Болгары старого времени - Любен Каравелов

Правда, он немало слыхал о его лихоимстве и злодействах, но не слишком-то верил разговорам. «Завидуют люди богатству, вот и болтают!» — говаривал он иной раз, а чаще молчал. Одним словом, величие и слава хаджи Донко так залепили ему глаза, что он уже не замечал в нем ничего плохого.

Хаджи Донко уважал деда Славчо за набожность да обходительность — каждому умеет сказать приятное, и за то, что он человек смиренный: делает все, как хаджи захочет, и на все, что ему ни скажи, кивает головой. Но больше всего он уважал его потому, что были они равны по богатству. Хаджи Донко, как все чорбаджии, водил дружбу только с богатыми.

С тех пор как Димо стал взрослым парнем и пришла пора искать ему невесту, хаджи стал еще больше увиваться вокруг деда Славчо: и выпивал с ним и так заходил. Запала ему думка насчет внучки деда Славчо. Одного сына он собирается женить по своему желанию, надо и невесту ему подыскать как следует. А разве была на селе другая такая девушка, как Райка? Нравилось в ней хаджи и еще кое-что. Человек он был расчетливый и знал, что у деда Славчо нет другой родни, кроме внучки. «Не сегодня завтра старик уберется на тот свет, он и так уж одной ногой в гробу, сколько же земли к моему хозяйству прибавится! В Большом поле возле Драгушина вместе с полем деда Славчо будет целых сорок ралов. А если за сто двадцать грошей взять у Дока Гарвана тот луг, что возле белой чешмы, да вместе с лугом деда Славчо и с тем, что в прошлом году за долги забран у Ненчо Трытата, как раз наберется семнадцать-восемнадцать косов. Эх, хорошо!» И, обдумывая это, хаджи Донко потирал руки и гадал, как бы поскорей сладить дело.

Однажды, было это в самый день святого Харлампия, в тот год, когда познакомились Райка с Ненко, дед Славчо и хаджи Донко, вернувшись из церкви, сидели у Славчовых в большой комнате возле мангала{92} и толковали о том о сем. Они говорили о чуме, которую видели в церкви на иконе: святой Харлампий держал ее на веревке, как собаку, о стражнике, которого встретили возле конака, о налоге на овец и коз и других подобных делах. А на мангале в небольшом, в две-три чашки, кофейнике грелась сладкая ракия с медом. В комнату вошла Райка и принесла в красивой миске нарезанную большими ломтями малосольную капусту, желтую, как шафран, посыпанную сверху красным перцем, и поставила ее на низенький столик.

Дед Славчо снял кофейник с огня, постучал им о края мангала, чтобы стряхнуть золу, налил ракии в чашку, стоявшую на столе, и подал хаджи.

Хаджи Донко взял двумя пальцами кусок капусты, одним махом проглотил его и внимательно поглядел на Райку, как раз выходившую из дверей. Потом взял чашку, посмотрел вслед Райке, поднял глаза к потолку и, проговорив: «На здоровье, побратим, святой Харлампий нам на помощь!» — опрокинул чашку.

— На здоровье, хаджи.

В последние два-три года дед Славчо из почтения называл его уже не побратимом, а хаджи.

— Спасибо, побратим, славная ракийка! — Хаджи Донко отер рот и усы, облизал языком губы. Потом оглянулся, посмотрел в глаза деду Славчо и договорил: — А внучка у тебя, побратим, красивая. Пошли ей бог долгую жизнь.

— Благодарение богу, хаджи, привелось мне радоваться на нее на старости лет.

— Славно, славно. Может, и сватами с тобой сделаемся, а, побратим?

— Сватами? Хе-хе-хе, — усмехнулся дед Славчо. — Отчего же? Пускай подрастет только, молода еще, а там, как бог даст. На здоровье, хаджи! — И дед Славчо тоже опрокинул свою чашку.

— Так-то оно, конечно, так, на то божья воля. А славно будет. Сладко тебе пить, побратим!

— А знаешь, хаджи, как сено подорожало? — помолчав, сказал дед Славчо. — Позавчера Ганчо Лучкин взял у Венка Синигера по восемнадцать пар за оку.

— По восемнадцать! Ах, безбожник, будь он неладен. По восемнадцать пар! За твое здоровье, побратим. — Хаджи Донко снова поднял чашку. Он уже решил: завтра, когда придет покупать сено Златан Пройкин, не отдавать ему дешевле, как по двадцать пар за оку.

Они еще поговорили и незаметно выпили всю ракию. После этого хаджи поднялся, взял палку и ушел. Дед Славчо проводил его, вернулся к мангалу и задумался.

Слова хаджи Донко растревожили его. Он любил внучку и давно мечтал найти ей хорошего мужа, чтобы попала она к добрым людям и жизнь у нее была спокойная и счастливая. Думал он и о Димо. А сейчас вот хаджи сам завел об этом разговор. Сам хаджи Донко! Правда, Димо он знал мало. Видать видал, но только издали, когда тот вечером загонял буйволиц или вместе с работником возил навоз. Парень как будто ничего — статный, красивый, говорит складно, а там кто его знает. Но разве он не сын хаджи Донко? А этого деду Славчо было довольно. «Ишь счастье какое привалило», — сказал он, наконец, сам себе обрадованный и одновременно встревоженный.

