Открытые берега - Анатолий Ткаченко
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Открытые берега
- Автор: Анатолий Ткаченко
- Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анатолий Ткаченко
ОТКРЫТЫЕ БЕРЕГА
Рассказы и повестьРАССКАЗЫ
Гибель владыки
Маленький островок-риф медленно протаивал из-под чистого снега и льда. Серые выщербленные камни в бурых пятнах лишайников уже теплели от солнца, а вокруг лунными застывшими всплесками дыбились торосы льда, и оттуда тянуло холодной сыростью. Холод и белизна простирались во все стороны океана.
И вот несмело меж камней побежали ручьи, не такие, как на Большой земле, — прозрачные, без прелого листика и былинки, холодные и блескучие.
Ни деревца, ни кустика. Камень, скудный мох.
Но и здесь пробуждалась жизнь. Оттаяла муха, расправила занемевшие крылышки, тонко прожужжала от камня к камню; проснулся муравей — и сразу за работу: сдвинул крупинку сухой теплой глины, потащил себе в нору. Черный одинокий жук долго прислушивался к теплу, сочившемуся сквозь панцирные надкрылья, потом неуклюже заковылял, еще не соображая, куда и зачем.
А солнце грело, поднималось выше. Ручьи слизали снег с мягких песчаных берегов, и островок обозначился серо-желтой глыбой среди белой пустыни. Потом нахлынул туман, мокрый, тяжелый, откуда-то с юга, от теплых вод. Он оседал на камнях, точил лед, тек и сочился. Пришел ветер, холодный «северняк», упал туман дождем, и море загремело. Из черных провалов выплеснулась густая, пахнущая солью вода.
Льды уходили, смолкали, и первые волны ударили в берег острова. Зашелестел песок, покатилась галька, ровное неумолчное звучание наполнило воздух.
Темной ночью под сырыми тучами у берегов послышались тревожные крики: «Аррр! Арра!» Птицы с юга по воде подступили к острову, а едва засерел рассвет, полчищами ринулись на скалы. С гомоном, толкотней занимали они бугристое плато, камни и выступы. Бились за свои старые, годами насиженные места.
Прилетели кайры.
Камни переменили цвет — стали пестрыми, и только песчаные берега все так же ярко и пустынно лежали у зеленой живой воды. Туманы приходили из океана и уходили в океан, ветры обтекали остров, медленно теплело небо над холодным пространством.
Другой ночью в птичий грай и шум прибоя вплелись другие, стойкие звуки. Кто-то огромный, тяжелый привалился к берегу, отдувался, фыркал в воде; потом жуткий звериный рык прокатился по острову. Одни, второй, третий… К рассвету все слилось в низкий колеблющийся рев. Сотни грузных, с необсохшей шерстью животных, вскинув маленькие головы, выдыхая горячий пар, многоголосо встречали солнце.
Это котики-секачи заняли лежбище.
Они расселись по всему восточному берегу, зорко следя друг за другом, оберегая места будущих гаремов. То там, то здесь слышалось тяжелое уханье, храп: секачи сходились грудями, сшибались, и на могучих, лоснящихся жиром шеях алыми полосами вспыхивали свежие раны. Сильные побеждали, расширяли свои владения.
Человек — хозяин острова — приехал днем.
Светлые волны перебирали гальку, играли длинными космами водорослей, кайры пикировали с плато, шлепались в воду, бойкие чайки-моевки лепили гнезда в черных трещинах скал.
Человек легко выпрыгнул из шлюпки, подтянул ее, матросы выбросили на песок мешки с провизией, бочонок пресной воды, одежду, оттолкнулись и дружно ударили веслами. Человек махнул им рукой:
— Хорошо идти!
И пошел к серым домикам, заброшенно ютившимся на узкой каменной террасе, принюхиваясь к устоявшемуся, уже душному воздуху от несметного скопления птиц и животных. Вскоре над крайней шиферной крышей вырос кухонный дымок, и вокруг запахло человечьим жильем.
Человек поднялся на плато. Кайры, топоча лапками, расступались перед ним, поворачиваясь белыми грудками. Плато было усеяно пестрыми теплыми яйцами. Задувал ветерок, и яйца, жужжа, вертелись на каменных плитах; они были тяжелые с одной стороны, острые с другой, и никогда не скатывались к обрыву. Человек ступал осторожно и недобро усмехнулся, когда из-за его плеч тяжело налетел мартын, схватил в клюв яйцо и скрылся за выступом скалы: он не любил этих больших, печальных чаек-воровок.
У обрыва человек остановился, вложил руки в глубокие карманы меховой куртки, по морской привычке чуть расставил ноги в грубых сапогах. В его лицо, коричневое, жестковатое от резких морщин, с прищуренными глазами, ударил стылый ветер, поднимавшийся снизу, от воды.
