- Теплее будет, - сказал Грейтон, втихую погрозив Шанти кулаком.

Помогли раздеться. И платье отправилось в пустую гардеробную. Холодно. Несмотря на камин, слишком маленький, чтобы согреть огромную эту комнату, грелку, обернутую тонкой тканью, одеяла. Холод идет изнутри, он принесен с поля, и Кэри все-таки плачет, хотя обещала себе, что плакать не станет, но все равно… скулит, вцепившись в подушку, от которой несет пылью и слежавшимся пером.

Надо будет вытащить все перины и подушки на улицу, проветрить. Белье перестирать. Отскоблить полы и натереть воском. Столяра пригласить, чтобы посмотрел, что можно будет сделать с мебелью, окнами…

Старый дом оживет, если Кэри постарается. А она постарается. Что ей еще остается делать?

Уснула она, когда небо за окном стало бледно-серым, войлочным. И во сне шла по темному коридору, сама приговаривая:

- Раз-два-три-четыре-пять… я иду тебя искать.

Но тот, за кем она шла, прятался, и обиженный дом спешил ему подыграть. Он выставлял дверь за дверью, и Кэри, устав искать, расплакалась.

Проснулась она в слезах. И глаза горели…

А камин погас, и комната вновь выстыла. В кувшине для умывания вода подернулась тонкой корочкой льда. Свежая сорочка едва ли не хрустела, а платье вчерашнее, и надо бы отправить кого-то за вещами… Кэри прикусила губу, чтобы вновь не разреветься.

Пустая столовая.

И огромный стол из черного дуба, протянувшийся вдоль узких окон. Окна затянуты инеем, а на подоконниках лед лежит, укрывая квадратные горшки с мертвой геранью. Стул лишь один, массивный, с широкими подлокотниками и резною спинкой, жесткий до неимоверности.

- Леди, с добрым утром, - Грейтон подает завтрак сам.

Подгоревшие тосты, кажется, из вчерашнего хлеба. Омлет. И варенье, которое успело засахариться. Слабый чай с острым запахом дыма. И слегка подкисшее молоко.

Тишина.

Столовая огромна, и в ней Кэри вновь ощущает собственную ничтожность.

И страх. Призраки собрались за ее спиной. Еще немного и раздастся хрипловатый голос леди Эдганг… или смех отца… Сверра шепот… точно, шепот.

Нет, всего-навсего горничная вошла, она шаркает ногами и грузная, располневшая вдвое за прошлый год, пыхтит. Ее лицо красно от натуги. На вытянутых руках она держит начищенный поднос, верно, извлеченный Грейтоном из тайника, а на подносе одиноко белеет визитная карточка.

Шанти останавливается у кресла и, шумно выдохнув, говорит:

- Вас это… ждут… давно ужось, - она отчаянно краснеет.

Прежде Шанти не выпускали к гостям, даже когда леди Эдганг вынуждена была рассчитать большинство слуг, все одно не выпускали. Слишком она была некрасива, груба.

А карточка знакомая.

Брокк.

- Давно? - холодное серебро, а бумага теплая, и запах его сохранила.

- С ночи ещесь, - пожаловалась Шанти.

Грейтон погрозил ей сухим кулачком и поспешно добавил:

- Ваш супруг отказался уходить. И будить вас не велел.

Надо же, какая вдруг забота. Горько.

Зачем он пришел?

Объясниться? Добить словами, слышать которые Кэри не желает? И сказаться бы больной, спрятаться в пустой стылой комнате.

- И где он?

Нельзя прятаться всю оставшуюся жизнь. И Кэри поднялась, надеясь, что выглядит не слишком жалко. Жалости она не потерпит.

…гостиная в пурпурных тонах, некогда роскошная, с тяжеловесной мебелью и позолотой, вишневыми шпалерами и камином мраморной облицовки.

Камин сохранился, но мрамор пожелтел, картины исчезли, оставив на ткани обоев темные характерные прямоугольники. Поблек пурпур, а тяжелые гардины пропылились. Из мебели остался низкий столик, который обжила дюжина глазурованных ваз, и пара кресел, заботливо укрытых чехлами.

Брокк спал.

Он сидел, повернувшись к окну, вытянув длинные ноги, почти упираясь ими в гардины. Мерз во сне, и обнял себя, съехал как-то, и поза наверняка была неудобна.

Устал, должно быть.

Он подолгу мог обходиться без сна. И зачастую засиживался в мастерской допоздна, а когда Кэри случалось задремывать, накрывал ее пледом. Он специально купил клетчатый лоскутный плед, и подушку смешную, с кисточками.

Тогда ей виделся в этом подарки скрытый смысл… она во всем видела скрытый смысл.

- Здравствуй, - сказала Кэри с порога, осторожно притворив дверь.

По дому гуляли сквозняки.

А Брокк, проснувшись, потянулся, скривился и руку больную прижал к боку. Ноет опять? Ему нельзя перемерзать. И отдыхать надо больше, но он же не послушает.

- Здравствуй, - сиплый мягкий голос.

И взгляд такой, что…

- Зачем ты пришел?

…чтобы сделать ей больно? Сказать, что ему очень жаль, что следовало бы решиться на разговор раньше, что Лэрдис…

От этого имени скулы свело.

- Поговорить, - Брокк растирал искалеченную руку, пальцы ее застыли полураскрытыми, и большой нервно подергивался. - Если у тебя найдется время.

- А если нет?

- Подожду, когда появится, - ему все-таки удалось сжать кулак.

- И как долго собираешься ждать?

- Столько, сколько понадобится, - Брокк потер переносицу и поднялся. - Кэри… пожалуйста, позволь мне все объяснить.

Чехол запыленный, и сальные желтые пятна проступили на спинке. И Кэри не решилась сесть в кресло, она встала за ним, положив руки на спинку. Наверное, все выглядит так, будто она прячется за креслом от Брокка… и да, она прячется.

- Я тебя слушаю, - голос все-таки дрогнул.

Тишина.

Старый дом следит пустыми глазами окон, впервые взгляд его обращен вовнутрь. И заиндевевшие веки гардин складками пошли, морщинами, но вздрагивают на сквозняке, шевелятся, словно дом пытается очнуться от годового сна.