Нф-100: Изобретатель смысла - Дмитрий Шатилов

-  Гиркас,  - спросила вдруг Дун Сотелейнена перфекта.  - А почему ваш помощник так странно разговаривает? Почему "батя"? Почему не "отец", не "папаша"?

-  Видите ли,  - ответил Гиркас,  - "батя" - единственное в нашем языке слово, сходное по смыслу с тем, что используют конгары, когда имеют в виду отца.

-  Как- то это... гм...

-  Простонародно?

-  Вот именно,  - улыбнулась перфекта.  - Знаете, до этого дня я не видела конгаров вблизи. Они довольно забавные. Вот ваш помощник... Очень своеобразная личность. И этот его... батя. Послушайте, а эти... они его не убьют?  - кивнула она на сидящих в вагоне конгаров, которые каждое движение Конкаса провожали настороженными взглядами.  - Просто их глаза, они так смотрят...

-  Смотрят - это ничего,  - сказал Гиркас.  - Они ему плохого не сделают, потому что он дунро - по всем законам мёртвый. А мертвецов по конгарским обычаям оскорблять нельзя: родственники голову снимут.

-  А если нет родственников?

-  Тогда, пожалуйста, сколько влезет. Конкас просто везучий: у него отец - не то вождь, не то ещё кто- то.

-  У меня батя - мировой!  - сказал Конкас, обращаясь к перфекте.  - Если б я тогда не помер, познакомил бы его с вами. Вы, я смотрю, миленькая, а он до баб охоч.

-  Помер?  - подняла брови перфекта. Пассаж про баб она решила пропустить мимо ушей.  - Я правильно поняла?

-  Ну да,  - сказал Гиркас.  - Объясни ей, дурак.

-  Не буду,  - неожиданно упёрся Конкас.

-  Почему не будешь?

-  Не буду, и все. Не хочу.

-  Чёрт с тобой,  - сдался Гиркас.  - Знаете что: он, наверное, ещё на меня дуется. Спросите его сами, а?

-  Хорошо,  - ответила перфекта и, повернувшись к Конкасу, спросила:

-  Конкас, а как вы... хм... умерли?

-  Ась?  - переспросил Конкас.  - Как умер? Да ничего особенного. У нас, румбаев, жизнь тяжёлая, если от кочевья отстал, то прощай белый свет. В смысле, пайку твою без тебя сожрут.

-  Какое жуткое и бессмысленное варварство,  - задумчиво произнесла Седьмая.  - У нас в Арке любой может всегда рассчитывать на горячий и питательный обед из трёх блюд.

-  Ну, так это у вас! Одно обидно: вдруг человек найдётся, а жратву уже слопали! Вот батя и сказал: кого три дня нет, значит, покойник. Оно и правда: у нас, если надолго пропал, либо ногу сломал, либо волки загрызли, в любом случае кочевью ты без пользы.

-  А вы?

-  А что я?

-  Как у вас получилось умереть?

-  Как, как,  - проворчал Конкас,  - Вот прилетел к нам ихний корабль, из Новой Трои, а я, дурак, любопытный был...

-  Ты и сейчас любопытный,  - вставил Гиркас,  - Кто у меня в ведомостях вынюхивал, сколько ему жалования полагается?

-  А вы не платите ему жалования?  - удивилась перфекта.

-  Жирно будет. Вы посмотрите на эту харю: он же в три горла лопает!

-  Так вот, я любопытный был,  - продолжил Конкас,  - Прокрался мимо ихних и в трюме залёг. Слетал, значит, потёрся в Трое среди своих, а тут засада - следующий корабль только через неделю. А я батины слова крепко помнил. Ну, думаю, отгулял своё. И верно: вернулся с кораблём, а по мне уже тризну справили. Батя, говорят, плакал: а что, не собаку потерял - любимого сына!

-  И что было дальше?  - вежливо спросила Конкаса перфекта. В этот момент она была похожа на старательную ученицу, делающую конспект.

