Купол на Кельме - Петр Оффман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недоволен был и Толя. Он боялся Маринова. На фото, в схемах и протоколах все ясно. А природа – дело каверзное! Можно толковать так и этак. Маринов – опытный спорщик, вывернется, как угорь.
Но хуже всех настроение было у Маринова. Что ожидало его? Может быть, крушение. Ведь он считал, что открыл закон природы. И вдруг на Тесьме совсем иначе. Выходит, что никакого закона нет, нет открытия, он наблюдал только мелкие местные особенности.
Четверо недовольных и раздраженных людей должны были под дождем путешествовать совместно и еще обслуживать друг друга.
Кому толкаться шестом? Кому идти за дровами? Кому разжигать костер? Все было просто у нас, на Лосьве, и невыносимо на Тесьме.
А дождь все льет и льет, сыпью покрыта река, глинистые откосы блестят, как стекло, в них отражается хмурое небо. Струйки бегут за шиворот, рубашка мокрая, ноги мокрые, на лице холодные капли…
4
Кончился дождь на последней ночевке, когда противники были в трех километрах от цели. Встав поутру, Маринов увидел прямо перед собой обрыв.
– Это он и есть? – спросил Маринов дрожащую от сырого холода Настю. – Как пройти туда?
– Потерпите, еще насмотритесь! – ответила Настя. – Позавтракаем, тогда пойдем вместе.
Ничего не сказав, Маринов зашагал вброд. Все равно он промок до нитки. Ему хотелось, как обычно, в одиночестве посидеть перед обнажением, обдумать не торопясь. Но Астахов, Настя и продрогший Толя зашлепали за ним, как будто боялись, что ловкий Маринов что-нибудь изменит на обнажении.
Издалека, еще со стоянки, видно было, что сланцы лежат наклонно. Торцы их на фоне неба были как зубья пилы. Ничего не скажешь: фотографии правильны.
Настя обогнала Маринова, заглянула ему в глаза. На лице ее было сдержанное торжество. «Ну, что ты скажешь, великий теоретик?» – как бы спрашивала она.
Пока они шли вдоль реки, ветер разорвал тучи, в просветы ослепительно брызнуло солнце. Заиграли блики на мокрых сланцах, на злополучных сланцах, которые лежали не по-мариновски. Против очевидности не поспоришь. Маринов машинально подобрал осколок и в задумчивости уселся на скользкий, облизанный дождем камень. Солнечный зайчик скользнул по осколку. И вдруг Маринов выругался – длинно и цветисто.
Настя вспыхнула.
– Стыдитесь, здесь девушка! – с укоризной сказал Астахов.
Маринов протянул ему осколок и молча ногтем подчеркнул светлую линию, которая шла наискось от нижнего края к верхнему.
Теперь выругался старший геолог.
– Возмутительно! – сказал он. – Выпускают из института, дают дипломы черт знает кому. Это же проходят на втором курсе, девушка. Вы помните, что такое ложная сланцеватость? Не помните? Так посмотрите хорошенько! – Он сунул Насте осколок камня под нос. – Видите эти светлые полосочки? Это слои песка в древней глине, они лежали и лежат горизонтально. А позже от бокового давления массив растрескался, и трещины пошли наискось. Вы спутали трещины и слои. Это непростительно!..
Девушка смотрела на него с ужасом. Торжествующая улыбка еще не сошла с ее лица, но на глаза уже набегали слезы.
Неделя волнений и споров, неделя пути под дождем, а решилось все в одну минуту. Толя Тихонов, отставший на сотню шагов, ничего не мог спасти, успел только напуститься на Настю, выгораживая себя.
– Безобразие! – кричал он. – Я поставлю вопрос о вашем поведении. Порочите специалистов из центра, а сами безграмотны, без-гра-мот-ны!
– Оставьте ее! – сказал Маринов устало. – Ложная сланцеватость всегда сбивает с толку. Она же привезла образцы в Югру. Я сам вертел их, щупал сто раз и ничего не заметил.
В душе у него была скука и противный осадок. Он замахнулся на дракона, а перед ним оказалась мышь. В геологии все объясняется просто. Не было противоречия – была только ошибка неопытной девушки. Но на этой ошибке Толя Тихонов и его единомышленники возвели целую башню.
А Настя плакала навзрыд. Астахов перестал упрекать ее, начал утешать, но она все всхлипывала и шмыгала облупленным носом. Ей было страшно: она потеряла веру в себя! Съемка на Тесьме была ее первой самостоятельной работой. Она так старалась, так аккуратно рисовала и фотографировала, так мужественно переносила жару, холод и комаров. Ее хвалили, выдвигали на премию. А что оказалось на деле? Кто-то с кем-то спорил, а ее использовали как прикрытие. Теперь будут обвинять, скажут: «Подвела, обманула». Но разве ошибка – преступление? Отныне всю жизнь она будет помнить, что такое ложная сланцеватость, искать ее во всех обнажениях. Но сколько еще подобных капканов на ее пути? Когда она будет знать наизусть все возможные ошибки? Ах, как сложна, как туманна ее специальность! И Настя плакала все безутешнее, потому что разуверилась в людях и в себе и будущая работа страшила ее неведомыми трудностями.
5
Когда схватка кончена, боксеры уходят с ринга в разные стороны. Победитель – к ликующим поклонникам, побежденный – к соболезнующим родственникам. И они уж найдут чем утешить: и судья был пристрастен, и противник применял запрещенные приемы, и подошвы скользкие… Нельзя было разойтись на Тесьме.
Вместе нужно было обойти окрестности, убедиться, что на других обнажениях сланцы лежат так же, сделать записи, фотографии и рисунки. И Толя хитрил, придумывал увертливые формулировки, а Маринов ловил его, тыкал пальцем в камни, кричал:
– Пишите как есть! Не сочиняйте геологию!..
Благородное великодушие победителя не было свойственно ему. Толя получил свою порцию сполна. Десять раз в день Маринов доказывал Толе, что он ничего не стоит как человек и как геолог: в обнажениях не разбирается, порогов боится.
– Я бы завхозом не взял вас, не то что коллектором!
Толя свирепел, срывал злость на Насте («Глупая девчонка, втянула в историю!»). Настя терпела-терпела, под конец начала огрызаться. Астахов слушал с брезгливой обидой. Ему казалось, что все это выеденного яйца не стоит. Ценных пород все равно тут не нашли. Молодой москвич оказался прохвостом, пожилой прав и ликует, а у него, Астахова, в результате разыгрался ревматизм. В чужом пиру похмелье!
А спать надо в одной палатке, сидеть в одной лодке, друг для друга готовить обед.
Вниз по реке спустились за два дня. Толя трудился больше всех.
– Хочу избавиться от вас скорее! – сказал он Маринову. – Опротивело, видеть вас не могу. Только бы добраться до каменоломни, а там уеду на первой же машине…
Но перед каменоломней лежал Ненасытец. Надо было еще перейти его.
Они прибыли к порогу вечером, в десятом часу, уже после захода. Маринов предпочитал проходить пороги с утра и предложил ночлег.
