Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, в восемнадцать этажей.
– Нет, в тридцать шесть.
– Откуда ты знаешь?
– Царица не сумасшедшая! Не важно… По моим подсчетам, он справится, только если привлечет впятеро больше народу. На это потребуется тридцать пять тысяч рабов. А мои шпионы сообщают, что у него всего пять тысяч. И он торопится. Я загнана в угол: он придет за мной сюда.
Она еще глубже забилась в кресло и погрузилась в раздумья, глаза у нее запали и стали похожи на два черных камешка. Сказанное царицей говорило о ясности ее ума, а вовсе не о сумасбродствах, которыми она поначалу похвалялась.
– После своего возвращения с войны он мне уже четверых укокошил.
– Кого четверых?
– Дегустаторов. Я ничего не ем, пока они не попробуют. Детская привычка. Прежде чем стать царицей, я была дочерью царя, я из числа тех, кого достают до кишок, точнее – через кишки. Мужчины – те друг другу не доверяют, они обожают сражаться – нет ничего проще, чем прикончить их в бою. Нам же уготован яд. Иногда мы даже сами его принимаем.
– И ты это делала?
Она прикинулась, будто не расслышала, поискала на блюде, выбирая финик с начинкой, и откусила, глядя куда-то вдаль.
– Я располагаю кучкой прелестных дегустаторов, один обворожительней другого. Четыре трупа за один месяц! Я не люблю, когда убивают хорошеньких мальчиков, это действует мне на нервы. Если мир лишат красоты, к чему в нем оставаться?
Утомленная, она, не выбирая, взяла второй финик.
– Чудовищные смерти: ожоги, удушье, спазмы, кровотечения. Нескончаемые муки. Я очень сердита на этого монстра. Он обратился к посредственности. Грамотный отравитель – это человек вне подозрений. Как потенциальная жертва, я оскорблена. Когда хотят убить царицу, надо как следует вложиться: средства, немного науки, немного искусства, капелька изысканности… Я этого достойна, разве нет? Не выношу, когда меня путают с мышью.
Она опять хлопнула в ладоши, ее губы игриво изогнулись:
– Пообедаешь со мной? Я в восторге от нашей беседы.
– Я слова не вымолвил.
– Я о том и говорю.
Появились четверо служителей, изящных и покорных.
– Дорогуши, накройте на двоих, для меня и…
Склонившись, она шепнула:
– Так как тебя зовут?
– Нарам-Син.
– Прости, у меня никакой памяти на имена.
Она крикнула прислуге:
– Для Марам-Сина и для меня. Одно и то же.
Едва слуги исчезли, царица Кубаба вновь взглянула на меня:
– До чего же ты мне нравишься! Ты приводишь меня в веселое расположение духа.
По ее смягчившимся чертам и искрящимся глазам я понял, что она говорит искренне. И воспользовался этим:
– Могу ли я задать тебе один вопрос?
– О да, нескромный вопрос.
– Это не так.
– Жаль. Но все равно задавай.
– Куда делся Гавейн, тот, что для тебя странствует по свету?
– Кто?
– Гавейн. Один из твоих писцов-счетоводов. Там, далеко, на краю света, караванщики называют его Волшебником Гавейном.
Она была озадачена:
– Как он выглядит? У меня никакой памяти на имена.
Я описал ей Гавейна, его внешность, вычурное одеяние, неестественные манеры и макияж.
– Не знаю такого. А почему ты спрашиваешь?
– Несмотря на свою ненависть к Нимроду, он проводил меня до Бавеля. А потом хотел привести к тебе.
– Приятный мальчик?
– Очень!
– Это лазутчик. Утверждая, что служит мне, твой Вавейн подстрекает людей выбалтывать то, что они думают о правителе Бавеля. А много ли при нем табличек?
– Да, он везет их на двух ослах, и с ним немой слуга.
– Немой! Да это классика! Этот Тавейн сообщает сведения в царский дворец. А не хвастается ли он, что является гаруспиком?
– Гаруспиком?
– Убивает ли он животных, чтобы читать по их печени, селезенке и другим внутренностям?
– Откуда ты знаешь?
– Тоже классика. Он уединяется с людьми и под предлогом того, что ему якобы требуется посоветоваться с Богами, узнает их самые сокровенные тайны. Потроха позволяют узнать всё о ком угодно. Говорю же тебе, он лазутчик.
Ее категорическая уверенность привела меня в замешательство. Набросанный ею портрет в точности соответствовал Гавейну. Однако, если он работает на Нимрода, почему он меня спас? Я понимал все меньше и меньше.
Слуги поставили перед нами блюда, буквально заваленные горами незнакомых плодов, от желто-зеленых до совершенно черных экзотических фруктов и овощей с гладкой или волосатой кожурой, невиданными приправами, аромат которых привлекал или застилал глаза, и всеми сортами нарезанного ломтями мяса: ягнятины, козлятины, свинины, говядины, домашней птицы, перепелов и голубей. Нежность этого мяса удивила меня. Кубаба пояснила, что ее повара готовят пищу способом томления; им недостаточно сделать мясо съедобным, они делают его сочным; то есть они стряпают с какими-нибудь жидкостями, применяя нагрев более модулируемый и изощренный, чем при традиционных жарке или запекании, что не мешает им затем прихватить куриную ножку огнем, сунуть ее в угли или обжарить в бронзовом котле. Страна Кротких вод усмиряла воды даже в кухне.
– Поздравляю тебя, Кубаба, с тем, что ты так далеко продвинула интерес ко всему хорошему.
– Мм? Я по-прежнему безнадежно люблю вкусно покушать. Заметил ли ты единственный продукт, который я не предложила тебе на обед?
Я не знал, что ответить. Словно девочка, довольная, что загадала трудную загадку, царица замахала руками и воскликнула:
– Подсказка: я тебе его не налила.
Поскольку она побаловала меня вином, я сделал вывод, что она не употребляет пива.
– Ячмень?
– Точно! Ячмень! Этот противный ячмень…
Она явно испытывала приступ тошноты, поэтому поджала губы:
– Что за коварное растение!
– Коварное? Однако твоя страна – это страна ячменя.
– Моя страна – это страна воды и ячменя, двух вещей, которые я ненавижу больше всего на свете. Кстати, они и идут вместе, усмирение воды каналами повлекло за собой интенсивное разведение ячменя. Какое убожество!
– Скорей какое богатство!
Она сердито взглянула на меня:
– Ты что, не замечаешь ловушек? Ячмень оказался худшей катастрофой, случившейся с нами. Так же, как все, ты видишь в ячмене дикое растение, которое люди приручили. Какая ошибка! Это ячмень-то дикий? Хитрый, обманчивый и опасный, он лицемер, скрывающий свою игру. Он поработил нас. Это не мы одомашнили ячмень – это он одомашнил нас. Тысячи мужчин и женщин сгибаются к земле, чтобы заботиться о ячмене. Тысячи мужчин и женщин рождаются и умирают на одном клочке земли, чтобы заботиться о ячмене. Они жертвуют собой ради ячменя, посвящают себя ячменю, они жрут ячмень, они пьют ячмень, они думают о ячмене. По правде говоря,
