Супергрустная история настоящей любви - Гари Штейнгарт

Короче, не хочу особо про это думать, в депру вгоняет. Что у тебя нового, моя лепешечка? Твой отец вернул себе свои вантузы? Как прошло ваг. омолож.? А козлина Суслик? С каждым днем я скучаю по тебе все больше. А, и моя мама ПО-ПРЕЖНЕМУ не отвечает на письма. Типа, наказывает за то, что я встречаюсь с Ленни. Может, стоит привести в церковь моего нового семидесятилетнего друга Джоши ГОЛДМАННА! Ха-ха.

22 июля

Зубоскалка — Юни-сон:

Милая Прекрасная Панда,

Я сейчас не могу говорить. Пропал отец. Уехал на фабрику, и это последний его ГлобалСлед на моем эппэрэте. Мы думаем, он пробрался туда тайком, хотя фабрику окружили Национальные гвардейцы, а внутри НИИ творят что хотят. Мы с мамой пытались прорваться через кордон, но нас не пустили, а когда мама накричала на одного солдата, он ее ударил. Мы дома, я меняю ей компрессы, потому что у нее распух глаз, а в больницу она не хочет. Мы уже не понимаем, что происходит. Один Медийщик, какой-то Первес Силверблатт, сливает на «Репортаже Леви», что на фабрике был пожар, но я об этом Силверблатте впервые слышу. Прости, что я плохая подруга и сейчас не могу тебе помочь с твоими проблемами. Будь сильной и делай все, что нужно для семьи.

Юни-сон: Сэлли, слыхала, что творится в Калифорнии? С Канами?

СэллиБарнарда: Своего парня спроси.

Юни-сон: Что?

СэллиБарнарда: Спроси его про «Вапачун-ЧС».

Юни-сон: Не поняла.

СэллиБарнарда: Ну и не морочься.

Юни-сон: Иди ты нахуй. Зачем ты так? Что Ленни вам с мамой сделал? И, КТС, он не работает на этот «Вапачун», он работает на «Постжизненные услуги». Я встречалась с его боссом, он ужасно милый. Это просто компания, которая помогает людям моложе выглядеть и жить дольше.

СэллиБарнарда: Не без самомнения ребятки.

Юни-сон: Ну конечно, только вы с папой можете послужить святым в Иерусалиме.

СэллиБарнарда: А?

Юни-сон: Сверь цитату, это из твоей Библии. У тебя наверняка она изрисована двадцатью цветами. И знаешь что? Я тоже помогаю. Я уже несколько недель хожу в парк. Я подружилась с Дэвидом, и он думает, что ты просто избалованная барнардская студентка.

СэллиБарнарда: Долго ты еще будешь кипеть? Однажды твоя внешность поблекнет, все эти дурацкие белые старики перестанут за тобой бегать, и тогда что?

Юни-сон: Как это мило. Ну, по крайней мере, впервые в жизни ты честна.

СэллиБарнарда: Прости, Юнис.

СэллиБарнарда: Юнис? Прости.

Юни-сон: Мне пора к Дэвиду в парк. Я им несу Мужские Поливитамины, им понадобятся силы, если на них нападут.

СэллиБарнарда: Ладно. Я тебя люблю.

Юни-сон: Ну еще бы.

СэллиБарнарда: Юнис!

Юни-сон: Я знаю, знаю.

АрмияАзиза-Инфо — Юни-сон:

Привет, Юнис. Приятно было познакомиться и поговорить с твоим отцом. Вы с ним похожи — в том смысле, что оба круты. Я был рад, когда ты сказала, что здесь, на Томпкинс-сквер, к чему-то приблизилась. Я увидел твоего отца и вспомнил своего. Когда мы росли, они обходились с нами жестче, чем надо, и поэтому их дети выросли сильнее, чем надо. НАБЛЮДЕНИЕ: Ты много злишься и ноешь, Юнис, это твой МО, но ты все равно очень сильная женщина, иногда пугающе сильная. Используй эту силу во благо. Двигайся дальше.

Тут ХОЛОДРЫГА, да еще дождь. Все спят, только Анна, дочка Марисоль, поет какой-то старый Р-энд-Б у фонтана. Меня беспокоит оборона. Патрульные говорят, ДВА не отсвечивает по периметру парка — странно, сегодня же пятница. Пошлю взвод по малому радиусу, до прачечной на Сент-Марке. Может, двухпартийны увидят написанное на извести стены [81]. Может, на сей раз мы и впрямь получим наши венесуэльские бонусы.

НАБЛЮДЕНИЕ: Тебе в целом повезло, Юнис, ты это понимаешь? Жаль, что ты сейчас не здесь — мы бы поговорили в тишине палатки (я пытался тебе вербализовать, но ты, наверное, уже спишь), и это как будто я опять в колледже, только в Остине таких красавиц не было. КТС, Чонси в «Недоедании» говорит, нам нужно 20 банок средства от комаров, а если у нас будет еще по 100 авокадо и единиц крабового мяса из «Х-марта», это сильно улучшит нам фон питания.

