Когда боги закрывают глаза - Татьяна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что произошло там, в больнице, ночью, ты знаешь?
– Я думал, это шутка, что все это ради Верки, они там все обоссутся со страху, этот ее Смайлик тоже. А Данька героем себя перед ней покажет. Мы с ним план разработали. Начертили схему, ну, где я буду их ждать, где покажусь им.
– То есть? – не выдержала Катя. – Ты тоже был в Ховринке в ту ночь?
– Ага, я весь путь за ними шел, старался не отставать. Данька их долго мурыжил, водил кругами, одним словом, готовил, пугал. Но потом у них там всерьез конфликт вышел с какими-то бродягами, и они побежали. Вот тут я их чуть не потерял. Сразу понял, как во всей этой фигне бегать неудобно.
– В какой еще фигне? – спросил Август Долгов. – Что ты плетешь, парень?
– Я думал, что он ради Верки все это затеял, – в который уже раз повторил Вася Азаров упрямо. – Этот чертов перформанс с переодеванием. Костюм откуда-то приволок, костюм монстра из латекса. Клевый такой, прямо мороз по коже. Это, я думал, из хеллоуинского магазина – половина костюма Пришельца, Чужого и половина костюма Человека-Мухи. И еще этого монстра, у которого шипы в башку натыканы. И там была искусственная кровь в наборе, воск, накладные раны – в общем, я когда загримировался, оделся, раскрасился – такая жуть, такой класс. А еще в наборе был глицерин с какой-то дрянью, я весь намазался, шкура так и залоснилась. Но все равно при свете это бы фиг сработало. Но там же темно – вот в чем вся фишка. Там темно, как в жопе у слона. А у них были лишь карманные фонари. И потом они уже до кондиции дошли с этим походом, нервы как струны, потому что там страшно, реально страшно ночью в этой чертовой больнице. И когда я в этом прикиде возник перед ними, когда врубил на всю громкость ту запись в плеере – рев, он тоже в наборе прилагался. Они все поверили, заорали и бросились наутек!
Катя замерла. Она слышала, как Август Долгов тихонько охнул – от удивления. А мать Азарова зашипела:
– Болван, какой же ты болван, вечно тебя, дурака, используют в своих интересах.
Но сама Катя не смогла в этот миг произнести ни слова.
Все рассыпалось в прах.
Все, во что они не верили, отрицали, и тем не менее верили в глубине души, и обсуждали, и боялись, и возводили на этом версии.
– О боже, значит, в Ховринке была мистификация? – спросил Мещерский, который про события в больнице вообще услышал только два часа назад по дороге в Клин.
– Все равно ты что-то недоговариваешь, парень, – сказал Август Долгов. – Где этот костюм?
Азаров поднялся с дивана.
Он повел их во двор, к машине под навесом. Сад был темен и тих, лишь очень далеко где-то в лесу ухала сова.
Он открыл багажник «корыта».
В нос ударила вонь – не так сильно, как там, в Амбрелле, в темных залах с бетонными стенами. Тот же самый тошнотворный запах аммиака, тень его, призрак.
Катя увидела в багажнике какую-то грязную кучу резины – багровую, словно коркой покрытую цементной пылью и жиром, глицерином и искусственной кровью.
– Что за вонь? – спросил Долгов.
– А, это… Это тоже в наборе прилагалось, – Азаров смотрел в багажник. – Такая капсула, Данька велел ее открыть – пробку отвинтить перед тем, как я появлюсь. Меня самого там чуть не стошнило – так вонять стало ужасно. Данька особо настаивал, чтобы я именно развинтил капсулу, не дай бог не разбил, чтобы осколки не остались. Я сделал все аккуратно. А их эта вонь в шок повергла. Они сразу поверили, что монстр не картонный, не из латекса, а живой.
– Мы тоже поверили, – прошептала Катя. – Как же вы могли? Из-за тебя Смайлик покалечился.
– Да я думал, что это прикол ради Верки! – Азаров всплеснул руками. – Я думал, это Данькина идея, что он на все это раскошелился – прикид купил, запись сделал с этим воем. Что я их там напугаю, а он сделает вид, что спасает Верку, и у них роман закрутится. А вышло-то все совсем по-другому. Они к ментам попали, а потом понаехала вдруг туча корреспондентов. Я из этой чертовой больницы по уговору должен был сразу смотаться, что я и сделал. В боксе одном переоделся. Слышал, как там народ ходит, охрана, видно, они заблудившихся искали. А потом наутро по телику стали трубить. Черт его знает что говорили. И Данька… честное слово, он сам не ожидал такого шухера, который вдруг поднялся. И нам как-то стало не по себе. Я вдруг понял – какая там, к дьяволу, Верка, это все намного круче. И когда Данька сказал, что нам деньги за это заплатят, что это чужая идея, что его и меня фактически наняли, чтобы мы там все разыграли, я… не знаю, я ощутил, что мы куда-то вляпались. А потом мама позвонила насчет ремонта, и я рад был уехать, а Данька сказал, что деньги, когда он их получит, мы разделим поровну.
