Белла чао (1943) - Николай Соболев

Вот тут и сорвалось второе орудие.

Только не «Шкода», а горная 75/18 весом в тонну. И вместо погонщика внизу, спиной к ней, стоял под дождем сам Сава, обсуждая с комиссаром бригады, где именно переправлять пушки.

Если на «Шкоду», раздавившую погонщика и лошадь, я обернулся тогда после крика и едва успел заметить, как она пролетела мимо меня, то падение гаубицы видел от начала и до конца как в замедленном кино.

Лопнула с громким хлопком и стегнула по дереву веревка, закричали державшие пушку на канатах люди. Страховавшие снизу кинулись врассыпную, оборвалась вторая веревка и орудие опасно накренилось.

На него пытался накинуть петлю здоровый партизан в расхристанной рубахе, но промахнулся, сверху не удержали еще один конец и все сорвалось — пушка по мокрому покатилась вниз, быстро набирая скорость.

Я зачарованно смотрел, как от нее отлетела и со звоном ударилась о камень железка, как подпрыгивает на корнях и колдобинах смертоносная тяжесть, разбрызгивая воду и грязь, и только потом краем глаза заметил прямо на траектории падения Ковачевича.

Жить ему оставалось две-три секунды.

Тело рванулось к нему на помощь, но где там — пушка неслась раз в пять быстрее меня.

Но Саву и комиссара спас Марко — выпрыгнул незнамо откуда и сшиб в сторону.

Гаубица прогрохотала мимо, влетела в воду, подняв фонтан брызг и застыла на отмели, уткнувшись дулом в дно.

— Лошади целы? — первым делом спросил Ковачевич, вздев себя на ноги.

— Санитара! Санитара! — прокричал комиссар.

Я рванулся к братцу — парня крепко приложило по голове, но со всех сторону уже бежали наши, на ходу выдергивая из карманов самодельные индпакеты.

В целом обошлось, но вот чего Сава затеял спуск? Был же приказ взорвать, вот и нефиг самовольничать, тем более в дождь. Но нет, пушки перетягивали до вечера.

Реки тут прямо как созданы для новичкового рафтинга — красотища, горы и минимум трудностей. Глубины максимум по горло, несмотря на крутые каньоны, полно отмелей и и небольших порожков, если знать места, то можно перейти вброд, особенно со страховкой, чтобы течением не сбило.

Как ни старались, но переправили только шесть пушек, остальные (даже три из них, что спустили вниз), скрепя сердце привели в негодность — немцы подобрались слишком близко. Так и остались они торчать на берегу Дрины.

Пока мы спасали артиллерию, Коча Попович преследовал домобранов, после второй атаки горная бригада ударилась в панику, побежала, бросая оружие и снаряжение, и нестройной толпой влетела в передовой полк 369-й «Дьявольской» дивизии.

Ее прародитель, 369-й полк Вермахта, он же «Хорватский легион», набранный из добровольцев, почти весь полег в Сталинграде. Дивизию же создали недавно, и у личного состава с мотивацией, а тем более с боевым опытом дело обстояло значительно хуже. Бежавшие солдаты 4-й горной бригады сумели до усрачки напугать своих земляков якобы неисчислимыми партизанскими ордами, и 1-я Пролетарская дивизия сумела с ходу захватить предместья и, главное, господствующие над Фочей высоты.

А едва хорваты пришли в себя, подоспели вывезенные из-под носа у немцев благодаря Ковачевичу орудия. Вот и думай, что важнее — разумная инициатива или буквальное выполнение приказа.

После первых залпов хорваты дрогнули, а бить бегущего противника самое милое дело, жаль только кавалерии у нас нет. Но к сей виктории мы опоздали, вернее, нас не допустили, велев оставаться в резерве, и второй раз в Фочу мы входили уже после взятия и зачистки. Пленные легионеры собирали и вывозили хоронить трупы своих менее удачливых товарищей, а всего «Дьявольская» потеряла человек девятьсот, включая раненых.

Фоче досталось неслабо: еще дымились развалины, на улицах попадались воронкии, пованивало тротилом и смертью, а уцелевшие здания пересекали пунктиры выбоин от пулеметных очередей. Левый угол двухэтажного дома општины обвалился после нескольких попаданий снарядов, обугленный остов напротив когда-то служил кафаной, а вся площадь пропахла горечью пожара.

Еще в первую Боснию я удивлялся, какие молодцы югославы, как здорово модернизировали свои города — старых зданий почти нет, домам лет тридцать-сорок, современная архитектура… И только теперь до меня дошло, что это не от хорошей жизни, а от суровой необходимости отстроить с нуля. Сколько я уже видел сильно пострадавших, уничтоженных или дотла сожженных? Ужице, Кониц, Фоча, Чачак, Кралево, Прозор, Смедерево, Крупань — несть им числа.

Прямо на окраине мы сыскали колодец, впервые за пару дней умылись и ополоснулись, но тут нас догнал посыльный с приказом выступать по дороге на Устиколину, в сторону Горажде. Только и успели поменять подозрительно набухшую красным повязку на голове у Марко, пристроились к небольшой колонне партизан и пошли.

Звякало оружие, ржали лошади, по дороге два механика пытались раскочегарить брошенный хорватами «Опель-Блиц», под ним растекалась радужная бензиновая лужица. Дождь прибил пыль, но кончился, стоило нам выйти из города и зашагать по вьющемуся вдоль Дрины шоссе.

Через час пути, вдосталь налюбовавшись красотами Боснии и неспешным течением реки среди каменистых отмелей из крупной белой и серой гальки, я услышал сверху гудение майских жуков и задрал голову.

На почти прямую дорогу медленно, словно на параде, заходили бомберы. Со стрекозиной башкой из стекла, с раздвоенными рулями — вроде Дорнье, но следом тащились и незнакомые мне бипланы. Авиация тут у немцев-итальянцев так себе, старье всякое, но нам и такого с лихвой.

Летели низко, демонстрируя крупные черно-белые балканкройцы и желтые тактические знаки на крыльях. Вдоль дороги как судорога прошла — колонна бросилась врассыпную, несколько возчиков нахлестывали коней, торопясь уйти под деревья. Спереди затарахтел и тут же заткнулся после окрика пулемет.

— Воздух!!!

Мы залегли в кювете и смотрели, как из брюха головной машины посыпались черные точки. Справа Глиша вцепился пальцами в землю, словно желая зарытся.

— Ложись!

Вздрогнула земля, просвистели первые осколки. Я собрался в комок и прикрыл себя рюкзаком — защита фиговенькая, но лучше, чем ничего. Потом грохнуло ближе, все заволокло дымом и пылью, земля тряслась от разрывов, свистели бомбы, вставали столбы воды в реке, шрапнелью летела размолотая в острые осколки галька. Вспыхнула крона дерева справа