Кевларовые парни - Михайлов Александр Георгиевич

Эти претензии Катенька переводила с использованием дополнительных идиом, дабы лучше дошло. На ее беду в гостинице в ту ночь находился бывший военнопленный японец, проведший в лагере под Иркутском пятнадцать лет. «Калинка» вызвала в нем бурю воспоминаний. Не зная об инциденте, он выкатил голосистым шахтерам из Горловки ящик пива, немедленно и прилюдно употребленный. Японец стал другом страны Советов, чувствующим русскую душу, а владелец отеля за глаза стал именоваться недобитым фрицем, хотя его возраст явно подкачал.

Хлебнув баварского, советские пролетарии тут же назло врагам исполнили для нового друга «Калинку» и «Трех танкистов». Особенно прочувствованно у них получились строки «и решили ночью самураи перейти границу у реки». На лице японца ликования не читалось. В нагрузку к репертуару ему вручили бутылку водки и нижнюю часть матрешки (верхняя была раздавлена в номере филейной частью шахтерской супруги).

Господи! Когда это было! «Мерседес» шуршал по ровному, как накрахмаленная салфетка, полотну автобана, и только шелест кондиционера да радиопереговоры службы безопасности нарушали комфорт.

В отеле их ждал вышколенный служащий фирмы «Шварбах» с ключами в руке. Катерине были выделены апартаменты — трехкомнатный люкс с кучей электронных примочек, двумя телевизорами, огромным холлом и двумя ванными комнатами. Зачем? По плану пребывания свободное время имело весьма относительный характер: все было расписано до минуты. Зная немецкую точность, можно было гарантировать, что в отеле они будут появляться не раньше полуночи. Следовательно, все эти «понты», как говорил Мицкевич, служили только одной цели, а именно той, ради которой «понты» и существуют: пыле-в-глаза-пусканию. На выделении апартаментов именно для Кати настоял Василь Василич, но было ясно, что бронирование второго номера тоже относилось к категории «понтов»: портплед Мицкевича уже лежал в холле люкса.

Обедали в маленьком, почти домашнем ресторане. На столе горели высокие свечи, не оставлявшие нагара. Президент фирмы Вольфганг Шварбах — пожилой мужчина с прекрасным цветом лица и тонкими пальцами — вел исключительно светскую беседу. Погода, дорога, «виды на урожай». После бокала красного вина, поданного к мясу, он впал в воспоминания. Оказывается, Шварбах воевал и чудом уцелел во время битвы под Москвой. Он был ранен, что и послужило основанием для демобилизации молоденького ефрейтора.

— Вы знаете, кто выиграл войну? — неожиданно спросил Шварбах. — Вашу войну… нашу войну выиграли раненые. Только в России люди, получившие ранения, возвращались в строй. Это невероятно.

— Почему? — заинтересовался Мицкевич.

— Раненый или контуженный человек получает не только увечье. Он получает серьезную психологическую травму. Боль остается в подсознании, она начинает диктовать манеру поведения, вселяет осторожность, человек теряет способность рисковать. Ваши солдаты… Как писал ваш поэт: «Умом Россию не понять…» Я не понимаю, как человек без ноги, без руки, после тяжелейшего ранения или контузии может снова стать в строй.

— Но ведь у вас тоже в конце войны в армию призывались и раненые, и контуженные, — вставил Мицкевич. — А также старики, дети…

— Это была агония. Их гнали насильно. Я знаю… слышал или читал, что ваши солдаты даже из госпиталей рвались на фронт. Это высочайшее сознание. — Шварбах пригубил вина. — Нет, мне многое в вас непонятно.

— А в китайцах или японцах вам все понятно? — улыбнулась Катерина.

— Они яснее, доступнее, что ли. Для понимания, я имею в виду. Они рациональны. Русские не поддаются логике. Создается впечатление, что вам для мобилизации своих сил необходимы потрясения. И тогда Россия может свернуть горы.

— Наверное, это так. Но последние годы этот тезис не подтверждается. Потрясения нас разъединяют. Мы сами создаем потрясения, и процесс приобретает обвальный характер. Мы разъединяемся, а страна катится в пропасть. Перед лицом грядущей катастрофы люди прячутся в скорлупу, теряя способность к сопротивлению. Но вы ведь именно этого и хотели.

— Немцы знают, что чем стабильнее, сильнее страна, тем проще и логичнее с ней вести диалог. Мы понимаем и другое: под развалинами СССР может погибнуть Европа.

