Энигмастер Мария Тимофеева - Евгений Филенко

Наслаждаясь минутами покоя, Маша приводила себя в порядок возле зеркала. Ей очень не хватало зубной щетки и туалетного мыла. Но одно из предыдущих, как водится – непопулярных, решений Императора было продиктовано забастовкой диких вепрей, отказавшихся поставлять щетину в промышленных масштабах для нужд гигиены. Аргументация использовалась простая и очевидная: дергать больно. Даже дикому животному не нравится, когда его заживо ощипывают. И все было бы ничего, но за вепрей вступилось Общество охраны животных. Его функции выглядели туманно: не то общество охраняло животных, не то животные объединились в охранное общество и предлагали свои услуги всем желающим. Во всяком случае, консьержем в доме, где жила Маша, трудился немолодой гималайский медведь Квайджиюань. Судя по нашейному медальону, он состоял в Обществе едва ли не от рождения, а обязанности его сводились к тому, чтобы спать непробудным сном поперек входа в подъезд. Некоторые несведущие гости принимали консьержа за причудливый коврик, вытирали ноги и нисколько не удивлялись тому обстоятельству, что коврик мерно вздымается и храпит. Так или иначе, Общество обладало немалым влиянием, интересы животных защищало весьма последовательно и непримиримо, не страшась прекословить даже Императору Вселенной. Что же касалось мыла, то его было в избытке, всех сортов и разновидностей, по самой простой причине: оно категорически отказывалось мылиться. Согласно разъяснениям самого мыла, процесс намыливания и смывания приводил к необратимой утрате эго-идентичности. Против иных способов своего употребления мыло не возражало.

Маша плескала в лицо водой из рукомойника, устроенного под особым отверстием в потолке. Через отверстие точнехонько в рукомойник поступала вода из Небесной канцелярии. Каждое утро, по строго заведенному расписанию, над городом, мыча и брыкаясь, бродили стаи туч, а мелкие канцелярские клерки в чинах не выше коллежского регистратора доили их прямо на бегу. И это выглядело не в пример лучше, чем было летом, когда воду выдавали по талонам сухим пайком, как хочешь, так с ней и обходись. Этим утром вода лилась теплая, с легким лимонным привкусом: такое случалось, когда тучи приходили с востока, откуда-нибудь из Китая. Иное дело с запада – нефтяной привкус и жирные примеси никому не доставляли радости.

«Очень удачно, что вечеринка не оставила в доме никаких следов, – безмятежно думала Маша. – Явилась в сменной обуви, нигде не натоптала… Соседи снизу не жаловались. Впрочем, как и сверху, и сбоку. Пробовали, правда, наябедничать исподволь по гипотенузе, но довольно скоро отступились. Согласна, не самая лучшая идея приглашать в гости носорогов, но, по крайней мере, те не лезли ни в буфет, ни в бутылку. Хуже того могла быть только идея со слонами. Никто же не говорит, что, мол, ваши гости топочут, как носороги, все почему-то по большей части сравнивают неуклюжих танцоров со слонами. Или с медведями. Но вот уж кого-кого вчера не было, так это медведей. Если не считать Квайджиюаня, который как дрых подле входа, так до сей поры и дрыхнет. В бутылку, между прочим, набилось полным-полно всяческого вздорного народу, но ее вовремя удалось закупорить. Кое-кто нес чушь, и в конце концов ее набралось столько, что пришлось поделиться с соседями. Остальные гости вели себя прилично, никто не безобразничал, не бил посуду. Посуда уже грозилась, что однажды соберется с духом и даст сдачи. Дух, правда, отрицал, что с ним велись подобные переговоры, но кто же поверит сущности, лишенной материальной оболочки? И я опять забыла выяснить, какой он именно дух – русский, изгнанья или противоречия? Уж точно не святой… Было весело».

Пока Маша умывалась, зеркало по дружбе экономило ей время: отражение старательно расчесывало спутанные со сна волосы и заплетало в мелкие косички. Из волос выпорхнули ночные бабочки скучных серых расцветок и даже одна небольшая птичка, которая, похоже, и сама не понимала, как там оказалась.

– Это правда? – строго спросила Маша.

– Что – правда? – отражение прикинулось непонятливым.

– Что птичка ночевала в моих волосах?

– Конечно, нет! – захихикало отражение. – Я пытаюсь тебя развеселить. Ну как, ты готова?

– Готова, – ответила Маша.

– Меняемся местами?

– Угумс… Подожди!

– Ну что еще? – нахмурилось отражение.

– Ты там, у себя, умывалась?

Отражение всплеснуло руками:

– Подружка, ты невыносима! Ты там, у себя, совсем одичала! Разумеется, я умывалась. Дважды! Причем, заметь, с мылом! С бархатным, вкусно пахнущим лесными ягодами, янтарного цвета с перламутровым отливом! А волосы, – отражение нарочитым жестом откинуло тугую прядку со лба, – волосы я сегодня вымыла шампунем «Поцелуй сиамской кошки»…

– Хорошо, хорошо, – Маша примирительно выставила перед собой ладонь. – То, что ты несносная хвастушка, я уже запомнила. Какая у вас погода? Мне брать зонтик?

– Я занят, – немедленно отозвался из-за шкафа зонтик. – Играю с обувным рожком и чесалкой для спины в покер. Ты и представить не можешь, каково садиться за карты с такими партнерами! У каждого покерфейс, один хлеще другого…

– Но у меня нет игральных карт, – запротестовала Маша.

– Уже есть. И лучше тебе не знать, из чего они сделаны!

– Не волнуйся, подружка, – веселилось отражение. – У меня найдется все, что душе угодно. Ты забыла? И зонтик, и обувной рожок, и чесалка для игры в покер. Все, кроме дождя. Ну так что, меняемся?

– Угумс.

Перед тем, как нырнуть в Зазеркалье, Маша мимолетно вспомнила, что не одета и босиком. Но по ту сторону зеркала это было абсолютно неважно.

Дзынь!.. и вот она в другом мире.

Или в своем собственном?!

Это был вопрос вопросов. И она не уставала им задаваться всякий раз, когда менялась местами, ощущениями и смыслами с собственным отражением.

Из зеркала за ее спиной доносились приветственные крики: «Алоха, намастэ, шалом, давно не виделись! Чмоки-чмоки! Мя-а-а-аууу! Что новенького, что старенького?..» Смущенно улыбаясь, Маша пересекла свою в этом мире комнату-студию, показавшуюся ей необъятной, по направлению к другому зеркалу, обычному, без фокусов. Все было хорошо, здесь отражение не обмануло. Она была умыта, причесана, облачена в деловой костюм: карминные блестящие шорты с буфами и легкий стеганый камзол-жиппон под горло, черный, как межзвездный эфир. Кое-кому взбрело на ум, что неплохо было бы сегодня обернуться мальчиком-пажом из сказки о Золушке… Ко всему этому безобразию полагался бархатный берет – большой, как пицца, и такой же информационно насыщенный. Одно фазанье перо чего стоило. «Ужасно, – шептала Маша, прикладывая берет к своим косичкам. – И пора со всей ответственностью начинать худеть… Нет, я красивая, я самая красивая… Но какая беспощадная, бескомпромиссная, пошлая театральность!»