Колыбель - Валерий Владимирович Митрохин

— Именно так. Через неделю Маруся песни будет петь.

— Вот бы хорошо... — мечтательно протянул Павлуша.

Рыба долго не бралась. Видимо, разговор ее пугал. Но вот мальчишка уснул, разморенный теплом и убаюканный дыханием моря. Первую рыбку Евграф достал не скоро. Едва не прозевал момента, потому что задумался. Мысль тонкой ниточкой петляла, обрывалась, но Евграф ее, не торопясь, ловко связывал и продолжал прясть, и уходила она далеко, в те самые времена, когда не было в его жизни счастья...

Эта рыбка Спас была велика — в ладонь Евграфа. Как правило, они чуть крупнее барабули. Несведущему человеку ее от барабули не отличить. Такие же пятнышки малиновые на боках. Такой же крутой лобик. Отличает Спаса от султанки верхний плавничок, напоминающий и по цвету и по форме маленькую золотую корону. Если кто знает, видел дракончика, сразу же представит себе и Спаса.

— Павел, что же ты спишь-то? Глянь, есть добыча!

Павлушка вскинулся, ахнул:

— Золотая рыбка!

— И так ее у нас называют, — согласился Руснак и впервые за этот день улыбнулся длинным нескладным под серыми усами ртом. Сначала только ртом, а потом, когда увидел, как ожили глаза мальчишки, улыбнулся и карими своими глазами, и морщинами на щеках и у глаз.

— Теперь я верю окончательно, — воскликнул Павлуша, но тут же осекся, вспомнив, что кричать не надо, но вышептал до конца, что хотел выкликнуть, — чтобы золотая рыбка да не помогла!

Руснак выхватил из воды еще одну, затем еще. После чего сказал:

— Ну вот, на сегодня достаточно. Больше не требуется. Уже сегодня Маруся поест, и ей сразу же станет легче.

— Скорее пошли, скорее! — Павлуша тащил Руснака за широкую парусиновую штанину. И тот убыстрял свой и без того резвый шаг.

— Что, выходит, только на осу и клюет? — попутно спрашивал Павлуша.

— Только на нее, — подтверждал Евграф.

— А как же зимою?

— До зимы управимся. До зимы у нас Маруся здоровой будет, — успокаивал Руснак. — Рыбка Спас живородящая. И родит она ранней весной. Зимою ловить ее нельзя. Только летом. Все продумано...

— Кем продумано? — заинтересовался Павлуша.

— Природой, брат! А то кем же?

— Природой? Разве она умеет думать?

— А как же?.. Если бы не умела, и нас бы с тобою не было бы... Мы народились не случайно. Природа нас народила, чтобы ей было не так одиноко...

— Самых первых людей, значит, не баба народила, а она? — протянул Павлуша.

— Понимаешь, Павел, молодца!

— Чудно все это, что я сегодня узнал от тебя. Врачи не берутся Марусю спасти, а ты взялся. Лекарства не в аптеке, а в море... И осы... Надо же, только на них и клюет рыба Спас...

— Погоди, Павел, мы с тобою как подружимся, так ты еще и не то узнаешь.

— А что, мы еще не подружились? — огорченным просил Павлуша.

— А ты считаешь, что уже? — в свою очередь, спросил Евграф.

— Я думал... Вот женишься на Марусе и станешь мне батей...

Руснак остановился, были они уже у самого двора. Подхватил Павлушу на руки. Поднес его, невесомого, к лицу своему и уставился в маленькую физиономию почему-то испугавшегося, замордованного войною дитя человеческого... Евграф снова увидел ту самую ниточку, что вела в несчастную изначальную часть его жизни... Нельзя! Он опустил мальчонку наземь. Нельзя. Ибо никому не приносил Руснак счастья из тех, кого хотел полюбить.

Маруся спала, когда они, вымыв казанок, опустили туда и залили родниковой водою рыбу. Она была неживою. Спас-рыбка гибнет в первые же секунды пребывания на воздухе.

— Гляди, Павел, в следующий раз попробуешь сам варить, — окликнул вновь задремавшего мальчика Евграф.

Павлуша сел на табурет и уставился на казанок: вода начинала закипать.

— Гляди в оба. Я выключу примус, как только рыбки начнут, словно живые, двигаться в кипятке, — предупредил Руснак.

Тут как раз на этих словах вода забулькала.

— Гляди-ка, глянь ты! — зазвенел голоском Павлуша. — Они совсем как живые!

Этот крик и разбудил Марусю. Она приходила в себя, словно после обморока.

— Мамочка, мамочка! Сейчас он тебя лечить станет.

Руснак сквозь марлю выцедил навар в литровую кружку и поставил ее, ароматно дымящуюся, на стол.

— Сейчас остынет, будешь пить, Маруся.

— Не выйдет, наверное, Граня!

— Выйдет, мамочка, выйдет, — уверял ее Павлуша, опустившись у ее тонких ног, обнимая Марусю за слабые колени.

— Павел, а ты давай рыбку ешь, — пригласил Евграф. — Только осторожно, костей там полно.

Павлуша набросился на угощение. Ел, облизывая пальцы, урча, словно котенок.

Маруся нерешительно протянула руку. Коснулась эмалированной кружки. Горячая. Надо подождать. Руснак принес глечик и перелил отвар в него. Маруся поднесла глечик к лицу и чуть не уронила: Руснак успел подстраховать. Потом она, не поднимая глаз, припала к глиняному краю кувшина и стала пить, пугаясь своей отваги.

Через неделю Маруся уже сидела на том самом камне, куда слетела из прошлой жизни Руснака. Она неотрывно глядела в ту сторону, куда уходил Евграф на работу. Он охранял море от воровства. Глушили рыбу, тоннами она гибла — мелкоту воры не брали. А взрывать было чем. По балкам да каменоломням пооставалось много такого, что могло взрываться, да еще как...

А Спас-рыбку для Маруси ловил и готовил все чаще Павлуша. И никогда он не вытаскивал из моря больше положенных трех золотых рыбок. Маруся и сама уже могла себе приготовить отвар, но Павлуша ей этого не позволял делать. Сам управлялся. Не сводил с Маруси глаз, пока та пила зелье, лишь после принимался есть вываренных в родниковой воде рыбок.

Евграф возвращался с ночи. От недавнего напряжения болела голова. Прибоем шумело в ушах. Ночью схватили троих. Глушили рыбу. В самом населенном месте. Как раз над ямами, где рыба зимует, мимо которых идет на нерест и возвращается с него. Сколько молоди загублено! Беда...

Руснак шел налегке. Прихватил с собою браконьерский сачок. Павлу пригодится. Пойдет грести в лиман креветку. Подумал и загреб прямо тут же,