Падение Запада. Медленная смерть Римской империи - Адриан Голдсуорти

Диоклетиан затеял серьезную денежную реформу. Были введены стандарты монет с достаточно высоким содержанием золота и серебра. Существовала также медная монета, покрытая тонким слоем серебра, известная как nummus и предназначенная для повседневного хождения. Росту правительственного аппарата на территории империи сопутствовало увеличение числа монетных дворов, чеканивших монеты для текущих выплат армии и чиновничеству в соответствующих областях. Инфляция, возможно, замедлилась, но не прекратилась. В 301 году Диоклетиан выпустил эдикт, имевший целью урегулировать цены при продаже товаров. В ряде восточных провинций надписи сохранили фрагменты текста этого акта, однако представляется, что в западных провинциях, управлявшихся Максимианом, он не имел законной силы или не выполнялся{226}.

В этот список входило множество товаров. Декрет определял стоимость меры пшеницы (в римском обществе мера именовалась modius и равнялась четверти бушеля[38]) в сто денариев, ячменя или ржи — шестьдесят денариев, тогда как аналогичное количество овса оценивалось только в тридцать денариев. Цена вина колебалась в зависимости от его качества — например, от тридцати денариев за фалернское вино, которое расхваливал поэт Гораций тремя столетиями ранее, до восьми денариев за самое простое. Фунт свинины стоил двенадцать денариев, тогда как столько же высококачественного мяса откормленного гуся — не менее двухсот денариев. Помимо продуктов, в списке перечислялись другие товары — от пряностей до одежды. Указывались также надлежащие размеры оплаты труда представителей многоразличных профессий. Учителям платили за каждого ученика, портным — за каждый заказ, работнику — за каждый трудовой день. Все исчислялось в денариях, и хотя их давно уже никто не чеканил, они по-прежнему оставались базовой валютной единицей. Несколькими месяцами ранее закон установил стоимость серебряной монеты в сто денариев и покрытой серебром медной монеты nummus в двадцать пять и четыре денария в зависимости от ее размеров{227}.

Единственный литературный источник, где упоминается эдикт о ценах, насмехается над ним как над полностью провалившимся: торговцы игнорировали его, поскольку знали, что могут запрашивать за свои товары и большие цены. Египетские папирусы подтверждают, как вскоре цены поднялись много выше установленного императором максимума. Насколько мы можем судить, указ был забыт достаточно быстро, но по крайней мере одна из копий сохранялась достаточно долго для того, чтобы можно было убедиться в изменениях некоторых цен по сравнению с указанными в ней. В обширном введении к эдикту Диоклетиан напоминал аудитории о стабильности и успехах, достигнутых в результате его правления, и заявлял о своей обеспокоенности тем, что с его храбрых воинов запрашивают лишнее. Можно также предположить его желание установить нормы, при которых государство могло бы покупать товары и пользоваться услугами независимо от их рыночной стоимости{228}.

У правительства Диоклетиана отсутствовал механизм, который позволил бы внедрить в повседневную жизнь эту неповоротливую ценовую систему. Наиболее удивительное в связи с эдиктом — это амбиции его авторов, пусть даже и наивные в экономическом отношении. Наряду со стремлением к глубоким переменам мы видим здесь в высшей степени морализаторскую риторику. За словами о наступлении мира во всем мире, когда закипающая ярость варваров оказалась укрощена ценой великих усилий, следует возмущенная тирада по поводу новых несчастий, обрушившихся на воинов. «Царит необузданная жадность, питающая сама себя и растущая, не ведая жалости к роду человеческому». Немного ниже император уподобляет эту алчность религии. Эдикт выдержан в манере, типичной и для других законодательных актов тетрархов и дошедших до нас рескриптов — ответов, дававшихся на вопросы юридического характера и прошения, которые присылались императору. Яростный тон сопровождался перечислением жестоких и зачастую изощренных наказаний{229}.[39]

