Рождение огня - Сьюзен (Сюзанн) Коллинз

Я не отрываю от него взгляда: кто окажется быстрее — он или я? На что уйдёт меньше времени: мне, на то, чтобы всадить стрелу ему в голову или ему — чтобы пронзить меня трезубцем? Вижу, он ждёт, что предприму я. Соображает, защититься ли ему сначала от удара или сразу же бросаться в атаку. Мы уже готовы приступить к проверке на практике, когда Пит намеренно становится между нами.

— Сколько же там умерло? — спрашивает он.

«В сторону, придурок!» — думаю я. Но он не двигается с места, по-прежнему разгораживая нас с Дельфом.

— Трудно сказать, — отвечаю я. — По крайней мере, шестеро. Драка ещё продолжается.

— Пошли дальше. Нам нужна вода, — говорит он.

До сих пор мы не заметили ни одного источника пресной воды — ни ручейка, ни лужи, а солёную пить нельзя. И опять я вспоминаю, как от обезвоживания чуть не отдала концы на прошлых Играх.

— И как можно скорее, — соглашается Дельф. — Нам нужно найти укрытие, на случай если другие придут за нами этой ночью.

Придут за нами?.. Ладно, согласна, убить Дельфа сейчас было бы не совсем кстати. Ведь до сих пор мы от него ничего, кроме помощи, не видели. Недаром Хеймитч вроде как поставил на нём свою печать одобрения. И кто знает, что принесёт с собой ночь? Если уж на то пошло, я всегда смогу его убить, пока он будет спать. Так что я становлюсь по стойке «вольно», Дельф делает то же самое.

Пить хочется так невыносимо! Где же вода? Мы продолжаем наш бег вверх по склону, и всё это время я зорко оглядываюсь, но без всякого успеха. После ещё пары километров можно увидеть, что заросли кончаются. Похоже, мы достигли гребня холма.

— Может, нам больше повезёт на другой стороне. Найдём источник или ещё что…

Но никакой другой стороны нет. Мне становится это понятно раньше, чем кому-либо другому, хотя я иду последней и нахожусь дальше всех от вершины холма. На глаза мне попадается странное, волнообразное «окошко», висящий в воздухе квадратик, похожий на рифлёное стекло. Сначала мне приходит в голову, что это просто солнечный блик или мерцание жаркого воздуха, поднимающегося от земли. Но квадратик не двигается, не перемещается, когда перемещаюсь я. Вот тогда я и вспоминаю о точно таком же «окошке», на которое указали мне Люси и Бити в Тренировочном центре, и понимаю, чтó находится здесь, прямо перед нами. Предупреждающий крик ещё не успевает сорваться с моих губ, когда нож Пита в очередной раз взлетает, чтобы прорубить путь через заросли лиан.

Вжжик! На мгновение я вижу свободное пространство между деревьями и полоску голой земли. В следующее мгновение Пит отлетает назад, отброшенный силовым полем, и опрокидывает Дельфа и Мэгс, которые тоже катятся на землю.

Я подлетаю к лежащему навзничь в сплетении лиан Питу.

— Питер!

В воздухе ошущается едва заметный запах палёного волоса. Я снова зову его, осторожно встряхиваю, но он не отвечает. Провожу пальцами по его губам, там — никакого признака дыхания, хотя ещё минуту назад он вовсю пыхтел. Я прижимаюсь ухом к его груди, к тому месту, к которому всегда приникаю головой, и где, как я знаю, услышу сильное и размеренное биение его сердца.

Но не слышу ничего, кроме тишины.

20

— Питер! — кричу я, трясу его сильнее, даже шлёпаю его по щекам, но без толку. Его сердце остановилось. Я бьюсь с пустотой. — Пит!

Дельф прислоняет Мэгс к дереву и отталкивает меня в сторону.

— Дай-ка я!

Он ощупывает шею Пита, потом рёбра и позвоночник. И вдруг плотно зажимает ему ноздри.

— Нет! — ору я и бросаюсь на Дельфа — он явно старается прикончить Пита, если тот ещё жив. Дельф свободной рукой бьёт меня в грудь с такой силой, что я отлетаю и прикладываюсь спиной к дереву. Всё моё тело ноет от боли, я пытаюсь вдохнуть и в это время вижу, что Дельф снова зажимает нос Питу. Я не могу двинуться с места, но выхватываю стрелу, бросаю её на тетиву и уже готова пустить, как вдруг… Дельф наклоняется и целует Пита! Это до того дикое зрелище, даже для Дельфа, что моя рука застывает.

Да нет, он вовсе его не целует! Он закрывает ему нос, но запрокидывает голову Пита так, что рот у того широко раскрывается, и Дельф вдувает воздух ему в лёгкие. Мне, фактически, отлично видно, как грудь Пита вздымается и опадает. Затем Дельф расстёгивает верхнюю часть комбинезона Пита и начинает нажимать сложенными вместе ладонями на его грудную клетку прямо над сердцем. Сейчас, когда мой шок прошёл, я начинаю соображать, что делает Дельф.