Надеюсь, тебе тепло и сухо, а тело и душа у тебя на месте. На этой неделе постарайся не думать, как ПИИ. Занимайся полезными делами, которыми гордился бы твой отец. Но еще: расслабься хоть чуть-чуть. Что бы ни случилось, я за тебя.

Дэвид

Перелом

Из дневников Ленни Абрамова

29 июля

Дорогой дневничок!

Грейс и Вишну закатили на Стэтен-Айленде свою беременную вечеринку. По пути к паромной станции мы с Юни видели демонстрацию — олдскульный марш протеста по Деланси-стрит до обрушенного пролета Уильям-сбергского моста. Марш был одобрен Департаментом возрождения — во всяком случае, мне так показалось: участники вовсю скандировали и размахивали плакатами с ошибками, требуя улучшения жилищных условий: «Власть на рода!», «Шилище — право человека», «Не бросайте нас заборт», «Сжеч все Кредитные Столбы!», «Я те не кузнечик, huevón!»,«Ни обзывайте меня муравьем!». Они скандировали на испанском и китайском, и их акценты драли нам уши — толпа сильных языков, расталкивая друг друга, продиралась в наш, родной и вялый. Маленькие фуцзяньцы, мощные латиноамериканские мамаши, а по краям — долговязые Медийщики, которые, стараясь держаться подальше, сливали про свои проблемы с первым взносом за кондоминиум и диктатом кооперативных досок объявлений.

— Мы рабы недвижимости! — кричали эрудиты в толпе. — Нет угрозам депортации. Вон! Территория ЛГБТ-молодежи не продается! В единстве наша сила! Верните наш город! Никакой справедливости! Никакого мира!

Эта какофония успокоила меня. Если до сих пор случаются такие марши, если люди беспокоятся об улучшениижилищных условий для молодых транссексуалов, тогда, может, наша страна еще жива. Я подумал было тинкнуть эти хорошие вести Нетти Файн, но путь на Стэтен-Айленд был полон невзгод. Национальные гвардейцы на паромном КПП оказались, как сообщил мой эппэрэт, не из «Вапачун», так что нас вместе со всеми прочими полчаса унижали подразумеванием отрицания и согласия.

Грейс и Вишну занимали этаж новоколониального дома в хипстерском квартале на Сент-Джордж — дорические колонны кричат об императиве истории, башенка на крыше обеспечивает комическую составляющую, витражи в окнах — симпатичный китч, а остальное потрепано морскими ветрами и уверено в себе: олицетворение девятнадцатого века, построенное на острове чуть поодаль от будущего наиважнейшего города наиважнейшей в мире страны.

Они небогаты, мои Вишну и Грейс, — дом купили почти за гроши два года назад, когда последний кризис достиг пика, и в жилище царил бардак, хотя ребенок еще не родился: груды сломанной шейкерской мебели, которую Вишну все некогда починить, горы весьма пахучих книг из иной жизни, которые он никогда не прочтет. Вишну стоял на задней веранде — жарил тофу на гриле и мешал овощи. Веранда приподнимала их обиталище над приземленной рутиной, в июльской жаре проступал далекий центральный Манхэттен, и силуэт небоскребов на горизонте смотрелся поношенным, усталым и явно нуждался в помывке. Мы с Вишну изобразили негри-тосское объятие и охлопали друг друга по спинам. Я крутился рядом с другом, болтая крайне осторожно, будто с женщиной в баре во времена одинокой молодости, а Юнис робко стояла в стороне, сжимая в кулаке бокал с каким-то пино.

«КризисНет»: Задолженность кредитного рынка превысила отметку в 100 триллионов северных евро.

Вот и думай, что это значит. Вишну отсутствующе глядел в никуда; на гриле корнеплод провалился сквозь решетку и тихонько фыркнул.

Веранда заполнялась. Пришел Ной, румяный и утомленный летом, однако готовый конферировать объявление о скором приходе в наш странный мир дочки Вишну и Грейс, с рождения в долгах с ног до головы; явилась Эми Гринберг, наш штатный комик, — она как безумная сливала свой «Животный час», периодически заходясь хохотом и плохо скрывая досаду, ибо Ной не планировал ее обрюхатить и ей оставалась только бешеная карьера.

Мои друзья. Дорогие мои. Мы болтали обо всем, что дарило нам молодость, грустно-весело, как все люди под сорок, а Эми передавала по кругу настоящий косяк, влажный, из палок — такие бывают только у Медийщиков. Я попытался завлечь к нам Юнис, но она в основном держалась в углу со своим эппэрэтом, и ее потрясающее вечернее платье было точно из старого кино — надменная принцесса, которую понимает лишь один человек на свете.

К ней подошел Ной, принялся очаровывать в стиле ретро («Как делишки, дамочка?»), и я видел, как ее губы лепят короткие слоги понимания, одобрения, смертельный румянец сыпью покрывает блестящую шею, но говорила Юнис так тихо, что я ни слова не разобрал — все заглушалось плевками овощей, чернеющих на огне, и хоровым смехом старых друзей.