Под горячую руку - Марина Серова

Марина Серова

Под горячую руку

Глава 1

Октябрьский ветер срывал с деревьев желтые листья и швырял их на мокрый от дождя асфальт, под ноги редких прохожих, спешащих по аллеям центрального парка. В этот рассветный час их лица, все как одно, казались серыми и хмурыми, одежда — однообразной и даже причины появления их в этом месте в это время были скучны и одинаковы: пересечь парк, сократить путь, избежать необходимости идти по боковым улицам или, что уж совсем несуразно, двигаться вдоль высокой чугунной ограды вокруг парка.

И все они шли по делам, остывая под зонтами и кепками от блаженной постельной теплоты. Объединяло их и еще одно — при приближении каждый смотрел на меня с недоумением, осуждением и даже насмешкой.

Я их понимала. А как еще взглянешь на бегунью в легком ярко-красном непромокаемом костюме, шлепающую подошвами кроссовок по лужам и опавшим листьям, вместо того чтобы спокойно сидеть в этакую непогожую рань в тепле дома. Ах, как я была с ними солидарна! Трусцой по парку гнала меня жестокая необходимость.

Хочу я того или нет, бежать надо. Бегать приходится вот уже третье утро подряд и раз от разу решиться выйти из дома делается все легче. Привыкаю, наверное, втягиваюсь. На бег благословил меня Гром, бывший руководитель нашей бывшей же разведгруппы в Югославии.

За поворотом аллеи мелькнула белая куртка, и я прибавила ходу, чтобы не упустить ее из виду. Маловероятно, что эта куртка согревает плечи моей подопечной, рановато для нее, но проверить нужно.

Молодой парень, одетый в длинное пальто, в отвороте которого виднелся белый шарф, и в широкополой шляпе глянул сердито и не пожелал уступить дорогу — шагнул первым на узкую полоску асфальта между большой лужей и высоким бордюром. Пришлось останавливаться, терять время. Впрочем, я уже установила, что обладательница белой куртки — не мой объект наблюдения.

С объектом познакомил меня Гром неделю назад. На фотографии, которую он дал в мои руки только для того, чтобы я рассмотрела изображенного на ней человека и тут же вернула обратно, была заснята девица с худощавым вытянутым лицом, широко расставленными глазами, небольшим подбородком и толстыми губами.

Старшеклассница с осветленными волосами. За минуту с небольшим, пока я рассматривала фотографию, ее черты врезались в мою память достаточно глубоко для того, чтобы узнать девицу в толпе среди многих, подобных этому, лиц.

— Не дай ей обратить на себя внимание. О твоем к ней интересе ей знать не следует, — сказал Гром, укладывая фотографию в бумажник и пряча его за пазуху, во внутренний карман потертого кожаного плаща.

Старый плащ, простая суконная кепка и неопрятная, трехдневная щетина на щеках придавали ему вид опустившегося интеллигента, и ничто не указывало, что перед вами майор, как это принято говорить, «компетентных органов» с солидным опытом работы за рубежом, способный чувствовать себя как рыба в воде и вести соответственно и в дорогом ресторане, и на сборище уголовников.

— Имя? — удивился он моему вопросу. — Ты теряешь квалификацию, Багира. Кто же задает такие вопросы при получении ориентировки? Знаешь, у зеков есть правило трех «не»… Перестань морщиться! — покачал он с укором головой. — В их среде ценят меткое словцо, а уж если оно к тому же содержит мысль, полезную, ну, если не для выживания, то хотя бы для благополучия в их условиях, то хранят его и передают от поколения к поколению.

Суров замолчал и глянул виновато, будто совершил проступок.

— Что-то разболтался я! — Он отвел глаза и опустил голову. — Старею, Юля. Вот видишь, потянуло на нравоучения.

Мне захотелось погладить ладонью его руку, лежащую на колене, прикрытом потертой кожей полы плаща, но делать этого было нельзя. По крайней мере, при получении задания.

— Правило трех «не», Андрей Леонидович, — поспешила я избавить его от неловкости. — С удовольствием возьму его на вооружение.

— Не верь, не бойся, не проси. Многие к этому добавляют еще и не делай, если обстоятельства к тому не вынуждают. А я бы добавил: не торопись задавать вопросы. Имя и фамилию этой малышки — он похлопал себя по карману — тебе знать не следует. Скорее всего все сложится так, что вы познакомитесь. Это должно произойти при непростых обстоятельствах, но как можно более естественно. Нехорошо будет, если она при вашем первом же разговоре заподозрит, что у тебя есть о ней предварительная информация.