Иногда, но очень, очень редко я видела, как моя мать пыталась делать примерно то же самое, но это случалось в кои-то веки раз. Просто, если в Дистрикте 12 твоё сердце отказало, то у твоих близких мало шансов успеть доставить тебя к моей матери. Так что обычно её пациенты либо обожжены, либо обморожены, либо страдают от ран или болезней. Ах да, и от голода, само собой.

Но мир, в котором жил Дельф, иной. Ясно — то, что он делает, он делает не впервые. И метод, и ритм у него явно хорошо отработаны. Лук опускается, и кончик стрелы упирается в землю, а я вся обращаюсь в слух и зрение — дали ли усилия Дельфа какой-либо результат? Бегут томительные минуты, и мои надежды угасают. И как раз в тот момент, когда я решаю, что всё кончено, что Пит умер, покинул меня, ушёл в недостижимую даль, из его горла вырывается слабое харканье, и Дельф с облегчением откидывается назад.

Я швыряю оружие на землю и бросаюсь к нему.

— Питер? — жалобно говорю я. Отбрасываю с его лба влажную светлую прядь и нащупываю пульс у него на шее — тот бьётся ровно и чётко.

Его ресницы дрожат, глаза распахиваются и встречаются с моими.

— Осторожно! — говорит он слабым голосом. — Там, впереди, силовое поле.

Я смеюсь, но по щекам у меня ползут слёзы.

— Помощнее того, что на крыше Тренировочного центра, — продолжает он. — Но со мной всё в порядке, только чуть-чуть тряхнуло.

— Какое там «чуть тряхнуло»! Ты умер, у тебя сердце остановилось! — выпаливаю я, не успев задуматься, а стоит ли ему это знать. Прихлопываю рот рукой, потому что на меня нападает жуткая икотка — обычное явление, когда я распускаю нюни.

— Но теперь же оно, вроде, работает, — говорит он. — Да всё в порядке, ну что ты, Кэтнисс!

Я поспешно киваю, но икотка не прекращается.

— Кэтнисс? — Ну вот, теперь Пит тревожится из-за меня. Дурдом полный.

— Да ничего, ничего. Это всё гормоны! — говорит Дельф. — Она же ждёт ребёнка.

Я взглядываю на него. Он сидит на пятках, упершись коленями в землю, и всё ешё тяжело дышит после подъёма и усилий, затраченных на то, чтобы вернуть Пита из царства мёртвых. Да к тому же ещё и страшно жарко.

— Нет, это не… — начинаю я, но захлёбываюсь в ещё одном приступе истеричных всхлипов, что только подтверждает предположения Дельфа насчёт ребёнка. Наши с ним взгляды встречаются, и я сердито пялюсь на него сквозь слёзы. Так глупо, я знаю, это страшно глупо, что я злюсь на него за то, что он сделал для моего друга. Просто я поклялась всеми силами охранять жизнь Пита, но я-то не смогла сейчас ему помочь, а вот Дельф смог! Да я должна быть ему по гроб жизни благодарна. Я и благодарна. И одновременно в ярости, потому что это означает, что я так же по гроб жизни буду обязана Дельфу Одейру и никогда не смогу погасить свой долг. Ну и как мне теперь его убить, когда он будет спать?!

Я ожидаю увидеть на его лице самодовольство или сарказм, но, странное дело — на нём только выражение какого-то весёлого недоумения. Он быстро переводит глаза с Пита на меня и обратно, как будто стараясь что-то сообразить, но, видно, так ни к чему и не придя, легонько встряхивает головой, словно пытается прояснить мысли.

— Ну, как ты? — спрашивает он Пита. — Считаешь, что можешь двигаться дальше?

— Нет, ему нужно отдохнуть, — отвечаю я. У меня открылась сумасшедшая течь в носу, и нет никакой тряпки, чтобы утереться. Мэгс срывает с ветки лоскут висячего мха и протягивает его мне. Я в таких растрёпанных чувствах, что не привередничаю. Громко высмаркиваюсь и отираю слёзы с лица. Удивительно, но мох в качестве носового платка — совсем не плохо, он мягкий и хорошо впитывает влагу.

На груди у Пита я замечаю какой-то золотой проблеск. Протягиваю руку и в ладонь мне ложится диск — он висит на цепочке на его шее. На верхней стороне выгравирована моя сойка-пересмешница.

— Это твой талисман? — спрашиваю я.

— Да. Ничего, что на нём тоже твоя сойка? Хотел, чтобы у нас талисманы были похожи, — говорит он.

— Что ты, конечно, ничего. — Я натянуто улыбаюсь. То, что Пит выступает на арене под знаком сойки-пересмешницы, — одновременно и благословение, и проклятие. С одной стороны — это может дать дополнительный толчок восставшим в мятежных дистриктах. С другой — вряд ли президент посмотрит на это сквозь пальцы, а это значит, что задача спасения жизни Пита станет тяжелее.