-  А ничего,  - пробурчал Конкас.  - Забрал всё, что мне после смерти причитается: рубашку, штаны, рикайди, попрощался, с кем надо, и был таков. Вернулся, стало быть, на корабль, ну а с него - вон к этому,  - Конкас ткнул пальцем в Гиркаса.  - Это его дело - знать, зачем всё и как.

-  Ничего не понимаю,  - сказала перфекта.  - Но ведь ваши родные должны были отменить похороны, раз вы оказались живы!

-  Как это - отменить?  - рыжие брови Конкаса поползли вверх.  - Я ж три дня отсутствовал, честь по чести. А Правило на дураков не рассчитано. Что батя, из- за каждого дурака Правила должен менять? Как тогда жить прикажете, уважаемая? Или вы меня совсем за глупого держите?!

-  Началось,  - шепнул Гиркас перфекте.  - Зря вы его раскочегарили. Конгары все малость двинутые насчёт законов. Нормальному человеку среди них не выжить.

Конкас, похоже, и вправду разошёлся не на шутку.

-  А ведь я человек взрослый,  - сказал он с горечью,  - тридцать восемь стукнуло. Если до сорока дотяну - и вовсе не помру. Бабка моя и сто лет прожила бы, когда бы её волк не загрыз. Батя мой в пятнадцать меня прижил, в восемнадцать воевал, в тридцать кобылу тягал, восемь жён у человека было, а вы говорите, он глупый закон придумал. Эх, не жили вы в Румбе, что и говорить!  - с этими словами он обиженно замолчал и сел на место.

Но, подобно большинству конгаров, Конкас не умел долго оставаться в плохом настроении. Через какие- то полминуты он, забыв о нанесённой ему смертельной обиде, кричал на весь вагон, требуя пива. Получив искомое, он глубокомысленно изрёк: "Батя - он не дурак был!" и до конца поездки не издал ни звука. Надо сказать, что мутноватую жидкость, больше похожую на мыльный раствор, он пил не без самодовольства, и, отставляя в сторону кружку, вытирал оставшуюся на лице пену так манерно, словно не щёточку под носом чистил от налипшей дряни, а всамделишные кавалерийские усы.

Отца Конкаса на тот момент я знал пусть и не лично, но довольно хорошо. Не так давно он буквально не сходил с полос "Голоса Новой Трои". Сразу три корреспондента, и я в том числе, писали о причудах его характера, о его военных победах и постельных подвигах. Насколько я помню, несмотря на ажиотаж, который вызывали статьи, никто никогда не подвергал сомнению тот факт, что Батя (назовём его так из уважения к Конкасу) просто- напросто мужлан, управляемый чем угодно, кроме головы.

Свою неистовую энергию он сублимировал, ведя одновременно восемь захватнических войн и три освободительных - все с единственным племенем, расположенным по соседству с Румбой, где он владычествовал сурово и единолично. Нередко поводом для очередного нападения служили обострившаяся мигрень или простуда, в исключительных случаях - запущенный геморрой.

Вопреки расхожему мнению, Батя не был злым человеком, и лучшей наградой в войне ему служили не военные трофеи или унижение врага, а мирные договоры, выполненные на превосходной белой бумаге и снабжённые хитроумным вензелем, всякий раз приводившим его в восторг. Единственным источником договоров был местный комиссар Новой Трои, заведующий межплеменной дипломатией, а он, к неудовольствию Бати, категорически отказывался делиться бланками договора, если на то не было повода. Этот прискорбный факт ещё в молодости подвигнул Батю на попытку обмануть естественный ход вещей, а именно засадить племя за рисование, и надеяться, что кто- нибудь окажется настолько талантлив, что сможет скопировать вензель. Увы, таковых не нашлось, и Бате пришлось вернуться к испытанному средству - кровопролитию, что он и сделал с изрядным внутренним облегчением: кто знает, какая новая цель встала бы перед ним, получи он в свои руки бесконечный источник грамот.