От моря до моря - Редьярд Киплинг

Единственные люди, которые страдают от этого "счастливого" устройства, - это фактически те, которые сами же придумали такую милую систему. Они действительно страдают, и это - сами американцы. Попытаюсь объяснить. Как известно, каждый крупный город Америки имеет по меньшей мере один преобладающий "иностранный" голос. Обычно ирландский, часто немецкий. Сан-Франциско (сборное место всех национальностей) считается с голосами итальянцев, однако ирландцы важнее. Оттого-то ирландец не утруждает себя работой. Он создан для благодушного распределения спиртного, вечной лести и обладает удивительно остро развитой способностью разбираться в слабостях менее одаренных натур. У него не сохранилось ничего похожего на совесть, и он имеет лишь одно твердое убеждение - глубоко укоренившуюся в его сердце ненависть к Англии. Он держится улиц, всегда под рукой, голосует с воодушевлением и весело проводит время, а время - самый дорогой американский товар. Результат прямо-таки потрясающий. В наши дни город Сан-Франциско управляется голосами ирландцев под руководством некоего джентльмена с испорченным зрением, который на улице нуждается в услугах поводыря. Официально его называют "босс Бакли", а за глаза - "слепым белым дьяволом".

Передо мной написанная черным по белому хроника его занятной карьеры. Это четыре колонки, набранные мелким шрифтом. Возможно, вы сочтете ее безобразной. Вкратце все выглядит так: благодаря развитому чувству такта и глубокому знанию изнанки жизни города босс Бакли снискал уважение избирателей, сам он не домогался должности, но, по мере того как число его сторонников увеличивалось, продал их услуги лицу, предложившему наивысшую цену, а сам пожинал урожай, приносимый каждым доходным местом. В Сан-Франциско он контролировал демократическую партию. Необходимо назначить судей? Люди босса Бакли назначали судей. Конечно же, эти судьи становились его собственностью.

Посещая обеды, я слышал, как образованные люди, далекие от политики, рассказывали о правосудии (гражданском и уголовном), купленном по сходной цене у самих же судей. И подобное упоминалось без пылу, без жару, как нечто вполне обычное.

Контракты на ремонт дорог, общественное строительство и прочее находятся под контролем Бакли. Недаром его сторонники сидят в Городском Совете. С каждого контракта босс Бакли взыскивает проценты для себя и своих союзников.

Республиканская партия в Сан-Франциско тоже имеет своего босса. Он не так гениален, как Бакли, но я склонен думать, что не отличается большей добродетельностью. Он держит под рукой меньшее число голосов.

Глава XXIV

рассказывает о том, как я окунулся в политику и куда более нежные чувства; содержит рассуждение о морали американских девиц и этнологический трактат

о неграх; завершается банкетом и пишущей машинкой

Я наблюдал за отдыхающим механизмом, предварительно прочитав о принципе его действия. Дело в том, что некий именитый джентльмен, о котором почтительно отзываются журналы, написал статью (он во многом повторял ораторствования Дизраэли*) о "вызывающем благоговение природном чутье старейшин" (то есть сильных мира сего). В статье утверждалось, что старейшинам этим можно с полной уверенностью поручить управление любыми делами, упоминалось и о той быстроте, с какой они добиваются поставленной цели. Автор называл это изложением принципов или статусом американской политики.

Я немедленно отправился в салун, где вечерами собираются джентльмены, заинтересованные в закулисной политике. Непривлекательные, подчас обрюзгшие люди все до единого спорили с таким азартом, что тяжелые золотые цепочки на их толстых животах поднимались и опускались в такт разговору. Эти джентльмены потягивали спиртное с видом людей, наделенных властью и имеющих неограниченный доступ к важным постам и барышу. Журнальный писака лишь обсасывает теорию правления, эти же люди занимались практикой. Они молотили кулаками по столу, толковали о политических "нажимах", купле-продаже голосов и были совсем не похожи на деревенских говорунов, которые "вершат судьбы народов". Эти сильные, похотливые мужи бились не на живот, а на смерть за распределение должностей и прекрасно разбирались в средствах для достижения поставленной цели.

Я внимательно вслушивался в говор, который понимал только местами. Однако это и был глас бизнеса, и во мне нашлось достаточно здравого смысла, чтобы воспринять хоть это и посмеяться позже, за дверью. Мне стало ясно, отчего мои радушные высокообразованные друзья из Сан-Франциско с таким горьким презрением отзывались о гражданских обязанностях вроде голосования и участия в распределении должностей. Десятки людей заявляли без обиняков, что скорее согласятся разгребать навоз, чем связываться с государственными делами или городским самоуправлением.

Для начала почитайте о политике, как ее представляет себе искушенный журнальный писака, а уже потом постарайтесь проникнуться уважением к джентльменам, которые имеют дело с мрачной действительностью.