Однажды, когда они сидели в корчме за кружкой вина, одни в своем углу, хаджи между другими разговорами снова завел об этом речь.

— Давай, побратим, после Димитрова дня, как уберем все с поля и молодое вино устоится, сыграем свадьбу всем на диво. А?

— Сыграем, хаджи, если бог даст. Здоровыми бы только быть, — усмехаясь, сказал дед Славчо, польщенный тем, что тот опять заговорил об этом.

С этих пор, когда случалось им выпить, они величали друг друга сватами.

Вот почему, если дед Славчо и хвалил и ласкал Ненко, то делал он это не так, как тот, у кого в доме есть взрослая девушка, а только как человек, который любит хороших людей. А Райка с матерью об этом ничего не знали и понимали все совсем по-другому. И Райка часто хвалилась Ненко тем, что и когда сказал о нем дед.

— Эх, пускай только пройдет святой Димитр, будет Райка моей… — говорил Ненко, не смея договорить до конца, и оба они замирали, охваченные одним и тем же сладким волнением.

Настало успенье. У Димо Кривого, дяди Ненко, старшую дочь которого звали Микой, собрались чуть ли не все Непковы родичи: и дядья, и тетки, и бабки. Тетка Гана расстелила в комнате самые большие и новые черги{93}, посредине положила красивую дорожку, а по бокам ее разноцветные подушки. Гости уселись на них — мужчины по одну сторону, женщины по другую, на почетном месте дед Пройчо, дядя матери Ненко. Сел и Димо, а Ненко стоял и ежеминутно бегал то за тем, то за другим, помогая тетке и сестрам хозяйничать.

Разговор шел о том, что в этом году плохо уродилась фасоль и кукуруза.

Девушки поставили на дорожку тарелки с кислым молоком, положили перед каждым ложку, и тетка Гана пригласила гостей отведать, чтобы захотелось выпить ракийки. А Ненко достал из сундука большой жбан, подал деду Пройчо, попросил его первым отхлебнуть и потом пустить его вкруговую. Дед Пройчо взял жбан, поднял, оглядел со всех сторон, проговорил: «Ну, будем здоровы, сегодняшняя пресвятая богородица нам на помощь. А что, Ненко, будет на следующий год в этот день молодая хозяйка наливать нам вино?» — и, причмокивая, потянул ракии.

— Да что ты, дядя, почему только через год! — вмешалась тетя Стойка. — Раньше, раньше. Пускай уже в этом году угощает.

— Конечно, в этом. Даром, что ли, я ему так долго невесту присматривала, — подхватила тетка Стрезовица. — А, знаешь кого, Ненко?

— А ну-ка, ну-ка, скажи и нам. Посмотрим, кого выбрала, — вмешалась тетка Гана, которая как раз в это время принесла еще тарелки с кислым молоком.

— А вот догадайтесь! У нас по соседству живет. Что за девка, сказать нельзя! И красивая, и послушная, и работящая.

— Да это уж не Крайновиченская ли?

— Ну ее совсем, эту Крайновиченскую, разорит она его. Знаете Деловицыной Петраны дочку?

— Что говорить, сестрица Стрезовица, девка, славная…

— Знаешь, сынок, кого я тебе посватаю? — подхватила тетка Вытовица. — Я уж там, почитай, что все обладила. До чего вы друг к дружке подходите, словно два стебелька первоцвета, как говорится. Знаешь дочку Гаврилицы Черньевой, Бонку, на той улице они живут? Да и как не знать, одна такая на хоро. Ты скажи только, сынок, — все готово, обо всем говорено.

— А ты что молчишь, Ненко? — спросила сестра его отца, тетка Цона. — Нравятся они тебе? Обе хороши. Какая тебе больше по душе? Или ты себе другую присмотрел? Говори уж сразу.

— Скажи, скажи, как раз тут все собрались, поможем, если надо.

— Да я сам не знаю, — смутился Ненко. — Как вы скажете.

— Мы свое сказали, — отрезал дед Пройчо, — теперь ты говори. Скажи, так, мол, и так, дедушка Пройчо и бабушка Джуровица, а бабушка Джуровица сама знает, что дальше делать.

— Верно, верно, сынок, — подхватила бабушка Джуровица, — ты скажи, кто тебе приглянулся, остальное мое дело.

— Да мне еще никто не приглянулся, — все так же смущенно, но уже чуть улыбаясь, отозвался Ненко. — И не время сейчас. Вот соберем все, приготовим, что нужно, тогда и будем думать об этом.

— Вот тебе и раз! — закричала тетка Вытовица. — Я-то думала погулять на введение, а он вон что запел! Чего тебе еще понадобилось готовить? Я и им так говорила, что на введение все порешим.