Дорогая Эмми Блю - Лиа Луис

Они оба смеются, и я представляю их у камина в оранжевой хижине в Альпах, свежевымытых, в чистых рубашках, готовых к обеду в пятизвёздочном отеле, куда Жан и Аманда возят их каждый год. Обвожу глазами свою квартиру – крошечную, заваленную всяким хламом, но всё равно пустую – и чувствую гнетущий стыд за то, что в Рождество я здесь.

– Как голова, Эм? – заботливо спрашивает Лукас.

– Похмелье? – интересуется Элиот, и я мотаю головой, хотя меня никто не видит, и отвечаю:

– Мигрень. Полночи из-за неё не спала. Но сейчас прошло.

– Вот блин, мигрень – то ещё дерьмо. Отдыхай сегодня, ладно?

– Терпеть не могу говорить, как моя мама, – добавляет Элиот, – но пей побольше воды.

Я улыбаюсь. Их забота согревает, как суп.

– Может, это оттого, что я съела мясной пирог. Вчера в супермаркете была дегустация. Мясные пироги, шоколадные рулеты…

– Ты съела его весь? – изумляется Элиот. – Весь мясной пирог целиком?

– Ага.

– Ну ясно, – он вздыхает. – Ты слишком уж перестаралась.

– И не говори, разошлась, – Лукас хохочет. – Того и гляди петарду взорвёт.

Я улыбаюсь так, что болят щёки, и слышу, как Элиот что-то кому-то говорит на заднем плане. Понемногу его голос стихает.

– Папа зовёт, – говорит Лукас, и я понимаю, что он выключил громкую связь и поднёс трубку к уху. – У тебя точно всё будет хорошо, Эм?

– Конечно.

– Мне так не нравится, что ты совсем одна.

И мне, хочу сказать я. И мне тоже не нравится. Я хотела бы оказаться рядом с тобой. С Элиотом. С вашей мамой, которая всегда рада сжать меня в крепких и тёплых объятиях, с вашим папой, который всегда говорит правильные и разумные слова. С теми, кто говорит «одевайся потеплее» и «что вы будете на завтрак». Но я отвечаю лишь:

– У меня правда всё хорошо, спасибо, Люк. Отлично провожу день.

Мы болтаем ещё минут пять, потом возвращается Элиот и говорит Лукасу, что пора идти на рождественский обед. Лукас прощается и уходит, а Элиот берёт трубку.

– Не забывай пить больше жидкости.

– Спасибо, мамочка, – язвлю я.

– Я серьёзно. Береги себя.

Я сглатываю, чувствую себя совсем маленькой.

– Хорошо.

– И… Эм…

– Да?

Мы оба молчим, и только по его дыханию я понимаю, что он не вешает трубку.

– Счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, Элиот.

Глава двадцать седьмая

Марв: Дорогая Эмми, прости, что не выхожу на связь. Надеюсь, ты меня поймёшь, но я пока ещё не готов всё рассказать своим. Но я расскажу. Пожалуйста, верь, что я расскажу. Только чуть попозже. Прости меня. Целую.

Начинаются «Жители Ист-Энда».

Я хочу сфотографировать всё это: мясной пирог на крошечном чайном столике Луизы, мягкий свет телевизора на заднем плане и полоску гирлянды на окне, – и отправить Элиоту. Но потом представляю его в Люксембурге с Аной и не могу. Захожу в «Инстаграм», чтобы выложить фото и написать, как Рози, какую-нибудь глупость типа «уютное Рождество» или «мясной пирог, телевизор, гирлянда, тапочки. Кайф!». Но первое, что вижу – фото Лукаса и Мари, с ног до головы в лыжном снаряжении. Их руки подняты высоко в воздух, глаза скрыты за огромными очками, и небо за ними – ярко-голубое, как Карибское море. А потом открываю фото, которое выложил Элиот: зимний закат и одинокий бокал рубинового вина на переднем плане. В Люксембурге, не сомневаюсь.

Жалкое. Вот оно какое, моё Рождество. Ужасно жалкое. Я вновь сажусь на диван. Я ничего не делала, вернувшись домой после долгой и очень занятой смены, только приняла душ и посидела на диване с Луизой, поедая сэндвичи с индейкой, которые шеф-повара приготовили из остатков и завернули в какую-то очень жесткую фольгу. Но мне кажется, будто я вообще не отдохнула. Как будто я пробираюсь сквозь липкую патоку, а в голове кружит торнадо. Лукас. Элиот. Марв и его сообщение, которое будто бьет ботинком в живот каждый раз, когда я его перечитываю.

На коленях у меня лежит подарок Элиота. И, сидя перед телевизором, глядя, как ругаются и целуются герои, незнакомые мне, потому что я смотрела этот сериал лет семь назад, я думаю о нём. Об Элиоте. О его тёплых, сильных, добрых руках, в которых он протянул мне подарок в ту тёмную звёздную ночь. И в голове вновь оживают кадры: вот он стоит на подъездной дорожке у дома Луизы, и тянется тяжёлое ожидание. Мои внутренности переворачиваются в животе, как рыбы.

Блокнот. В обёртке – блокнот. Голубой. В твёрдой обложке. Красивый, с узором из маленьких лодочек. На замочке. С цепочки свисают крошечные ключи. Закрытая книга. На внутренней стороне обложки аккуратным почерком выведено:

Цветочек,

Я всегда буду рядом и всегда тебя поддержу, даже если твой нос будет похож на тухлый помидор.

Элиот.

Глава двадцать восьмая

Рози сидит на скамейке в раздевалке гостиницы, а голова Фокса лежит у неё на коленях. Его глаза закрыты, длинные ноги вытянуты, огромные ступни свисают со скамейки. Рози занимается остеопатией по урокам, найденным на ютубе, потому что дала новогоднее обещание научиться чему-то новому.

– Ну, и как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Просто нормально, и всё?

Фокс открывает один глаз.

– А я должен чувствовать себя как-то ненормально?

Рози смотрит на меня, переводит взгляд на Фокса и пожимает плечами.

– Да хрен его знает. Просто лежи тихо. Я должна найти твою… – она смотрит в телефон, где стоит на паузе очередной видеоурок. – Твою… не знаю что.

Уголки рта Фокса ползут вверх.

– Я в надёжных, надёжных руках, – бормочет он. Рози, не моргнув глазом, скользит руками вниз и воздевает глаза к небу, ища на шее Фокса «какую-то там хреновину».

Прошло ровно шесть недель с тех пор, как мы с Элиотом попрощались у дома Луизы, и каждый день я прокручиваю в голове этот момент. Его слова о том, как он может не уезжать. То, как он не отпустил меня – как я его не отпустила. Как близки были наши