Насколько я поняла моего начальника, организацию обстоятельств знакомства Гром берет на себя. Значит, знакомству — быть. Что дальше?

— Твоя задача заключается в следующем. — Суров помолчал, как всегда перед самым важным. — Надо внедриться в ее окружение. Но сделать это естественно, играя близкий каждому в наше время образ человека, не довольного своим материальным положением. Это пока все. Что дальше — будущее покажет. И мои инструкции.

— Легенда? — спросила я и пожалела. Опять тороплю события.

— На этот раз никакой легенды. Ты — это ты. То есть простая российская труженица. С подлинным именем, адресом, работой. И заработком… Юля, это важно. Не буду говорить, насколько серьезным может оказаться дело. А вот о том, что все должно быть естественным до предела, говорю тебе еще раз.

— Все понятно, — сказала я и снова вызвала его неудовольствие. Ох, строг мой начальник, бывший и настоящий!

— Не все! — отрезал он. — Слушай, Багира…

Я «накручивала» по парку четвертый круг и успела войти в то состояние, когда обувь начинает весить немного больше, а морось и прохлада перестают отвлекать на себя внимание, и оказалась в нужном месте — возле ворот по улице Храмовой как раз в тот момент, когда через них в парк входил «объект» со своим «приложением»: девушка в белой длинной и свободной куртке, в потертых джинсах и надвинутой на глаза пестрой вязаной шапочке в сопровождении пса-боксера.

Позавчера, встретив их впервые, я с трудом заставила себя не прервать пробежку, свернуть на боковую аллею, оставить подопечных без присмотра на несколько минут и не ускорить темп бега. Сегодня это далось мне без труда. Знала, что никуда они не денутся. Дойдут по аллее до детской площадки, свернут на нее и там, в отдалении от прохожих, вяло займутся подвижными играми, пока не решат, что программа на сегодня выполнена и настало время возвращаться домой.

Время это наступит через двадцать пять—тридцать минут, которых мне хватит с лихвой для того, чтобы, расположившись с ними по соседству, в облюбованном возле лавочек месте проделать полный комплекс утренней разминки. Наверняка я им успела примелькаться до незаметности. Даже пес, посматривавший поначалу с интересом и даже взбрехнувший пару раз в первое утро, перестал обращать на меня внимание. Это было хорошо.

Я и пес занимались гимнастикой, каждый своей. Я — кланялась, стоя, доставала лбом ноги, а он бегал за палкой, которую бросала ему хозяйка. Отдавал палку и, стоило девушке поднять вверх руку, прыгал к ней на грудь, оставляя на куртке грязные следы лап. Девушка не возражала. Более того, раза два даже рассмеялась, когда собака, оправдывая название породы, чересчур сильно ее толкала.

Все было так же, как вчера и позавчера, без изменений. Я занялась дыхательными упражнениями, а хозяйка пса посмотрела на часы и, взяв на поводок своего красавца, зашвырнула палку в кусты живой изгороди. Боксер, растрепав черные губищи и понурившись, последовал за ней через площадку к выходу. Еще секунд тридцать, не больше, и они скроются с глаз.

Проследить за ними, установить их дом, подъезд и даже квартиру было и элементарно, и невозможно в принципе. Человеку с моей подготовкой о таких вещах и говорить не приходится. Девяносто девять и девять десятых процента за то, что все пройдет гладко. Но одной-единственной десятой доли достаточно, чтобы счесть риск неоправданно высоким и отказаться от такого намерения. Гром порвет меня на части, если я «засвечусь» перед ней и завалю так по-глупому еще не успевшее начаться дело.

Пес поднял с земли первую попавшуюся ветку и с такой тоской глянул на хозяйку, что даже у меня сердце дрогнуло, хоть и недолюбливаю я собак по своей кошачьей натуре.

Девица тоже не выдержала умоляющего взгляда своего четвероногого спутника — что-то сказала ему с укоризной, потрепала по холке и отцепила поводок.

Вновь оказавшись на свободе, пес, бросив ветку и слегка ошалев от радости, подскочил так, что едва не обнял лапищами не успевшую увернуться девицу. Ее вскрик слился с громким, коротким взвизгом. Пес рухнул на бок и, не вставая, закрутился, загребая землю сильными лапами. До меня донеслось хрипение, собака задыхалась от внезапного удушья. Девица, с искаженным от страха и, похоже, боли лицом, прижав руку к предплечью, медленно, не сводя глаз с бьющегося в агонии пса, опустилась на подогнувшихся ногах, села на мокрый песок и, скорчившись, ткнулась лбом в собственные колени.