Он прислушался к страстному, призывному реву секачей, оглядел широкий песчаный пляж. Все здесь было так же, как в прошлые годы. И так же на большом плоском камне в полосе прибоя, словно на троне-возвышении, возлежал владыка котикового стада — огромный секач. Жесткая седая грива начиналась у него от сердито взъерошенной головы и спадала на спину, грудь бугрилась мускулами, широкие сильные ласты, напрягшись, морщились жирными складками. Медленно, величественно озирался вокруг владыка, и берег возле него был пуст: никто не осмеливался посягнуть на его владения.
Много лет человек знал владыку. Каждую весну, сойдя на остров, он торопился увидеть его: это как-то успокаивало, обещало хорошее лето; в этом было немножко суеверия, воображения. Может, владыку просто выдумал человек? Но так он привык. Какой рыбак или зверобой не верит в удачу?..
Человек и зверь смотрели друг на друга, человек — дружески, зверь — враждебно. Нет у зверя памяти: всякий раз, видя непохожего на себя, он волновался, от страха и ярости раскрывал клыкастую пасть, ревел утробно, по-бычьи. И сейчас его влажный острый нос нервно задергался, глаза черно, зорко замигали, но рев, долетевший с ветром, был хриплый и недолгий. Хозяин заметил это, сказал:
— Стареет владыка.
Потянулись длинные дни, пустынные, одинаковые. То моросили колкие холодные дожди, и секачи прятались в море: пресная вода щекотала им кожу; то щедро светило негорячее солнце, нагревался берег, и секачи недвижными каменными глыбами чернели на песке.
По морю медлительно проходили корабли, отчетливые в ясные дни, жутковато гудящие в тумане. Пролетали за тучами самолеты, их свежий рокот звал в шум и суету городов. А еще выше, невидимые над мглистым островом, проносились спутники Земли.
Где-то гремели цеха, плавился металл; где-то пахали сырую весеннюю землю, цвели сады; и где-то ученые готовили ракету с первым космонавтом… А здесь человек ходил по острову, осматривал вытаявшие из-под снега дощатые загоны, забойные площадки, сараи и склады. У него была редкая профессия — начальник промысла, хозяин котикового острова. «Так и полагается, — решил он для себя, — каждому свое место; даже когда люди станут свободно летать на другие планеты, кто-нибудь будет жить на этом острове».
Человек много работал, хорошо ел, крепко спал. Он был очень спокойный, молчаливый и на вид медлительный, как все, кто живет у моря. Он мог пить полусоленую воду, спать под грохот прибоя. Человек не удивился бы, вдруг проснувшись посреди моря в одинокой шлюпке, — он сделал бы обязательно утреннюю зарядку, умылся и попробовал добыть пищу.
В начале июня ночью хозяин проснулся. Прислушался. С восточного берега доносился бешеный рев, сквозь который прорывалось частое жалобное блеяние, хриплые вздохи, удары. Чудилось, там избивали и резали огромное стадо баранов.
Хозяин подумал: «Самки вышли на лежбище». Он встал, выбрался из домика, поеживаясь от сырой прохлады. В небе кое-где проступали звезды и тут же пропадали, быстро несло не то туман, не то низкие рыхлые тучи. Море замерло, оно, казалось, в страхе внимало тому, что творилось там, по ту сторону скал.
Человек вернулся в домик, но уснуть не мог. Теперь в реве и блеянии животных ему слышались и победные вопли, и смертельные выкрики, и тихие рыдания. Человек ясно представлял себе то, что много раз видел и хорошо знал.
Извечными водными путями по следу секачей многотысячным стадом пришли к острову самки. Они лавиной хлынули на берег. И тут секачи, почуявшие приближение самок еще с вечера, подступили к воде, стали загонять их к себе в гаремы. Во тьме и тесноте разыгрались бои, схватки. Секачи сталкивались тяжелыми, неуклюжими на земле телами, грызлись, падали, давя и калеча нежных самок. Бились насмерть. Сильные сбрасывали побежденных в море, и вода у берегов окрашивалась в рыжий цвет. Жалобно блеяли самки, ревели и тяжко вздыхали секачи, лилась кровь. Звериный закон решал просто: сильный счастлив в любви.
«Как там владыка?..» — подумал хозяин.
Этот могучий секач всегда имел самый обширный гарем. Порой было трудно сосчитать его самок: сто, двести и больше. Человек задремал только под утро, но и во сне ему чудилось: кто-то огромный, громогласный ходит по острову, и от этого вздрагивает каменная земля.
Он поздно вышел на плато — солнце уже пробилось сквозь сырую мглу, разгорелось, и теперь туман густо оседал росой на камни и песок. Лежбище потемнело от несчетного месива котиков, клокотало, ворочалось. Но это было уже затишье. По всему берегу пятнами обозначались гаремы — секачи поделили самок и теперь ревниво охраняли их, а южную и северную оконечности заняли холостяки и полусекачи: до семи лет они не вступают в бои.