Оборотень - Фридрих Незнанский

В этот момент перед ним раскрылись двери лифта, но, вместо того чтобы войти в кабину, Александр Борисович стал спускаться по лестнице. Поравнявшись с курившим, он остановился, вынул из пачки сигарету и спросил:

— Огоньку не найдется?

— Пожалуйста, — ответил мужчина и, повернувшись к Турецкому, подал ему коробок спичек.

Теперь Александр Борисович смог разглядеть его лицо. Кирилл Мальчевский оказался бледным и усталым, под глазами ясно виднелись синеватые круги. Волосы, когда-то темно-русые, стали почти седыми.

— Спасибо, — сказал Турецкий, возвращая коробок Некоторое время они курили молча, затем Александр Борисович сказал:

— Я только что от вашей соседки Кандауровой. Я — следователь. Что вы о ней знаете?

— Это которая? — рассеянно спросил Мальчевский. — Старушка из сто двадцать первой? — Он задумался, а затем повторил: — Абсолютно ничего. А что я могу о ней знать? Соседка, и все.

Турецкий хотел что-то сказать, но потом вспомнил о слышимости и вовремя сдержался.

— Вы ведь Кирилл Георгиевич Мальчевский? — вместо этого спросил он и, предъявив изумленному мужчине свое служебное удостоверение, сказал вполголоса: — Может быть, поговорим где-нибудь вне дома?

— Вы, наверно, будете спрашивать об Алене, — сказал Мальчевский и, не дожидаясь ответа, кивнул. — Нетрудно догадаться.

— Я буду ждать вас внизу у подъезда, — сказал Турецкий.

Мальчевский появился минут через десять — он переоделся, побрился и теперь казался уже не таким унылым и потрепанным жизнью, каким предстал перед Александром Борисовичем на лестнице. Теперь он был больше похож на остроумного, веселого путешественника Кирилла, которого лет пятнадцать назад можно было встретить практически в любой точке бывшего СССР.

— Тут у нас неподалеку есть пельменная, — сказал Кирилл. — Или, если не хотите, можно просто посидеть на скамейке в скверике. А так больше некуда.

Когда они отходили от дома, Турецкий оглянулся — в окне шестого этажа виднелось любопытное лицо. «Кандаурова, — понял он. — В тридцать седьмом ей цены бы не было».

Но нынче был не тридцать седьмой, а девяносто пятый, и проблемы были другие, хотя и не менее сложные.

Александр Борисович вместе с Мальчевским прошли мимо одинаковых блочных домов к небольшому скверику, где сидела молодая мамаша с ребенком.

— Раньше тут целые выводки ходили, — улыбнулся Кирилл, — а теперь детей почти не стало. Хотя с точки зрения экологии куда людям еще размножаться. За последнее столетие население Земли увеличилось в пять раз. Подумайте — в пять! В начале века людей был всего миллиард. Представьте себе на миг, что в вашей квартире вдруг стало бы в пять раз больше жильцов, чем сейчас, как бы вам жилось, а?

Турецкий даже на миг не стал представлять такого ужаса, а вместо этого решил вернуть собеседника к более повседневным вопросам:

— Это вы к тому, что убийство полезно для экологии?

— Да ну что вы, нет! — усмехнулся Кирилл. — Это я так, вообще. Мысли вслух.

— Давайте тогда подумаем о другом Вы ведь хорошо знали Алену Ветлугину. Что вы думаете о мотивах ее убийства?

— Ну я ведь был знаком с ней раньше, а в последнее время мы как-то разошлись, — задумчиво начал Кирилл. — Какие же у меня могут быть гипотезы?

— Гипотезы могут быть любые. Ваша соседка, например, считает, что Ветлугину убила ваша жена.

— Таня?! — Мальчевский был действительно потрясен. — Какая чушь! Бред. И вы…

— Нет, — успокоил его Турецкий, который хотел встряхнуть этого сонного философа и спустить его с небес на землю. — Я в это, разумеется, не верю. Это так, к слову — о возможных гипотезах. Просто ваша соседка, да, да, старушка из сто двадцать первой, слышала, как ваша жена грозилась убить Ветлугину после того, как Елена Николаевна несколько раз звонила вам по телефону.

Мальчевский смотрел на него в полном недоумении.

— Откуда она знает о звонках?

— Слушает. Интересуется. Ну да не об этом речь. Просто о характере ваших прошлых и недавних отношений с Еленой Николаевной мне сообщила ваша соседка. Поэтому я прошу вас, Кирилл Георгиевич, подумайте, может быть, вам что-то придет в голову? А я пока схожу за сигаретами.

Сигареты лежали у Турецкого в кармане — почти полная пачка, но Мальчевскому нужно было дать время собраться с мыслями. Александру Борисовичу удалось его расшевелить, и теперь он действительно начнет соображать, а не отделается туманными глубокомысленными рассуждениями о смысле жизни.

Когда Турецкий вернулся, Кирилл сидел в той же позе, лицо казалось сосредоточенным. Ни слова не говоря, Александр Борисович опустился на скамейку рядом с ним, открыл только что купленную пачку «ЛМ» и предложил Мальчевскому. Тот взял сигарету, затянулся.

— Знаете, — наконец сказал он, — есть одно соображение. Возможно, оно вам покажется бредовым и вы меня поставите на одну доску с нашей соседкой. Признаться, — он повернулся к Турецкому и невесело улыбнулся, — я даже не то что не подозревал, а просто представить себе не мог, что у нас за стеной живет… вот такое. Ну да ладно. Я долгое время почти не виделся с Аленой… с Еленой Николаевной. Разошлись наши пути… Но вот в последнее время дела у меня как-то шли не очень, ну она вызвалась помочь. Решили сделать на телевидении цикл передач, связанных с природой. Это ведь вечная тема. Как-то все это оказалось непросто. Алена хотела, чтобы дали нормальное время, а не, скажем, восемь утра. Я в это не очень вдавался, там у них свои сложности на канале. Осиное гнездо, скажу я вам. И в издательствах, тем более в редакциях никогда не обходится без интриг и разных там «подводных течений», но это все просто детский сад по сравнению с телевидением. Я его, слава Богу, касался немного и больше не желаю, честное слово.

— Так вы думаете, это коллеги с телевидения?

— Нет. Этого я как раз не думаю, — покачал головой Кирилл. — Они кляузники, двурушники, они улыбаются в лицо и говорят гадости за спиной, но они не убийцы. Убийца ведь он или маньяк, или фанатик, что почти одно и то же, либо расчетливый человек, который ради достижения своих целей идет на все.

— Ну, это вы упрощаете, — заметил Турецкий. — А убийства из ревности? Из страха? Ради спасения жизни — своей или чужой? Так что вернемся к Ветлугиной.

— А вы думаете, я хотел уйти от разговора? — спросил Мальчевский. — Вовсе нет. Просто, пока вы ходили, я вспомнил одну действительно странную вещь. Вы ведь знаете, что в последнее время Алена вела «С открытым забралом», и всегда это было что-то очень необычное, острое, злободневное. В этом она, конечно, была мастер. Так вот, незадолго до… до того, как ее не стало, она жаловалась на какого-то деятеля партии Национальной гордости, с которым она делала интервью. Конечно, она, как всегда, задавала прямые и весьма острые вопросы, ну, он ведь заранее знал, что так оно и будет. Но когда материал был готов, этот человек, забыл его имя, позвонил ей по телефону, причем уже из Риги, запретил показ этого интервью и чуть ли не потребовал, чтобы Алена стерла все рабочие материалы. В общем, дикость какая-то.

Алена вылетела в Ригу, то ли уговорить его пыталась, то ли материалы отвезла ему, как он требовал. Я не очень внимательно следил за перипетиями всего этого дела, но знаю, что после Риги Она срочно полетела в Ульяновск. Туда ведь свезли старые архивы КГБ, это я от Алены узнал. И этот рижанин, насколько я понял, соглашался пустить интервью на экран, если Алена найдет в архивах какую-то Козочку. — Уловив удивление на лице Турецкого, Кирилл объяснил: — Это кличка, которой подписал на него донос осведомитель, или осведомительница. Тот роковой донос, который испортил ему всю жизнь. Вот он и озлобился. Мстит теперь всему свету.

— Она нашла Козочку? — спросил Турецкий.

— Насколько мне известно, нет, — ответил Кирилл. — Но разговор шел по телефону, и она старалась ни о чем не говорить прямо. Так, намеки. Да и говорили как-то впопыхах, между прочим…

Мальчевский замолчал.

— Вот так и жизнь проходит, — тихо сказал он, смотря в землю прямо перед собой. — Все некогда, все заняты чем то, все никак не найти время, чтобы увидеться, и вот поздно… нет человека. Опоздал. Опять опоздал.

Он снова замолчал. Молчал и Турецкий. Только теперь он понял, что для сидевшего рядом с ним на скамейке человека гибель Алены Ветлугиной была действительно личной трагедией. Для Кирилла Мальчевского она была не любимой ведущей, не образом с телеэкрана, а любимым человеком.

— Так вот почему я об этом вспомнил, — глухо продолжал Кирилл. — Судя по тому, что мне говорила Алена, а она, знаете, умела двумя-тремя яркими штрихами очень точно обрисовать человека, этот латышский деятель стал настоящим фанатиком, причем в таком самом мрачном смысле. Фанатиков я никогда не понимал, ни мусульманских фундаменталистов, ни ирландских боевиков, ни кого другого. Мы же не знаем, что там у них в головах. Объявили ее врагом латышского народа, например.