– От кого он должен был получить деньги? – спросил Август Долгов.
– Не знаю, клянусь вам. Ему по телефону звонили. Но с кем и как он договаривался, я не знаю.
– Телефона его сотового мы в квартире не нашли, только ваш комп. Ты все рассказал, больше нечего добавить?
– Честное слово, все, я все вам рассказал. И я его не убивал. Я думал, он на Верке жениться хочет, поэтому так старается.
– Nomen nescio…
– Что?
– Имени не знаю, некое лицо. Неизвестный, – Август Долгов брезгливо вытянул из багажника латексную маску.
Катя так и не поняла, чья это часть «прикида» – Чужого или Человека-Мухи.
Ее начало тошнить от запаха, который источала эта жуть.
– А зачем ты приехал на Павелецкую сегодня? – спросила она. – За деньгами? Трудно поверить, что все эти дни ты даже не пытался связаться с Даней по мобильному. Вы же такие друзья.
– Я думал, он с Веркой амурничает, не хотел мешать. Думал, он сам мне позвонит. Но он не звонил. И я поехал. Хотел нагрянуть: мол, сюрприз – хватит кувыркаться, трахаться, пора и честь знать. И потом, мне надо было забрать из гаража этот вот костюм, – Азаров ткнул в маску. – Данька в клубе сразу приказал мне от всего избавиться. Сжечь. Я заехал в свой гараж, там все провоняло уже, забрал, потом поехал на «Павелецкую».
– За деньгами? – повторила Катя.
– Ну а если и так? Я же так старался. Я все сделал так натурально. Они испугались, словно самого дьявола увидели.
– Nomen nescio… имени которого ты не знаешь… заказчик, дьявол пришел за твоим другом, – сказал Август Долгов. – Твое счастье, парень, что ты не встретился с ним. Катя, звоните в Клинский УВД, вызывайте дежурную группу, эту пакость надо осмотреть и приобщить к делу, как вещественное доказательство, – он швырнул маску монстра назад в багажник. – А тебя, парень, они заберут в УВД.
– Меня что, арестуют?
– Ты дашь там показания, расскажешь все, как нам.
– Но я же уже… нет, я в тюрьму не хочу! Мама…
– Я поеду с тобой, не трусь, – адвокатесса поднялась с дивана. – Коллега, не давайте ход тому обстоятельству, что я встретила вас с ружьем. Оно хоть и зарегистрировано, но хлопот и так с сыном полно.
– Ружье можете оставить у себя, это мелочи, – разрешил Август Долгов. – Вы меня там у калитки ловко на прицел взяли. Я не ожидал такого от женщины-адвоката.
Глава 44
Плод гнева
Они все что-то говорили, говорили, спорили, доказывали друг другу – и в том чужом ночном саду в Клину, и в УВД, куда прибывшая в дом адвоката дежурная оперативная группа доставила для допроса Василия Азарова, которого мать теперь не отпускала от себя ни на шаг.
Катя и этот ее коллега, Август, Мещерскому в тот момент напомнили лису и журавля из сказки, которые никак не могли договориться.
Сам он был далеко от них. О происшествии в Ховринской больнице он узнал этим вечером, и для него ВСЕ ЭТО слишком быстро превратилось в черепки.
По пути в Москву, управляя машиной, он смотрел на черную стену леса вдоль шоссе.
Это случается после долгой и лютой зимы…
Но сейчас лето.
И об этом долго потом помнят тайга и горы.
Но тут Подмосковье, Ленинградское шоссе. Вот и Солнечногорск уже проехали, и поворот на Истру…
Но все равно здесь и там, там и здесь ОНО… нет, ОН – плод гнева уже созрел.
Плод гнева Эрлика, решившего потягаться с богами в акте творения, уже созрел во чреве Тефиды.
Его вынянчили морские волны, скрыла непроходимая первобытная чаща, закупорили льды.
Но он выбрался наружу.
И тень его – в темном лесу. И там, в мрачных переходах заброшенной стройки.
Вопль его в гуле и грохоте падающего на землю космического корабля.
Что он такое?
Кто он?
Эрос двуполый… Плод гнева, тот, кто все еще жив. И в облике жуткого зверя кричит от боли, как человек, одной из своих ненасытных глоток.
Глаза его как угли…
Нет, нет, это не огни светофора там впереди.
Не нужно к ним приближаться.
Но мы уже приблизились вплотную.
Встали. Мотор затих.
– Сереженька, ты за всю дорогу мне ни словечка не молвил.
Катя, которую Мещерский вез домой на Фрунзенскую набережную, тревожно заглядывала ему в лицо.
– О чем ты все думаешь?
– О Рюрике, – ответил Мещерский. – Что бы там с ним ни случилось, я не могу его бросить во второй раз.
