Нечто чудесное - Джудит Макнот

Поняв, что они нарушили уединение дамы, Александра робко улыбнулась, безмолвно извиняясь за вторжение. Графиня приняла извинение легким наклоном головы и безмятежно повернулась к стеклянной двери.

Лорд Понсонби, однако, либо не заметил графиню, либо решил попросту не обращать на нее внимания. Налив себе бокал пунша из чаши, стоявшей на столе, он прислонился к одной из мраморных колонн и разразился напыщенными и крайне неточными рассуждениями на тему философских изречений Горация о честолюбии. Правда, при этом он упорно не сводил глаз с груди Александры.

Девушка, не привыкшая к тому, что ее раздевают взглядом, пусть даже такое ничтожество, как Понсонби, была настолько смущена и расстроена, что едва заметила, как он ничтоже сумняшеся приписал афоризм Сократа Горацию, а также тот интересный факт, что графиня Камден при этом быстро оглянулась, словно испугавшись.

Минуту спустя лорд Понсонби самоуверенно объявил:

– Я согласен с Горацием, который утверждает, что «честолюбие – одна из самых сильных страстей, бушующих в человеческом сердце, и каких бы высот мы ни достигали, все равно не удовлетворяемся этим и хотим большего…»

Вконец выведенная из себя этим неотступным взглядом и не сознавая, что леди Камден обернулась и слушает лорда Понсонби со смесью неверия, удивления и плохо скрытого веселья, Александра еле слышно пробормотала:

– М-Макиавелли.

– Гораций, – возразил сэр Понсонби. Внезапно, к ужасу Александры, это нелепо одетое существо поднесло к глазам лорнет и направило его на вздымающуюся над корсажем белоснежную плоть, одновременно пытаясь небрежно опереться о колонну. К несчастью, увлекшись столь соблазнительным зрелищем, он не удосужился оглянуться, чтобы проверить, где именно находится колонна.

– Теперь вы, возможно, начали немного разбираться, – провозгласил он, откидываясь назад и широко разводя руками, – почему изречения Горация заставили… А-а-ай!

Он с шумом рухнул навзничь, перевернув столик с чашей и сорвав занавеску, и приземлился в этой неприличной позе у ног трех потрясенных джентльменов, как никогда напоминая в эту минуту огромную вазу с фруктами, политыми пуншем.

Не в силах подавить безумное желание расхохотаться, Александра зажала рукой рот, развернулась и оказалась лицом к лицу с графиней Камден, которая, в свою очередь, прикрыв рот, уставилась на Александру. Плечи Мелани тряслись, огромные зеленые глаза влажно блестели. Молодые. женщины, не сговариваясь, бросились к двери так поспешно, что столкнулись при этом, и выскочили на балкон. Только оказавшись в безопасности, они прислонились к стене и разразились звонким хохотом.

Не обращая внимания на то, что холодный камень впивается в лопатки, они смеялись и смеялись, изнемогая от чистой, незамутненной радости, задыхаясь и вытирая катившиеся по щекам слезы.

Когда ураган немного утих, сменившись короткими приступами смешков, графиня Камден повернулась к Александре и, заикаясь, пробормотала:

– Л-лежа на сп-пине, он в-выглядел в точности как гигантский поп-пугай, свалившийся с д-дерева.

– Ну а мне он показался вазой с фруктами, нет… с фруктовым пуншем, – объявила Александра, едва ворочая языком, и обе снова расхохотались.

– Б-бедняга Понсонби, – хихикнула леди Камден, – сражен во цвете лет призраком Макиавелли за то, что приписал его слова Горацию.

– Вполне в духе Макиавелли, – выдохнула Александра.

И две элегантно одетые молодые женщины в который раз предались безграничному веселью с восторгом босоногих ребятишек, резвящихся на лугу.

Когда они наконец успокоились, Мелани, с трудом переводя дух, облокотилась на перила и с нескрываемым любопытством посмотрела на Александру.

– Откуда вы знали, что эта мерзкая личность перепутала Горация с Макиавелли?

– Я читала и того и другого, – виновато призналась Александра после долгой паузы.

– Кошмар! – с притворным ужасом охнула графиня. – Впрочем, я тоже.

Александра широко раскрыла глаза:

– Но у меня создалось впечатление, что на женщину, читающую классиков, ложится несмываемое клеймо синего чулка.

– Обычно именно так и бывает, – беспечно кивнула Мелани. – Но в моем случае общество склонно смотреть сквозь пальцы на слишком… неженский интерес к вещам, выходящим за пределы вышивания и мод.

Александра наклонила голову набок, не сводя зачарованного взгляда с Мелани:

– Но почему?

В голосе леди Камден послышалась нежность:

– Потому что мой муж уничтожит любого, кто посмеет усомниться в том, что его жена – само совершенство.

Неожиданно она пристально уставилась на Александру и с подозрением осведомилась:

– Вы играете на музыкальных инструментах? И если да, предупреждаю: я все равно не приду послушать вас – я не делаю исключений даже для подруг. Простое упоминание о Бахе или Бетховене заставляет меня немедленно бежать за нюхательной солью, а вид арфы повергает в обморок.

Александра весь год училась играть на фортепьяно, поскольку герцогиня сказала, что умение владеть хотя бы одним музыкальным инструментом абсолютно необходимо каждой благородной девице. И теперь она никак не могла поверить, что слышит подобные речи из уст той, которую надменная элита считала законодательницей мод.

– Я брала уроки игры на фортепьяно, но не настолько преуспела, чтобы выступить на публике, – нерешительно пролепетала девушка.

– Превосходно, – с огромным удовлетворением заключила Мелани. – Вы любите ездить по магазинам? Делать покупки?

– Признаться, я нахожу это крайне утомительным.

– Идеально. И последнее. Вы поете?

Александра, которой не слишком хотелось признаваться в отсутствии таланта пианистки, теперь почему-то не спешила открыть, что любит петь.

– Боюсь, что так.

– Никто из нас не совершенен! – жизнерадостно и великодушно объявила графиня Камден. – Кроме того, я целую вечность мечтала о знакомстве с женщиной, читавшей Горация и Макиавелли, и не желаю упустить возможность подружиться с вами только потому, что вы поете. Надеюсь, у вас не очень хороший голос?

Александра беспомощно пожала плечами – близкие знали, что у нее прекрасный мягкий тембр и идеальный слух.

Мелани, увидев ответ в смеющихся глазах девушки, с комическим ужасом всплеснула руками:

– Но вы хотя бы не часто злоупотребляете этим талантом?

– Нет. – Поперхнувшись смешком, Александра непочтительно добавила:

– И если это поднимет меня в вашем мнении, уверяю, что я способна вести светскую беседу не больше пяти минут, после чего мгновенно увядаю.

И, с облегчением покончив с некоторыми из самых священных условностей, обе, вот уже в который раз, предались веселью.