— И тем не менее Горбачев стал немцем номер один.

— Он много сделал для Германии.

— А для России?

— Это решать вам. Я же думаю, что между Европой и Востоком должен быть мощный буфер, способный снизить многие угрозы оттуда.

— Что вы имеете в виду?

— Исламский фундаментализм. И… Китай.

— Чем Европе грозит Китай?

— Китай — великая страна. Китайцы — великая нация. Сегодня эта угроза для Германии не очень серьезна. Но наступит время…

— Вы полагаете, что…

— Для России оно уже наступило. Не пройдет и пяти лет, как экспансия китайцев распространится на восточные районы России. Приморье, Хабаровский край, Сибирь. Но посмотрите на карту — у вас есть Север.

— И что?

— Освоение Севера вы уже прекратили. Север требует огромных вложений. И материальных, и людских. В России ни того, ни другого нет.

— Вы цинично рассуждаете о моей Родине.

— Я прагматик. Я лишен идеологических шор, когда дело касается бизнеса и геополитики. Здесь нужен не просто трезвый взгляд, а математический анализ. Может быть, даже циничный. Моя это родина или ваша — разницы нет. Мы с вами европейцы. И какими бы различными ни были наши взгляды, мы воспитанники Пушкина, Шекспира, Гете. У нас другой, как у вас говорят, менталитет. Даже американцы от нас далеки.

— Вот как? Я полагал, что уж для вас…

— Американцы — нация колонистов. Мы же нации традиционные. У нас есть культура, история. Двести лет — не история, а Марк Твен или Хемингуэй — это не культура.

— Вы категоричны.

— Я стар. Я много видел… Так вернемся к Северу. Вы осваивали Север грабительски. Люди, живущие там, будучи колонистами по существу, в отличие от американских колонистов не стали хозяевами. У них островная психология: заработать денег и уехать на материк. После нас хоть потоп! Так, кажется?

— Вы знаете русские пословицы? — иронически усмехнулся Мицкевич.

— Скоро ваш Север обезлюдеет, — не обратив внимания на иронию, продолжал Шварбах. — Он бы уже обезлюдел, если бы у людей были деньги уехать и купить себе приличное жилье, устроиться на работу. Их сбережения превратились в прах.

— И вы полагаете, туда ринутся китайцы? — улыбнулась Катерина.

— Не верите? — Шварбах разочарованно развел руками. — Мы тоже не верили, что в центре Европы, в стране с сильными традициями, законами, обычаями, наконец, стране христианской так сильно прорастут семена ислама. Завтра на улице вы сами увидите. Иногда мне кажется, что я в Стамбуле. Два миллиона турок — это серьезная проблема. Турки, курды, арабы… Они начинают влиять на развитие политической ситуации. Дешевая рабочая сила. Можно сказать, бесплатная. Но сколько проблем.

— Наверное, вы в чем-то и правы, — примирительно начал Мицкевич. — Но, думается, в ваших рассуждениях есть большая доля преувеличения.

— Когда мы с вами встретимся на небесах, то продолжим наш спор. — Шварбах поднял бокал. — За вас, уважаемая и обаятельная Катерина.

Вечер был прекрасен. Перед приездом в гостиницу они посетили маленькое варьете, выпили по чашке кофе с коньяком.

Ночь была еще более прекрасной.

ФРИДРИХ

Беда! Подвела Деда интуиция. Поликовав несколько часов по поводу окончания черной полосы, он вновь погрузился в мрачные думы и тяжкое настроение. И было от чего.

Обычная милицейская сводка происшествий за сутки занимает пятнадцать страниц по Москве и двенадцать по области. Знакомясь с ней ежедневно, каждый выбирает то, что ему ближе. Естественно, по задачам, а не по душе. Пробегая по строчкам скорбного в своем роде документа, каждый отмечает и выписывает для себя факты раскрытых и нераскрытых преступлений, так или иначе связанных со своим участком работы.

Для Деда ничего интересного в сводке по Москве не было. Со сводкой происшествий в Московской области он обычно знакомился поверхностно, машинально ставя свою подпись на «флажке» — маленьком листочке, прикрепленном сверху. И сегодня, уже черкнув три крючка — подпись динозавра, как называли эти неразборчивые письмена коллеги, — он неожиданно зацепился взглядом за буквы, складывающиеся в сложную фамилию.