Когда закон бессилен - Борис Бабкин

—    Сделаем так, — предложила Валентина, — я с ним поговорю сама. Посмотрю историю болезни.

—    Да ладно, — сказал Хрипатый. — Если уеха­ла, значит стало лучше. Мне вот что интересно, — нахмурился он, — какого черта он мне сразу не ска­зал? И почему не давал увидеть ее?

—    Сейчас все узнаем, — решила Валентина.

—    Да ладно, — повторил Хрипатый. — Глав­ное — здорова. Поехали к Графу, — вдруг предложил он. — Может, дома.

—     Но подожди, — удивилась Валентина, — ты же переживал за Людмилу. А сейчас...

—     Коновал сказал, что она уехала, — перебил он, — значит, здорова. Ведь твой отец велел лечить ее, так что больную не отпустили бы. Она скоро позвонит, — сказал Георгий. — Да и к тому же, — он хитровато улыбнулся, — боюсь, не выдержу, уви­дев его морду. А твое успокоительное пару раз при­мешь и оглохнешь.

—    Поехали к Графу, —засмеялась Валентина.

Носорог сидел на полу, прислонившись спиной к стене.

—    Степа, — разлепив воспаленные губы, про­шептал Редин. Носорог прыгнул к кровати. — Скажи Фролову, — задыхаясь, просипел Иван Степано­вич, — пусть немедленно приедет. И еще, — остано­вил рванувшегося к телефону здоровяка слабый го­лос, — пусть Антонина сделает укол. Я должен ска­зать, что хо... — его голова обессиленно отклонилась вправо.

—    Антонина Викторовна! — закричал Носорог. В палату вбежала Ляхова.

Посмотрев на вошедшего приятеля, Зюзин удив­ленно спросил:

—    Чего ты такой веселый?

—    Все, старик, — хлопнув его по плечу, хохотнул Туз. — Скоро я стану богатым!

—    Да? — изумленно спросил Николай. Туз мол­ча кивнул.

—    Ты уговорил Гальку стать моей женой? — с усмешкой поинтересовался Зюзин.

—    Тогда бы я сказал, что богатыми станем мы, — засмеялся Туз. — И мой тебе совет: торопись!

—    Маман? — Федор удивленно отступил назад.

—     Кто эта, — спросила лежащая на кровати ссигаретой в длинных тонких пальцах пышноволосая девица, — бандерша вокзальных шлюх? — она пре­зрительно усмехнулась. Шагнув вперед, Федор оттес­нил вспыхнувшую Анну.

—    Чего тебе нужно? — нетерпеливо спросил он.

—    Чем ты занимаешься? — со злостью спросила мать. — Ты слышал, как эта шалава...

—    Она и есть шалава, — перебил ее сын. — Я спросил, зачем приехала?

—    Что здесь происходит? — строго спросила Ре­дина.

—    Мы с парнями гуляем, — ответил Федор. — Говори, что надо и...

—    Мне необходимо переговорить с тобой, — цепко ухватившись за локоть, мать потащила его в сторону ведущей вниз лестницы.

—    О чем? — он вырвал руку и остановился.

—    Пора брать все в своим руки, — приглушенно сказала Анна.

—    Что? —удивился он.

—    Сколько людей у тебя и твоих друзей? — тре­бовательно спросила мать.

—    Да, в сущности, только у Пирата, — растерян­но пробормотал Федор.

—    Сколько парней могут выступить на твоей сто­роне? — спросила Анна.

—    Ты выпьешь кофе? — спросила Валентина.

—     Мне нужно кое-что сделать, — посмотрев на часы, с сожалением отказался Георгий. — До за­втра, — взмахнув рукой, он быстро побежал вниз по лестнице.

—    До свидания, — тихо сказала Валентина. Вош­ла в квартиру и услышала какой-то шум на кухне. Вытащив из сумочки дамский пистолет, замерла.

 «Я же видела машину Фролова», — вспомнила она, сунула пистолет обратно и вошла в кухню. За столом, положив голову на руки, вздрагивая большим телом, плакал Носорог. Рядом сидел невысокий им­позантный мужчина. Когда Валентина вошла, он под­нялся и сказал, опустив голову:

—    Валентина Ивановна, я вынужден...

—     Когда он умер? — быстро спросила Вален­тина.

—    Час назад, — ответил мужчина, — меня вы­звали в больницу, — наклонившись, он поднял дип­ломат. Положил его на стол и достал тонкую пап­ку. — Иван Степанович выразил свою последнюю волю. В присутствии нотариуса и главного врача, удо­стоверившего его психическое здоровье, Редин Иван Степанович оставил завещание.

Рыжая медсестра Елена вошла в подъезд. Она не услышала движения появившейся из темноты фигу­ры, но почувствовала, как чья-то рука схватила ее за горло.

— Вякнешь, — прохрипел голос из темноты, — сдохнешь!

