Самый лучший комсомолец. Том второй (СЛП-4) - Павел Смолин

После приема пищи мы с Андроповым отправились в гараж — заниматься обычной общечеловеческой, дедово-внучьей фигней в виде сооружения кормушки для птиц.

— Я на трудах за такую «пять» получил, поэтому основную работу делать будешь ты, а я, стало быть, оценивать и командовать! — нагло заявил я, вручив молоток деду.

— Вот так ты на меня и смотришь, — вздохнул дед. — Как на подручного.

— Как на живого исторического персонажа, — поправил я. — Ты пожилой, и плоды твоего периода правления пожинать будем мы с плюс-минус ровесниками. Судить, соответственно, тоже будем мы, а мне дед-диктатор, бездарно похеривший сложнейший период, через который ему страну провести и доверено, не нужен совсем — грустно будет на тебя вешать застарелые экономико-идеологические нарывы на теле страны, когда с кровью и болью их вскрывать и лечить начну. Так что оправдывай ожидания такого замечательного, — погладил себя по голове. — Внука!

— Ну-ка подойди, — поманил дед пальцем, с доброй улыбкой (и как умудряется с обожженной-то мордой?), спрятав молоток за спину.

— Не-а! — отказался я, легко разгадав его намерения.

Посмеялись, и я заглянул в коробку с гвоздями:

— У нас на уроке трудов тоже ржавые и гнутые.

— Гвоздей в стране полно, но не выбрасывать же, — отмахнулся Андропов.

— Согласен, — покивал я. — Даже полезно — мелкую моторику и усидчивость тренирует.

Вооружившись вторым молотком, выпрямил потребное количество гвоздиков, пока дед при помощи рубанка гранил реечки. Морщится, но не из-за лени, а потому что кривовато получается.

— И это глава государства рабочих и крестьян! — не выдержал и осудил его я.

— Если надавлю на этот кирпич, — деда Юра положил частично беспалую ладонь на стену. — Из-под тебя уйдет пол.

— А там — огромная арена с чудовищных размеров зубастой инопланетной тварью, с которой мне придется сразиться! — радостно продолжил я. — Назовем, например, «ранкор» — звучит грозно, необычно и как типа-динозавр. А сражаться, например, буду мечом, в котором вместо лезвия этакий пучок света нереалистично-огромной температуры, прорезающий абсолютно все. Виу-виу… — помахал молотком, сымитировав завывания светового меча.

— Где такой меч-то возьмешь? — хрюкнул Андропов.

— И вправду, — вздохнул я. — Тогда так — ты ведь ранкору не меня одного скармливал, значит там должна валяться куча костей. Одну беру и ловко вставляю ему в пасть — типа распорки, а сам бегу в основное жилище ранкора — он же на арену откуда-то вышел под ликующий рев толпы. А там дверь непростая, тяжеленная. Такую вручную не открыть, значит — автоматика. Ранкор бежит за мной, а я — хоба! — и камень в контролирующую замок электронную панель кидаю. Его закоротит, и дверь придавит ранкора. Страшный враг повержен, друзья спасены!

— Фантазер! — не без одобрения крякнул Андропов и велел. — Отойди-ка на метр.

— Серьезно чтоли? — охренел я и отошел на всякий случай на полтора.

Дед вдавил кирпич, и доски пола разошлись, показав погреб с картошкой и банками солений.

— Вот она, проза жизни! — прокомментировал я, подошел, опустился на четвереньки и достал трехлитровку квашеной капусты, пояснив. — За обедом похрущу.

— Кушай на здоровье, — одобрил веселящийся дед и нажатием на другой кирпич вернул полу целостность.

— Такая метафора твоего правления нам не нужна, — вздохнул я, глядя на получившуюся по итогу совместных усилий кривенькую кормушку, вооружился пассатижами и гвоздодером. — Разбираем и пробуем заново, пока не получится — все равно выходной, какая разница чем заниматься.

— На! — дед выдал мне рубанок и отобрал гвоздодер с пассатижами. — Ты у нас мастер, так сказать, общие идеи подкидывать, из которых мы с товарищами, — последнее слово прозвучало прямо ехидно. — Метафорические кормушки кропотливо собираем, вот и занимайся общей обработкой сырья.

— Справедливо, — признал я и зажал брусок в тиски. — Кооперативам когда отмашка? У меня уже почти все готово.

— Десятого января объявим, — оторвав днище — ну какая метафора, социально-экономический базис из-под страны выбивает! — ответил Андропов. — Полетят в кооператоров помидоры, — поморщился. — Торгаши! Кровопийцы!

— Обязательно полетят, — согласно кивнул я. — Политинформацию запишу, где расскажу о временах, когда торгаши были самым прогрессивным классом общества, но не скатываясь в оправдания буржуев, которые сверхприбыли оправдывают «рисками» и чуть ли не врожденным превосходством над пролами. Основной посыл — кооператив это не буржуйский молох по перемалыванию народа в прибавочную стоимость, а способ самоорганизации социалистического человека с целью помогать Родине строить сильнейшую в мире экономику.

— Пришлешь сценарий, мне смотреть некогда, — велел Генеральный.

— Есть, — отозвался я и сменил брусок на новый.

Закончив с кормушкой, попросили у Клавдии Ильиничны зерна и семечек, насыпали и повесили на сосну. Далее я сбегал в комнату за фотоаппаратом и вручил деду:

— Работа у тебя нервная, трудная, и нужно ее время от времени из головы выкидывать совсем, погружаясь с головой в полную фигню ради обретения покоя. Будешь фотоохотник на птиц — тут в лесу их много.

— Я лучше книги почитаю, — поморщился интеллигентный Андропов.

— Несовместимо с поддерживающими здоровье неторопливыми пешими прогулками на свежем воздухе, — покачал я головой. — Но если фотоохота не нравится, можешь «скандинавской ходьбой» заняться, например — это с лыжными палками, но без лыж.

— Даже не знаю — забота это или корысть, — умиленно улыбнулся Андропов.

— Вся наша жизнь диалектика, — отмахнулся я. — Живи подольше на радость нам и на зло врагам, деда!

— Не дождутся! — фыркнул он и взял фотоаппарат. — Пошли, «поохотимся».

— Только не говори никому, иначе слухи пойдут, что Генеральный вместо прямых обязанностей по лесам с фотоаппаратом бегает, птичек фотает, — предупредил я по пути вглубь леса.

— Леониду Ильичу можно было, а мне нельзя? — усмехнулся он.

— Дьявол в деталях: его охота типа нормальная, дичь подстрелить да зажарить. В нашем рабоче-крестьянском менталитете — вполне легитимное занятие, даже благородное: бояре да цари издревле на охоте удалью да борзыми мерились, так что нормально в целом воспринимается. А ты в глазах подавляющей массы народа и сослуживцев будешь заниматься полной фигней. Е*анутым сочтут, в общем, а оно нам совсем не надо. Мягкотелость опять же — Брежнев сам кабанчика стрелял да потрошил, а ты — вон какой добрый, даже птичку не обидишь, дисциплина по