Энигмастер Мария Тимофеева - Евгений Филенко

Леденец совершенно уничтожен. Это удар по его репутации. Такие вещи он обязан знать. Ему ничего не остается, как объявить полную и безоговорочную капитуляцию. Ворча невнятные оправдания, он отползает в задние ряды зализывать раны самолюбия. И сразу же начинает думать, как заставить пищеблок заняться наносинтезом.

– Значит, гемотрансфузия, – немедленно объявляет умная Стася. – Для особо одаренных, – она косится в сторону Леденца, – переливание крови. Очень удачно, что и Маша и Гарин – универсальные реципиенты.

Теперь Элин черед краснеть и судорожно сохранять лицо.

– Ну да, – соглашается она пристыженно. – Чего мы велосипед изобретаем…

– Теперь понятно, что кванну не нравится в Машином организме, – вдруг отверзает уста Пармезан. – Его, заточенного на истребление чистой органики, дезориентируют наночастицы.

– Они есть во всех человеческих организмах, – бурчит Леденец. – Так или эдак. Во мне, к примеру, обитает колония стабилизаторов артериальной гипертензии. Для особо одаренных – высокое кровяное давление.

– Вот бы тебя зафигачить на Бханмару вместо Маши, – мечтательно говорит Стася. – Кванн бы самоубился от такого ужаса. Ты у нас прямо киборг какой-то!

– Гена прав, – замечает Эля. – Гамма-эттикод – это не мелкая колония. Это системный фактор. Он вписывается в иммунную систему. И его много. Кванну такое не по зубам.

– Тогда разумно предположить, что и кванн тоже!.. – воодушевляется Леденец.

На протяжении всего обсуждения Маша не меняет своей зажатой позы. Странное дело, но так ей спокойнее, легче сохранять самообладание. И даже слезы высохли.

– Это хорошая мысль, – говорит она ровным голосом. – Мои нанорепликаторы должны помочь Гарину. Вы молодцы. Спасибо вам.

Стася Чехова глядит на нее с печалью и любовью.

– Маша, – наконец говорит она. – Но что если ты – единственная? Мы тут фантазируем, строим гипотезы, а ты одна такая на белом свете. И все, что мы тут навыдумывали, лишь бессмысленная попытка бороться с феноменологией мироздания…

– Не обсуждается! – вступает сводный хор всех и сразу.

Маша выбирается из кресла. Оказывается, у нее с непривычки подолгу сохранять неподвижность затекли ноги.

– И вот еще что, – говорит она тихо. – Как я понимаю, самой мне поднять «Трурль» никто не позволит.

– Для начала, это не «Трурль», – поправляет ее Пармезан. – Твой кораблик был уничтожен сразу после того, как мы его угнали. Утоплен в экзометрии. Для верности была запущена процедура самоуничтожения – ее называют еще «харакири». Это чтобы он случайно не вывалился в субсвет где не следует… И ты права: блимп Гарина запрограммирован на дорогу в один конец. К чему ты клонишь?

– Я хочу, чтобы вы отменили эту программу и предоставили мне полное управление.

– Маша, это невозможно, – с мягкостью, но не оставляя никакой надежды, говорит Гена. – Я понимаю, ты многое пережила, но…

Глядя Пармезану в глаза немигающим совиным взором, Маша раздельно, тщательно выговаривая каждое слово, произносит формулу Энигматического Императива:

– Я отвечаю за свои действия. Я сознаю все последствия. Я уверена. Я энигмастер.

Друзья молча и с каким-то ужасом ждут, что за этим последует.

– Ты сошла с ума, Мария Тимофеева, – наконец откликается Пармезан усталым голосом.

– А ты рискуешь остаться без работы, Геннадий Пермяков, – холодно напоминает Маша.

– Я не вправе тебе отказывать, – кивает Пармезан. – Но хочу, чтобы ты знала. Сигнатура блимпа, который ты называешь «Трурлем», будет сообщена Департаменту оборонных проектов. Если он появится в пределах Солнечной системы, то будет немедленно уничтожен.

– Спасибо, друг, – равнодушно отвечает Маша и прерывает связь.

9.

«Улетай. Улетай».

Час назад мини-блимп, получивший неофициальное наименование «Клапауциус», покинул негостеприимные ландшафты Бханмары. Он направляется к Санграмике, соседней планете, где по словам Гарина развернут резервный жилой модуль на случай внезапного Машиного исцеления. «Клапауциус» летит в субсвете, по траектории светового луча. По правде сказать, он уже почти долетел.

Перед тем, как эвакуироваться, Маша в последний раз, и впервые по собственной воле, использовала богатый функционал пыточного кресла. Под руководством совершенно растерянного Инквизитора она забрала у себя солидную дозу венозной крови («Больше нельзя, юная леди, не то вы начнете падать в обморок, а это, если я что-то понимаю в выражениях женских лиц, не входит в ваши планы…»), аккуратнейшим образом переместила ее из стерильных емкостей медицинского агрегата в несколько инъекционных капсул. Следуя указаниям доктора Клэнси («Надеюсь, вы отдаете себе отчет в своих действиях, юная леди… вижу, что пребываете во власти иллюзий целесообразности…»), Маша поделилась с Гариным своими нанорепликаторами через периферическую вену. Гарин выглядел ужасно… но хватит об этом. Ей стоило немалых усилий спокойно сидеть и ждать, пока капсулы опустеют. Но гемотрансфузия не терпит суеты… За Машиной спиной, стараясь не производить лишнего шума, Мистер Паркер собирал в пустые коробки из-под медицинского оборудования те вещи, которые, по его мнению, представляли хотя бы какую-то ценность: Машины одежки, записи от руки и с регистраторов, «вечные» батареи от приборов системы жизнеобеспечения («Мистер Паркер, нам не нужны лишние батареи. Там, куда мы направляемся, есть свои, и они такие же вечные». – «Прошу прощения, мэм, ничего не могу поделать с укоренившимися привычками создавать запасы…»). Самым сложным было напялить скафандр на бесчувственного Гарина. Намного сложнее, чем на манекен во время тренировок. Несмотря на полное непротивление, Гарин оказался весьма строптивым манекеном. Ужасно тяжелым и с чрезмерным количеством конечностей. Мистер Паркер бросил свои попытки украсть из модуля все, что только можно, и пришел на помощь. Их возня на короткое время вернула Гарина в сознание. «Зачем ты так поступаешь со мной?» – спросил он жалобным шепотом. «Затем что я злобная бессердечная тварь, – отвечала Маша, пыхтя и сдувая с носа жесткую прядь. – И я не дам тебе спокойно умереть…» Она покидала модуль, служивший ей прибежищем все эти дни, безо всяких сожалений, не оглядываясь. В полной темноте, светя под ноги, чтобы не споткнуться на случайной кочке. Мимо нелепого, никому не нужного вымпела. В пустоте и холоде. Как усталый, но не растративший боевого духа солдат выходит из вражеского окружения. За ней мелкими шажками, навьюченный коробками, спешил Мистер Паркер. Скафандр с Гариным внутри он нес на вытянутых руках – легко, словно тряпичную куклу, и в то же время чрезвычайно бережно. Пармезан не подвел: «Клапауциус» беспрекословно впустил их в кабину, залитую нервически мигающим синим светом, а когитр счел за благо приветствовать: «Добро пожаловать на борт, господа». Голос у него был в точности такой же, как у бедолаги «Трурля» – лирический тенор без эмоций.