Биология трансцендентного - Джозеф Пирс

Живописцы раннего Возрождения открыли закон перспективы в искусстве и тем самым изменили перспективу самого человека. Образ невинной любви к Богу — образ, принесённый в жертву закону и культуре, — вызвал бы медленную, но верную перемену в человеческом восприятии, что он и сделал, в любом случае, заменив тени, наведенные на плетень, религиозными институтами и проповедниками. Создатель и созданное обрели новое имя и облик в Иисусе и его Отце. Скачок в развитии был совершен для победы.

Мы не нуждаемся в церкви, под каким бы именем она ни представала. Человечеству не нужно обвинение в грехе и продажное отпущение его, колоссальный банковский счет церкви и её недвижимость, законники и лоббисты, политические игры и реклама, радио и телевизионные станции.

Человечество действительно нуждается в постоянном притоке самоотверженных людей, в особенности женщин, которых церковь дала нам вопреки её желанию. Люди вроде Пилигрима Мира просто претворяют в жизнь пример истинного служения Евангелию. Они появляются постоянно и неожиданно, всегда на краю, всегда под подозрением у уважаемых и власть предержащих церковников. Вторые пришествия местного масштаба случаются по всему земному шару.

Между сердцем и разумом нет посредников, только защитные преграды, страхи и сомнения, как ясно показал Пилигрим Мира. Так что нам также стоит воспользоваться шансом, тихо и без шумихи, не для публичного откровения, но в глубине сердца. Нам необходимо совершить скачок и отбросить в сторону защиту, суждения и исполненную благоговения страсть к предсказаниям и контролю, отвратительную потребность в самооправдании без малейшей мысли о будущем. Это и есть то простое, личное действие, которое нам предлагает совершить Евангелие — поднять Крест. "Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Евангелие от Матфея 11:29–30).

ЧАСТЬ III. За гранью внедрения культуры

Вступление. Приключения духа и истины

Как-то 32-ом году своей жизни, будучи уже женатым и имея троих детей, я сидел в своем кабинете целый день, погрузившись в молчаливое размышление, и вдруг ясно ощутил присутствие своего героя и образца. Я выпал из собственного тела в океан тишины и спокойствия, о котором ничего не смог рассказать, когда вернулся в свое обычное состояние. Это не было экстазом или великим просветлением, это было погружением в глубокое и темное море покоя. И в течение трех лет после этого события я жил как бы внутри текущего потока событий, в котором все работало в совершенстве, почти без усилия с моей стороны. Я знал, что меня и мою семью опекает и оберегает, нежно любит и защищает чье-то глубоко внутреннее присутствие.

Этому впадению в благоденствие предшествовал удивительный период открытий. Я читал труд Пола Тиллич "Систематика теологии", представляющий собой гигантскую трилогию, которую не смог осилить сам начальник департамента, по его собственному признанию. Я же при этом чтении почувствовал и восхищение, и вызов. Я прочел все доступные книги Серена Кьеркегорда, и был поражен тем, как чтение его работы "Чистота сердца есть стремление к единству" может быть душераздирающим, выбивающим из колеи и, в то же время, изысканно интеллектуальным, эстетическим и духовным пиршеством.

Помимо чтения, я начал работать над тем, что двенадцать лет спустя стало "The Crack in the Cosmic Egg". Книга была наполнена тем же чувством уверенной гармонии и смысла, которым была окрашена моя жизнь в этот период. Примерно в это время я обнаружил дневники Джорджа Фокса — основателя движения квакеров, и открыл для себя его практику общения с духовным началом, которая, как я понял, приблизительно соответствует неконфликтному поведению. Практика общения Фокса срабатывает у тех, кто обладает достаточным терпением, чтобы ждать, не сомневаясь. Когда я застревал на каком-то вопросе в процессе создания своего текста или чувствовал, что зашел в тупик, я шел в университетскую библиотеку. Я просто стоял там и ждал. Когда же обычный хаотический поток сознания сменялся некоей отрешенностью, приходило озарение. Оно было настолько сильным, что исполненный уверенностью и как будто влекомый невидимыми нитями, я направлялся в определенный раздел библиотеки. Я обнаруживал себя тянущимся к какой-то таинственной полке за не менее таинственной книгой, которая буквально падала мне в руки. Автоматически я перелистывал страницы до той, которая содержала именно те сведения, что были мне необходимы на тот момент для продолжения своей работы. Наверное, девяносто процентов ссылок, использованных в той книге, появились таким способом. Наиболее примечательно было открытие Карл оса Кастанеды во время издания его первых университетских трудов в 1968. Я уже занимался последней редакторской правкой своей рукописи, когда появилась эта книга. Она лежала вместе с прочими новыми поступлениями на столе в задней комнате библиотеки и ждала библиотекаря, который должен был внести её в каталог. У меня по спине пробежали мурашки, когда я взял в руки маленький томик и почувствовал присутствие чего-то необъяснимого и сверхъестественного. Тот факт, что нечто привело меня именно к его книге, стало демонстрацией того самого явления, которому были посвящены наши труды. И совершенная жемчужина Кастанеды, и мой необработанный манускрипт были посвящены исследованию того, что же происходит, когда человек отбрасывает интеллектуальные рассуждения и позволяет "потустороннему" разуму взять верх. Позже я осознал, что это "другое" было просто другим названием душевной мудрости, или Духом Святым в проповедях об Иисусе.

