Поэзия Серебряного века (Сборник) - Сборник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добавлю, что из пролетарских поэтов можно вспомнить разве что Демьяна Бедного,[331] агитационно-публицистическая поэзия которого в годы революции и гражданской войны была весьма популярной у народных масс. Но и это объясняется не столько ее качеством, сколько наличием, как сейчас модно говорить, большевистского “административного ресурса”, т. е. попросту пропаганды.
Николай Клюев
(1884–1937)Николай Алексеевич Клюев, выступавший идеологом новокрестьянского течения в русской поэзии, был самым крупным и влиятельным, а возможно, и самым одаренным ее представителем. Его детство прошло на р. Вытегре в Олонецком крае (ныне Вологодская область), где мать поэта, известная сказительница, приобщила сына к местному фольклору и т. н. “отреченной” – раскольнической литературе. В его ранних стихах, имевших яркую религиозную окраску, чувствовалось влияние “гражданской лирики” народников. Многие образы поэт черпает из церковно-приходского обихода. Язык его произведений насыщен местечковыми словами и архаизмами. Позднее в стихах Клюева появилось стремление к поэтическому отображению деревенской жизни, поэтизации патриархальной старины, что поставило его в ряд новокрестьянских поэтов.
Революцию Клюев принял и даже стал членом РКП(б), в 1917–1919 гг. работал в большевистской газете Вытегры. Но в 1920 г. за “религиозные взгляды” был исключен из партии, а после опубликования поэм “Деревня” и “Мать-Суббота” объявлен “кулацким поэтом”. В 1934 г. Клюев был выслан из Москвы, а в 1937-м арестован и расстрелян в Томской тюрьме.
Пусть я в лаптяхПусть я в лаптях, в сермяге серой,В рубахе грубой, пестрядной,[332]Но я живу с глубокой веройВ иную жизнь, в удел иной!
Века насилья и невзгоды,Всевластье злобных палачейЖеланье пылкое свободыНе умертвят в груди моей!
Наперекор закону века,Что к свету путь загородил,Себя считать за человекаЯ не забыл! Я не забыл!
(1905)* * *Ты все келейнее и строже,Непостижимее на взгляд…О, кто же, милостивый Боже,В твоей печали виноват?
И косы пепельные глаже,Чем раньше, стягиваешь ты,Глухая мать сидит за пряжей —На поминальные холсты.
Она нездешнее постигла,Как ты, молитвенно строга…Блуждают солнечные иглыПо колесу от очага.
Зимы предчувствием объяты,Рыдают сосны на бору;Опять глухие казематыТебе приснятся ввечеру.
Лишь станут сумерки синее,Туман окутает реку, —Отец, с веревкою на шее,Придет и сядет к камельку.
Жених с простреленною грудью,Сестра, погибшая в бою, —Все по вечернему безлюдьюСойдутся в хижину твою.
А Смерть останется за дверью,Как ночь, загадочно темна.И до рассвета суеверьюТы будешь слепо предана.
И не поверишь яви зрячей,Когда торжественно в ночиТебе – за боль, за подвиг плача —Вручатся вечности ключи.
(1908)Из цикла “Александру Блоку"2Я болен сладостным недугом —Осенней, рдяною тоской.Нерасторжимым полукругомСомкнулось небо надо мной.
Она везде, неуловима,Трепещет, дышит и живет:В рыбачьей песне, в свитках дыма,В жужжанье ос и блеске вод.
В шуршанье трав – ее походка,В нагорном эхо – всплески рук,И казематная решетка —Лишь символ смерти и разлук.
Ее ли космы смоляные,Как ветер смех, мгновенный взгляд…О, кто Ты: Женщина? Россия?В годину черную собрат!
Поведай: тайное сомненьеКакою казнью искупить,Чтоб на единое мгновеньеТвой лик прекрасный уловить?
(1911)* * *В златотканные дни сентябряМнится папертью бора опушка.Сосны молятся, ладан куря,Над твоей опустелой избушкой.
Ветер-сторож следы стариныЗаметает листвой шелестящей,Распахни узорочье сосны,Промелькни за березовой чащей!
Я узнаю косынки кайму,Голосок с легковейной походкой…Сосны шепчут про мрак и тюрьму,Про мерцание звезд за решеткой,
Про бубенчик в жестоком пути,Про седые бурятские дали…Мир вам, сосны, вы думы мои,Как родимая мать, разгадали!
В поминальные дни сентябряВы сыновнюю тайну узнайтеИ о той, что погибла любя,Небесам и земле передайте.
(1911)* * *Прохожу ночной деревней,В темных избах нет огня,Явью сказочною, древнейПотянуло на меня.
В настоящем разуверясь,Стародавних полон сил,Распахнул я лихо ферязь,[333]Шапку-соболь заломил.
Свистнул, хлопнул у дорогиВ удалецкую ладонь,И, как вихорь, звонконогийПодо мною взвился конь.
Прискакал. Дубровым зверемКонь храпит, копытом бьет, —Предо мной узорный терем,Нет дозора у ворот.
Привязал гнедого к тыну;Будет лихо али прок,Пояс шелковый закинуНа точеный шеломок.[334]
Скрипнет крашеная ставня…“Что, разлапушка, – не спишь?Неспроста повесу-парняЗнают Кама и Иртыш!
Наши хаживали стругиДо Хвалынщины[335] подчас, —Не иссякнут у подругиБирюза и канифас[336]…”
Прояснилися избенки,Речка в утреннем дыму.Гусли-морок, вслипнув звонко,Искрой канули во тьму.
Но в душе, как хмель, струитсяВещих звуков серебро —Отлетевшей жаро-птицыСамоцветное перо.
(1912)* * *Мне сказали, что ты умерлаЗаодно с золотым листопадомИ теперь, лучезарно светла,Правишь горним, неведомым градом.
Я нездешним забыться готов,Ты всегда баснословной казаласьИ багрянцем осенних листовНе однажды со мной любовалась.
Говорят, что не стало тебя,Но любви иссякаемы ль струи:Разве зори – не ласка твоя,И лучи – не твои поцелуи?
1911?* * *Обозвал тишину глухоманью,Надругался над белым “молчи”,У креста простодушною даньюНе поставил сладимой свечи.
В хвойный ладан дохнул папиросойИ плевком незабудку обжег, —Зарябило слезинками плёсо,Сединою заиндевел мох.
Светлый отрок – лесное молчанье,Помолясь на заплаканный крест,Закатилось в глухое скитаньеДо святых, незапятнанных мест.
Заломила черемуха руки,К норке путает след горностай…Сын железа и каменной скукиПопирает берестяный рай.
Между 1914 и 1916Рождество избыОт кудрявых стружек пахнет смолью,Духовит, как улей, белый сруб.Крупногрудый плотник тешет колья,На слова медлителен и скуп.
Тёпел паз, захватисты кокоры,[337]Крутолоб тесовый шоломок.Будут рябью[338] писаны подзоры[339]И лудянкой[340] выпестрен конек.
По стене, как зернь, пройдут зарубки:Сукрест, лапки, крапица, рядки,Чтоб избе-молодке в красной шубкеЯвь и сонь мерещились – легки.
Крепкогруд строитель-тайновидец,Перед ним щепа как письмена:Запоет резная пава с крылец,Брызнет ярь с наличника окна.
И когда очёсками куделиНад избой взлохматится дымок —Сказ пойдет о красном древоделеПо лесам, на запад и восток.
Между 1915 и 1917Из цикла “Поэту Сергею Есенину"2Изба – святилище земли,С запечной тайною и раем,По духу росной коноплиМы сокровенное узнаем.
На грядке веников ряды —Душа берез зеленоустых…От звезд до луковой грядыВсё в вещем шепоте и хрустах.
Земля, как старище-рыбак,Сплетает облачные сети,Чтоб уловить загробный мракГлухонемых тысячелетий.
Предвижу я: как в верше сом,Заплещет мгла в мужицкой длани, —Золотобревный, Отчий домЗасолнцевеет на поляне.
Пшеничный колос-исполинДвор осенит целящей тенью…Не ты ль, мой брат, жених и сын,Укажешь путь к преображенью?
В твоих глазах дымок от хат,Глубинный сон речного ила,Рязанский маковый закат —Твои певучие чернила.
Изба – питательница словТебя взрастила не напрасно:Для русских сел и городовТы станешь Радуницей[341] красной.
Так не забудь запечный рай,Где хорошо любить и плакать!Тебе на путь, на вечный май,Сплетаю стих – матерый лапоть.
Между 1916 и 1918Сергей Клычков
(1889–1937)Поэт, прозаик и переводчик Сергей Антонович Клычков (наст. фамилия Лешенков) родом из Тверской губернии. Учился в Московском университете. Уже в ранних поэтических сборниках “Песни” (1911) и “Потаенный сад” (1913) заявил о себе как о поэте новокрестьянского направления. Возрождая в отечественной лирике жанр народной песни, развивая мотивы русского предания и сказки, Клычков переосмыслял их в романтическо-символистском плане. С началом Первой мировой войны был призван в армию. В 1921 г. вернулся в Москву, работал в журнале “Красная новь” и издательстве “Круг”.