Я устал брать интервью у выпускающих редакторов, которые на мои просьбы рассказать о карьере выдающихся граждан неизменно отвечали: "Видите ли, он начинал с салуна". Хотелось бы верить, что мои информаторы попросту обращались со мной так же, как когда-то и я, грешный, с нашими глоб-троттерами в Индии. Однако редакторы клялись, что говорят правду, и позднее, когда, так сказать "по пьянке", кто-нибудь доверительно сообщал мне нечто новенькое из области "собачьей" политики, я начинал было верить... и все же не верил. Ведь люди только и ждут, чтобы облить грязью все на свете, и делают это так же беззаботно, как и я сам.

Помимо всего прочего я безнадежно влюблен приблизительно в восемь американских девиц. Каждая представлялась мне верхом совершенства, пока в комнату не входила следующая.

О Тойо была мила, но ей многого недоставало, например разговорчивости. Нельзя пробавляться одними смешками, и она будет спокойно жить-поживать в Нагасаки, в то время как я поджариваю свое разбитое сердце перед храмом рослой блондинкой из Кентукки, которую в детстве нянчила негритянская мамми. В результате из девочки выросла калифорнийская красавица, сочетающая парижские платья, "восточную" культуру и поездки в Европу с необузданной оригинальностью Запада и странными, туманными предрассудками негритянских кварталов. Эффект потрясающий. Но это всего лишь одна из множества нижеперечисленных звезд:

N 1 - девица, которая верит в силу образования и обладает им, а кроме того, сотнями тысяч долларов и страстью посещать трущобы с благотворительной целью. N 2 - лидер какого-то неофициального салона для девиц, где они собираются почитать газету, смело обсудить проблемы метафизики и сластей, - чернобровая, властная особа с глазами как терновая ягода. N 3 - девушка маленького росточка, которая понятия не имеет, что такое почтительность, и может одной фразой, выпаленной скороговоркой, положить на лопатки с полдюжины молодых людей, оставив их в таком положении, с разинутыми ртами. N 4 - миллионерша, обремененная деньгами. Одинокая, язвительная дама с языком, острым как бритва. Она жаждет деятельности, но остается прикованной к скале своего обширного состояния. N 5 - девушка-машинистка, которая сама зарабатывает на хлеб в этом огромном городе, поскольку считает, что девушке не пристало висеть на шее родителей. Она цитирует Теофиля Готье* и мужественно продвигается по жизни, пользуясь большим уважением, несмотря на свои двадцать неискушенных весен. N 6 - женщина без прошлого из Клаудленда*, которая ведет себя сдержанно в настоящем и добивается благосклонности мужчин на почве "симпатии". Нельзя сказать, чтобы это был совсем новый тип. N 7 - девушка из "забегаловки". Одарена античной головкой и глазками, где, кажется, лучится все самое прекрасное, что есть в этом мире. Но, о горе мне! Ни в этом, ни в следующем мире она не ведает ни о чем, кроме потребления пива (комиссионные с каждой бутылки), и уверяет, что имеет более чем смутное представление о содержании песенок, которые по воле судьбы ей выпало распевать еженощно.

Милы и пригожи девушки Девоншира, нежны и полны грации те, что проживают в привлекательных уголках Лондона; несмотря на свою притворную скромность, очаровательны молоденькие француженки, которые жмутся к матерям, дивясь на этот падший мир большими, широко открытыми глазками; на своем месте превосходно смотрится по второму сезону (для тех, кто понимает в этом) англоиндийская старая дева.

Однако девушки Америки затмевают всех. Они умны и любят поговорить. Бытует мнение, что даже способны думать и, конечно, выглядят так, что в это можно поверить. Они оригинальны и смотрят вам прямо в глаза без смущения - как сестра на брата, хорошо знают мужские чудачества и тщеславие, потому что растут вместе с мальчиками, умело расправляются с этими пороками и могут мило осадить их обладателя. Однако у них есть своя жизнь, независимая от мужчин, свои общества, клубы, званые чаепития, куда приглашаются только девушки. Они отличаются самообладанием, не разлучаясь при этом с нежностью, присущей их полу, в состоянии понять человека, умеют постоять за себя и совершенно независимы. Когда спрашиваешь, что же делает их такими очаровательными, отвечают: "Понимаете ли, мы лучше образованны, чем ваши девушки, и смотрим на мужчин, вооружившись большей долей здравого смысла. Мы умеем повеселиться, но не приучены видеть в каждом мужчине будущего мужа. От него тоже не ждут, чтобы он женился на первой встречной". Да, они хорошо проводят время, пользуясь, но не злоупотребляя неограниченной свободой. Они могут отправиться на прогулку с молодым человеком и принять его у себя, не выходя за рамки, которые заставили бы любую английскую мать содрогнуться от ужаса. Обе стороны даже не помышляют о чем-нибудь ином, кроме приятного времяпрепровождения. Очень верно сказал о них некий американский поэт: