На крутом перевале (сборник) - Марин Ионице

Хотя Даскэлу и не верил в успех, он все же разрешил дополнительные занятия, ведь надо же было что-то делать, чтобы подтянуть взвод Кэрэушу до уровня остальных.

На следующий день утром до начала занятий Кэрэушу подошел к нему. Глаза его блестели, а смуглое лицо светилось радостью.

— Нашел причину, товарищ капитан! — доложил он. — Неправильно действуют сержанты, потому и солдат обучают неправильно.

Кэрэушу начал сначала: несколько дней в послеобеденное время он обучал стрельбе только сержантов. Потом с воодушевлением стал готовить взвод к новым стрельбам. Его серьезное отношение к делу, невозмутимое спокойствие и настойчивость не только помогли солдатам понять свои ошибки, но и пробудили в них дух состязательности, желание быть лучшими. Кэрэушу и на этот раз завоевал доверие бойцов, переживая общую неудачу как свою. На следующих стрельбах взвод получил оценки «хорошо» и «очень хорошо». Даскэлу ошибся в Кэрэушу второй раз.

«Может, и сейчас, — подумал Даскэлу, — может, и сейчас на него давят…» Он услышал шум на плацу и подошел к окну. Солдаты, выходя из столовой, резвились как дети — прыгали через «коня», играли в салки. Собирались группками, что-то рассказывали, и отовсюду доносились взрывы хохота.

Офицеры закончили подготовку к занятиям и направились в столовую, но Кэрэушу среди них не было. Его Даскэлу увидел в центре одной из групп солдат: фуражка сдвинута на затылок, стекла очков поблескивают на солнце, хохочет вместе со всеми. Он близок солдатам по возрасту, поэтому общение с ними явно доставляет ему удовольствие, его тянет к ним.

После занятий солдаты идут в клуб, а офицеры — в город, расходятся по домам. На плацу остается один Кэрэушу. Обычно он тоже уходит в это время, но сегодня посматривает на часы, медлит, о чем-то размышляет. Даскэлу хотел было позвать его, спросить о Меланье Соаре, но Кэрэушу оказался уже у куста сирени. Он обломил три самые красивые ветки, залюбовался ими. Даскэлу открыл окно:

— Лейтенант Кэрэушу…

— Слушаю, товарищ капитан! — мгновенно вытянулся захваченный врасплох лейтенант.

— Ну что с тобой делать? Ведь всю сирень оборвешь.

— Она молодая, следующей весной еще обильнее цвести будет.

— Ты, по крайней мере, хоть не напрасно рви, — усмехнулся Даскэлу, вспомнив о письме.

— Будьте уверены, товарищ капитан! — Кэрэушу улыбнулся и покраснел как мальчишка.

«Наверное, гордая да капризная. Попробуй угоди, — подумал Даскэлу о Меланье Соаре. — А он, бедняга, целую неделю ей цветы таскает. Может, задабривает, прегрешение какое искупает? Бог с ней, с сиренью, только бы поладили, чтобы не нужно было мне вмешиваться в их личные дела. И зачем она написала?..»

Он видел, как лейтенант Кэрэушу вышел за ворота, быстро зашагал по улице, будто на свидание спешил. Даскэлу задумчиво оглядел опустевший плац перед казармой, долго смотрел на разоренный куст сирени. Ему тоже пора было уходить, но он заставил себя вернуться к письму, к папке, лежавшей на столе. В кабинете было сумрачно, и Даскэлу почувствовал вдруг отчаянное одиночество. Взгляд его задержался на папке, потом скользнул по белой стене. Он попытался сосредоточиться: «Как получилось, что именно в то время, о котором идет речь в письме, Кэрэушу добился такого успеха?»

Чтобы произошел «скачок» в подготовке взвода, Кэрэушу работал упорно, методично. Был внимателен к каждому солдату. Казалось, он строит лестницу: чтобы подняться на следующую ступеньку, должен как следует укрепить ту, на которой стоит. В этот период Даскэлу видел, что два других взвода вырвались далеко вперед. Он испугался, что в подготовке роты образуется разрыв, поэтому решил, не обращая внимания на самолюбие молодого офицера, оказывать ему больше конкретной помощи. По опыту Даскэлу знал, что солдатам вначале трудно бывает освоить противотанковый гранатомет, почему-то не верят они в его эффективность. На учениях многие теряются перед атакующими «вражескими» танками, забывают применить свое оружие — гранатометы. А ведь уверенность в оружии всегда зависит от хорошего знания его устройства и действия.

Когда начались занятия по противотанковому гранатомету, Даскэлу пошел во взвод Кэрэушу. Он был приятно удивлен: Кэрэушу принес три больших цветных плаката, показывающих устройство противотанкового гранатомета в разрезе и по отдельным деталям, объясняющих его действие и использование. Солдаты с интересом слушали объяснения своего командира взвода и прекрасно ориентировались в красиво оформленных плакатах. Даскэлу не пришлось ничего добавлять.

— Откуда у тебя эти пособия? — спросил он Кэрэушу, когда тот закончил занятие.

— А! — отмахнулся лейтенант и покраснел, будто провинился. — Я вообще люблю чертить…

Взводы вели напряженное соревнование за звание лучшего подразделения части. «Что ж, — рассуждал Даскэлу, — молодые офицеры приходят из училища с хорошей подготовкой. Начитанны, знают педагогику, математику, электронику, хорошо разбираются в технике, военной теории. Профессионалы! Нам было трудней…»

Но тогда он еще не разглядел моральной стойкости, духовной организации лейтенанта Кэрэушу: независим в суждениях, обладает чувством собственного достоинства, уверенностью в своих силах, тверд в убеждениях. У него живой, творческий склад ума, юношеская дерзость и настойчивость в достижении цели. Все это особенно проявилось в последние месяцы. Даскэлу понял, что молодой лейтенант и перед собой, и перед своими подчиненными ставит задачи значительнее, чем добиться звания лучшего подразделения. Этим он и завоевал понимание и поддержку солдат.

— Они у тебя не очень устают? — спросил как-то его Даскэлу.

— Что вы! — зарделся Кэрэушу. — Они молоды, им нравится постоянно испытывать свои силы… И потом, уже близок запланированный «скачок»!

И действительно, «скачок» произошел, но произошел для всех неожиданно. В результате инспекторской проверки взвод Кэрэушу занял первое место в части. Казалось бы, кто мог ожидать, что этот самый молодой, неказистый на вид, застенчивый очкарик станет таким грозным соперником. Но для Даскэлу это не было сюрпризом. Правда, еще долго после инспекторской проверки его терзали угрызения совести за свои постоянные сомнения в способностях и возможностях лейтенанта.

Совсем стемнело. Даскэлу горько думал о том, что вовремя не сумел оценить молодого офицера, его неподдельный энтузиазм, глубокую заинтересованность в работе с подчиненными, серьезность и ответственность, которые он проявил уже в самом начале службы. Кэрэушу был словно подводное течение: по серой спокойной поверхности не угадаешь бурлящих в глубине прозрачных вод.

Но не только в этом была ошибка командира роты. Сложный процесс оценки людей, явлений, видимо, незаметно стал для него стандартным, общим. По привычке или душевной лености он удовлетворялся поверхностным восприятием, отмахивался от долгих терпеливых поисков сути каждого человека, реальной оценки личности. А в армии это особенно опасно. Регламент военной жизни не должен уравнивать характеры людей, порождать недифференцированный подход к оценке личности каждого человека, мотивов его деятельности.

И вот это письмо. Здесь нельзя торопиться, нельзя допустить ошибку. Речь идет о судьбе офицера. Даскэлу вспомнил о сирени, весело подумал: «Жизнь сама сметет все тревоги Меланьи Соаре, Встретиться с ней придется, но это наверняка лишь формальность, выполнения которой требуют правила проведения дознания».

Прошла неделя. Даскэлу все еще не составил докладную записку командиру полка, по поводу письма Меланьи Соаре, И не потому, что в учебных буднях у него не было ни минуты свободного времени. Он, несмотря на занятость, мог бы найти час-другой, чтобы изложить все на бумаге. Но что излагать? Достаточной ясности у него не было.

Между тем сирень стремительно отцветала. Куст зазеленел молодыми побегами, и Кэрэушу с трудом отыскивал несколько веточек на затененной стороне. Видя, как он упорно ищет цветы, как уходит счастливый, если удается найти хотя бы одну веточку сирени, Даскэлу сочувственно улыбался: «Так ведь и до роз доберется! Ну этого уж я не позволю. Пусть ломает акацию по дороге!»

Теперь Даскэлу знал, что цветы эти не для Меланьи Соаре. Когда он сказал Кэрэушу о письме, лейтенант сразу признал себя виноватым, сожалел о случившемся. Но раскаивался он не в своей неосторожности, а в том, что сам верил в свою любовь и делал все, чтобы и она в нее поверила.

— Я виноват, я, — повторял он глухо. — Но теперь уж ничего не поправишь. Во лжи я жить не могу.

— Да как же это все получилось?

— Я и сам не знаю. Вот встретил настоящую любовь, тогда только понял, что те чувства не были любовью…

После встречи и беседы с Меланьей Соаре Даскэлу почувствовал, что Кэрэушу даже в том не виноват, в чем винит себя при своей юношеской честности и чистоте. Он был, как говорят мудрые люди, скорее, жертвой обстоятельств. А за этими обстоятельствами, заботливо, словно паутина, сплетенными, стояла Меланья Соаре.