Простые радости - Клэр Чемберс

Ваш друг,

Джин

Джин очень долго мучилась над этой короткой запиской, а потом порвала ее и начала заново. Надо по-другому, а то может показаться, что она слишком навязчивая и эмоциональная, слишком спешит занять место Гретхен.

Дорогой Говард!

Сегодня я съездила к Гретхен и отдала ей деньги, и она вас благодарит. Она шлет вам привет и скоро свяжется с вами по поводу Маргарет. Ее нынешний адрес Луна-стрит, 16, Челси.

Надеюсь, у вас все хорошо, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах.

Ваша

Джин

Не получив ответа, она удивилась и огорчилась – Говард мог хотя бы оценить ее усилия. Дни проходили один за другим, и она начала сомневаться, правильно ли она все это время истолковывала его чувства к ней. Но между ними существует связь, тут не могло быть ошибки. Это было ясно и за несколько недель до бегства Гретхен, когда он передавал ей изумрудную брошь и они поняли друг друга без слов. Не может же эта связь исчезнуть теперь, когда его не сковывают клятвы, так безжалостно нарушенные.

Каждый вечер перед сном она вынимала брошь из бархатного мешочка и любовалась аккуратной, с любовью выполненной работой. Потом закрывала глаза и проигрывала в голове все еще живые воспоминания о том дне у тети Эди, когда их любовь была невысказанной, настоящей и совершенной. Может быть, он позвонит завтра, думала она, как всякая влюбленная девчонка, но завтра наступало и не приносило ничего.

– Что с тобой такое? Уж не заболеваешь ли ты? – сказала мать, глядя, как Джин за ужином бесцельно ковыряет вилкой жареное сердце ягненка с пюре из брюквы.

– Я не знаю, – ответила она и отложила вилку, так ничего и не попробовав.

Самый непривередливый и непритязательный едок, сегодня она не могла без отвращения смотреть на сердце ягненка, с клапанами и камерами, все еще видимыми во всех анатомических подробностях. Горло вздулось – так она старалась подавить рвотные позывы.

– Пожалуй, съем просто хлеба с маргарином.

Она встала, рванула дверцу холодильника и с облегчением почувствовала на своих горячих щеках порыв холодного кисловатого воздуха.

– Возможно, у тебя начинаются изменения, – задумчиво произнесла мать. – У некоторых женщин они тяжело проходят.

– Мне еще и сорока нет, – сказала Джин холодильнику сквозь сжатые зубы. – Конечно, дело не в этом.

– Ты сама на себя непохожа с Лаймингтона.

Джин гордилась своим умением скрывать непокорные эмоции, и материнская проницательность порой заставала ее врасплох. Выходит, не настолько она непроницаема, как ей хотелось бы верить.

– Я, видимо, немного расклеилась, – признала она, размазывая маргарин по горбушке белого хлеба. – И погода не способствует.

– Ты в последнее время редко видишься с этими своими друзьями. Евреями.

– Они не евреи. Я тебе говорила, что он ювелир. А Гретхен католичка, кажется. Бывшая.

– В общем, с ними. Я уж думаю, не рассорились ли вы.

– Они уезжали.

Хотя соблазн поговорить о Тилбери неважно в каком контексте был почти непреодолим и она была бы рада даже просто произнести вслух имя Говард, какой-то странный инстинкт велел Джин оградить Гретхен от критики, которая неизбежно возникла бы в этом разговоре. И у нее не было ни малейшего желания подвергать Говарда ни жалости, ни насмешкам – а никакой другой реакции на его сложное положение она от матери не ждала. Поэтому она ничего не сказала, и момент для откровенного разговора так и прошел впустую.

– Возможно, тебе не помешает полежать денек в кровати с грелкой, – предложила мать свое средство от любых женских недомоганий.

– Я больше не могу брать выходные, – ответила Джин. – Работы накопилось…

– Наверное, ты устала за мной ухаживать. Со мной столько хлопот.

– Ну что ты, – сказала Джин, растроганная безнадежным тоном матери. Она сжала ее веснушчатую узловатую руку и обратила внимание на контраст с собственными маленькими нежными пальцами. – Не говори так.

– По крайней мере, я не так плоха, как та старушенция из отеля. – Она развеселилась от воспоминания о чьем-то большем несчастье. – Если я когда-нибудь стану такая же, отдай меня в дом престарелых.

– Ты прекрасно знаешь, что тебе это очень не понравится, – ответила Джин, которая в этом сравнении не находила особого утешения. По ее мнению, единственное, что их разделяло, – это несколько лет разницы в возрасте.

– Я не хочу быть обузой.

– Не думай об этом. Нам же неплохо вдвоем, правда?

– Я стараюсь, – неопределенно ответила мать. – Если ты не собираешься это есть, я, пожалуй, съем сама.

И она кончиком ножа передвинула сердце ягненка себе на тарелку.

– Сделай одолжение, – сказала Джин и отвернулась, чтобы не быть свидетелем первого надреза.

– Может, разведем сегодня огонь, раз часы перевели? Я накрутила жгутов.

Обычно они старались не топить углем до Дня всех святых – стоит только начать, и не остановишься до следующего марта, – но сейчас в недавно потемневших вечерах чувствовался морозец. Они продержались дольше большинства своих соседей; последние несколько дней, возвращаясь с работы, Джин замечала, как дымятся их трубы.

– Почему бы нет? В погребе полно угля.

– Хорошо, что труба почищена и готова.

Как и в прежние годы, мать настояла на том, чтобы трубу прочистили весной, а не ждали до осени, когда цены могут взлететь. Она испытывала некоторую гордость от такой предусмотрительности – платить авансом за будущую выгоду. Джин же считала, что только особенно мрачный взгляд на жизнь заставляет приветствовать потепление подготовкой к следующей зиме.

Убрав со стола, Джин наполнила ящик для угля и развела огонь с помощью газетных жгутов. Они вместе уселись слушать “Пола Темпла” на “Легком радио” – любимую программу матери. Пленительная Стив с ее бархатистым голосом, с ее шофером и дворецким и коктейлями до ужина с сэром Грэмом Форбсом из Скотланд-Ярда была совершенно не похожа на журналисток, которых Джин встречала, и, кстати, кажется, никогда не садилась за пишущую машинку. Было очень трудно вообразить ее под дождем едущей на велосипеде в Петтс-Вуд, чтобы писать колонку о том, как продлить жизнь тряпки для пыли с помощью парафина или сделать нижнюю юбку жесткой посредством сахарной воды.

Ее внимание рассеялось, убаюканное сладкоголосой Марджори Уэстбери в роли Стив, она представляла себе, как всего в нескольких милях от нее в доме на Бердетт-роуд Говард в одиночестве готовит простой ужин на одного. Она предположила, что он умеет готовить, хоть и не видела тому свидетельств. Гретхен всегда казалась совершенной хаусфрау, с ее захертортом и плетенкой цопф. Может быть, закрыв магазин, он останется в городе и поест в каком-нибудь дешевом заведении в Сохо, раз дома его ничего не ждет и нечего спешить.

Этот образ Говарда, помешивающего на сковороде яичницу-болтунью или бредущего по темным