В 1965 году меня постигла беда — умерла моя жена, которой было всего лишь 35 лет. В ходе её болезни случались спонтанные моменты выздоровления и рецидивов. Её заболевание сопровождалось целым рядом паранормальных явлений, для детального описания и объяснения которых потребовалась бы целая книга. С помощью маленьких чудес, которые она совершила, уже покинув нас, в том числе, и несколько зримых появлений, я смог удержать наших четверых детей в семье, сохраняя за собой позицию учителя, и продолжал более или менее плодотворно работать над своей книгой.

Приблизительно два года спустя в моей жизни произошло весьма значительное и насыщенное мистическое событие. Это случилось однажды вечером. Все началось с медленной, но совершенно полной материализации облика моей уже давно утраченной возлюбленной. Она оказалась в полной, осязаемой физической форме у меня в объятьях, её губы и тело прижимались ко мне. Её образ, однако, отличался несколько комбинированным характером. Моя юношеская любовь была словно окружена присутствием некоего древнего, архетипического образа Женщины, которая была одновременно и женской шакти и самой созидательной силой.

Наше предыдущее единение было духовным, а в этот раз в слиянии участвовали и наши физические тела, каждая их клетка, переживала взрыв радости в каждый момент единения, что привело, в конечном итоге, к нашему целостному слиянию такой силы, что этому нельзя ни подобрать имени, ни дать описания. Слово "любовь" было бы безнадежно неадекватным для передачи состояния, которое мне довелось тогда испытать, но другого я не нашел. Мне оставлено молчание, ибо, как сказал Экхардт, все слова и имена должны быть оставлены, когда мы входим под покров неизвестного, и никакие слова не могут быть применены к этому состоянию, когда мы покидаем его.

Насыщенность этого события чувствами затмила все духовные переживания, которые мне довелось испытать до и после. Однако затем постепенно и медленно я стал отделяться от океанского простора и от моей возлюбленной, уже ставшей частью меня, пока я окончательно не вернулся в свое нормальное состояние. Это вызвало опустошение, которое едва не выбило меня из колеи. И только чувство ответственности за детей и великий пример — Иисус — удержали меня в почти пустой жизни, к которой я вернулся.

За годы, последовавшие за этим событием, я пережил множество опытов, созвучных тем основным, и их частота и глубина переживания возрастали. Но некоторая часть меня казалась отрезанной и потерянной. Больше уже никогда мне не было дано познать ничего подобного, ничего равного огромности величайшего слияния, которое я испытал в сорок лет. Позже мне довелось прочесть заметки Бернадетт Робертc о "вдыхании божественного воздуха" в течение недель и шока, который случается после возвращения в обычный мир; она, не смущаясь, рассказывала о том, что по контрасту нашла землю живым адом.

В 1974 году, в процессе работы над своей третьей книгой, "Magical Child", я столкнулся с препятствием, описывая последствия детских игр. Почему дети все время хотят играть, практически с самого рождения, причем до такой степени, что превращают в игру все, что можно, в то время как мы, взрослые, подготовили для них совсем другое расписание, точно такое же, какого придерживались сами с момента расставания с детством. Мы убеждены в том, что составленный нами план действий для детей есть благо, и приходим в недоумение, когда они изо всех сил сопротивляются нашей очевидной щедрости. Для нас остается загадкой, почему вдруг природа заложила в детей желание играть в ответ на наше продиктованное мудростью стремление учить их выживанию. Я собрал все исследования и научные работы, посвященные игре, которые только смог найти, квалифицировал и синтезировал их, пытаясь найти ответ среди богатого выбора теорий.