Диоклетиан, родившийся около 240 года, добился гораздо больших успехов, чем кто-либо другой из императоров его времени или предшествующего поколения. Если учесть раздоры и хаос, царившие в течение нескольких десятилетий, то в заявлениях тетрархов по поводу восстановления мира и порядка была изрядная доля истины. Вполне возможно, что Диоклетиан искренне верил в собственную пропаганду. Очевидно, он не сомневался, что наилучший способ справиться с трудностями, стоявшими перед империей, — ввести жесткое централизованное управление. Это была не новая идея. Бюрократия усилилась за последние десятилетия. Переворот, совершенный императорами, произошел столь быстро, что чиновники, главным образом средних рангов, которые в меньшей степени подвергались чистке при смене правления, оказались наиболее прочным элементом нового режима. Диоклетиан оставался у власти дольше, чем его предшественники, и его могущество усиливалось с каждым годом. Поэтому он сумел продвинуться куда дальше других в деле создания централизованного правления.

Однако это был по-прежнему постепенный процесс. Диоклетиан наверняка вынашивал какие-то долгосрочные планы в начале своего правления, даже если эти идеи трансформировались или со временем вообще отпали. Создание новых провинций и разрастание правительственных ведомств произошло не в одночасье. Вероятно, налоговая реформа заработала в полную силу лишь незадолго до конца его правления. Новые правительственные институты помогали Диоклетиану укрепить свои позиции, но не они являлись причиною его успеха и политического долголетия. Их эффективность также в значительной степени зависела от его энергии, политического таланта и целеустремленности. Находясь под строгим контролем и управлением тщательно отбиравшихся и лояльных префектов претория и наместников, новая бюрократия позволяла императору оказывать большее влияние на жизнь провинций. Масштабы постановлений Диоклетиана и самый стиль его декретов свидетельствуют об уверенности императора в том, что он может и должен регулировать все, что попадало в поле его зрения{230}.

Императоры занимали высшее положение и управляли с помощью огромного числа чиновников, которые имели власть и соответствующий статус только потому, что они являлись представителями императоров. Сами тетрархи стояли неизмеримо выше их по своему достоинству и могуществу. Их отделяла от всех прочих огромная дистанция, они постоянно находились под бдительной охраной. Рабы, прислуживавшие им — таковыми все чаще становились евнухи, — обретали огромную власть. Старшие слуги — такие как препозит священной опочивальни (praepositus sacri cubiculi), примицерий священной опочивальни (primicerius sacri cubiculi), главный распорядитель священного дворца (castrensis sacri palatini) — со временем получали ранги выше, нежели большинство аристократов. Когда императоры жили в городах, их окружала роскошь. Во время поездок их сопровождали тысячи солдат, чиновников, а также сотни или даже тысячи людей, являвшихся ко двору в надежде подать свои прошения. Со времен Диоклетиана стало труднее получить доступ к императорам — это по крайней мере значило, что их гораздо труднее и убить. В некоторых источниках и работах современных историков новый церемониал при дворе рассматривается как возникший под влиянием примера авторитарных персидских царей. Такая точка зрения вызывает большие сомнения, и следует помнить о том, что весьма давняя риторическая традиция, восходящая еще к Геродоту, представляла царей (в особенности восточных, подобных персам) образцом тирании. Куда более вероятно, что Диоклетиан получал удовольствие от этих церемоний и чувствовал, что они на пользу величию его власти. Приветствовалось все, что побуждало подданных к повиновению и устрашало смутьянов{231}.

Успех Диоклетиана и его соправителей наглядно демонстрировал, что мощь Римской империи по-прежнему велика. В условиях периода относительного мира и стабильности и (что важнее всего) продолжительного существования одного и того же правительства римляне во многом восстановили господствующее положение на своих границах. Диоклетиан сумел увеличить налоговые поступления больше, чем то имело место в предшествующие десятилетия, и это позволило финансировать военную деятельность. Были построены новые крепости, старые приведены в порядок. В целом новые опорные пункты оказались меньше старых по размерам, однако они имели более высокие и толстые стены, чем прежние крепости и форты. Над варварскими племенами одерживались победы, переговоры велись с позиции силы, и чем дольше продолжалось правление тетрархов, тем больше возрастал страх перед мощью Рима. Те, кто думал о набегах на империю, стали намного осторожнее. Нападения случались и теперь, однако их участников все чаще перехватывали и громили. Ситуация улучшилась, но предстояло сделать еще очень много, чтобы ущерб от прежних поражений сошел на нет{232}.