Швед посмотрел на часы.

—    Ну, — поднялся он. — Спасибо за вкусный кофе. Мне пора.

—    Да, — со вздохом поднялась Галина, — уже поздно. Павлик уснул. Он так доволен, что приехал домой, — она улыбнулась. — Спасибо, что довез.

Посмотрев ей в глаза, он осторожно, стараясь не шуметь, вышел в прихожую.

—    До свидания, — Альберт повернулся к при­слонившейся к косяку кухонной двери Гале.

—    До свидания, — прикрывая зевок ладонью, она смущенно опустила глаза.

Филимон, пропуская городской автобус, остано­вился. Затем осмотрелся и быстро перебежал дорогу. В Пензе он ночевал в зале ожидания железнодорож­ного вокзала. На автобус Пенза-Тамбов опоздал. Сле­дующий отправлялся только утром. Филимон хотел купить билет, но предварительная касса была закрыта.

 Неподалеку от автовокзала и железнодорожного вок­зала он обнаружил гостиницу. Но ночевать в ней Филимон не стал из соображений безопасности. Сни­мать комнату на ночь тоже не хотелось. Купив у перекупщиков билет на проходящий поезд, он по­лучил возможность пройти в зал ожидания. Утром ему, так он считал, здорово повезло. Билетов на авто­бус до Тамбова не было, но тут к нему подошел молодой человек и вежливо предложил за двойную цену билет до Тамбова на уходящий автобус. В Там­бов он приехал в три часа. Не заходя в автовокзал, сразу направился к видневшимся невдалеке шести- этажкам. И сейчас, перебежав проезжую часть, быстро шел к дому, где жила Вика. Они не виделись около трех лет.

«Какой она стала?» — подумал он. Остановив­шись, посмотрел на окутанный легкой дымкой город.

В Тамбове Филимон родился и вырос. Отсюда ушел в армию, в морскую пехоту и попал в Примор­ский край. Поскольку он до армии успел закончить медучилище, то стал санитаром в группе ротной раз­ведки. Там научился владеть ножом, приемам руко­пашного боя и, кроме этого, от старого корейца по­стиг умение использовать человеческие слабости для того, чтобы успешно убивать.

Филимон познакомился с корейцем на удивление просто. Во время учений, отрываясь от группы захва­та «противника», набрел на одиноко стоящую фанзу. Попросил хозяина попить. Старик-кореец дал ему кружку воды и долго и внимательно смотрел на него, затем сказал, что может многому его научить. Удив­ленный Филимон, не зная чему его будут учить, сразу согласился. И потом ни разу не пожалел об £том. Но через полгода кореец умер. Перед смертью он объяс­нил Филимону, почему предложил ему учиться у него:

— В твоих глазах ненависть и спокойствие, — вспомнил Филимон его тихий голос. — Ты рожден для того, чтобы убивать. И ты будешь это делать. Русские причинили мне горе и ты, сам того не желая, будешь орудием моей мести.

Филимон действительно, сколько себя помнит, ненавидел окружавших его людей. Мать и отца — за свое странное имя, из-за которого его постоянно дразнили сверстники. Их он тоже Ненавидел и, не вступая в открытую войну, исподтишка наносил чув­ствительные удары. Пачкал новую одежду, проникая в школьную раздевалку; тайком, когда одноклассники выбегали на переменку и класс пустел, ставил в днев­ники двойки, искусно подделывая подпись учителя; стрелял стальными шариками в сверстников из ро­гатки.

После смерти корейца Филимон умело прикинул­ся сумасшедшим и был помещен на полгода в психи­атрическую лечебницу. И там, сумев завоевать дове­рие врачей, усовершенствовал умение незаметно, но верно, играя на натянутых нервах пациентов лечебни­цы, доводить их до смерти. Потом вернулся в Тамбов. Отец и мать умерли в одночасье, отравившись газом. Он в это время работал в строительной бригаде в колхозе, но все решили, что это его рук дело. И хотя Филимон к смерти родителей не имел отношения, не разубеждал окружающих. И, наверное, благодаря со­здавшемуся о нем мнению, к нему после того,, как началась перестройка, обратился один из поднявших головы дельцов с просьбой убить компаньона. Фили­мону потребовалось пять дней, чтобы изучить при­вычки и распорядок дня жертвы. И он убил его i^a глазах у десятка людей и трех так называемых тело-, хранителей. Молодой мужчина, выходя из подъезда своего дома, всегда спрыгивал с последних трех сту­пенек. Выходил он всегда в одно и то же время. Филимон проделал все до гениальности просто. Пе­ред выходом коммерсанта ему удалось незаметно вы­лить масло на ту часть тротуара, куда тот спрыгивал с трех ступенек. Расчет оказался верным. Обычный прыжок, скользнувшие по пятну масла на асфальте ноги, и затылок молодого человека с маху опустился на ребро ступени.