Адам и Ева постсоветского периода - Элина Савва

Пётр Иваныч пошкрёб лысину.

– Однако, мне это не по силам, да и тебе, думаю тоже – так, сразу, с непривычки, – в раздумье сказал Пётр Иваныч, сделавшись серьёзным и спокойным, как в былые времена на работе. – И, потом, я ведь душевно к такому не готов. Я не чувствую всех этих переживаний. Человека насильно…

– И не почувствуешь! – прервала его жена, – если всё время только жевать будешь!

Елена Андревна с силой ударила салфеткой край стола, как, в былые времена, киношный партработник в ажиотаже обличения, кепкой.

Пётр Иваныч не сдавался.

– Иными словами, завтра завтрака не ждать?

– Да будет, будет тебе завтрак, обед и ужин – это ведь смысл и стержень твоей жизни, – уже шипела Елена Андревна, переклонившись через стол к супругу и глядя на него в упор, как Кличко на ринге в глаза противнику, – только рыбный. Без мяса пару дней проживёте? – бросила напоследок Елена Андревна для пущей ядовитости перейдя на «Вы».

Пётр Иваныч побагровел, сорвал свои очки с переносицы, протёр их салфеткой и вернул на потный нос.

– Без мяса – ладно, а вот с таким твоим настроением прожить будет трудно.

– А что с моим настроением? Что с моим настроением?! Я пришла в отличном настроении – молитвенном, можно сказать! А ты мне его разрушил! Своим непониманием! Тупоумием! – кричала Елена Андревна уже в спину удаляющегося в спальню супруга.

«Партаппаратчик заскорузлый!» – гневно шептала она в одиночестве, яростно терзая зубками кулинарно обработанную куриную конечность.

Утром, в первое утро Великого Поста, которое всегда выдаётся особенно спокойным и ясным – словно сама природа отмечает его начало и просит человека притормозить с суетой исполнения многочисленных повседневных обязанностей и задуматься о том, о чём ему думать, как правило, некогда, Елена Андревна хотела спокойно помолиться (невольно наслаждаясь собственным благочестием), но, хоть они с супругом со вчерашнего не разговаривали – Петя всё время мешал: то в комнату зайдёт не вовремя – и, как казалось ей, с подозрением косясь на небольшую иконку, то позвонит кто-то – и он бубнит громко по телефону, а тут уж и завтракать пора – опять же, Петеньке. «Вечно мужья мешают – ухаживай за ними всю жизнь, как за детьми малыми», – вспомнила она многочисленные нарекания по поводу неверующих мужей своих знакомых прихожанок. – «Вот, если б мы обвенчаны были – тогда совсем другое дело!» – рассуждала Елена Андревна, не задумываясь, насколько поледовательней в таком случае нужно было бы исполнять евангельское наставление: «Жена да убоится своего мужа». «Убоится огорчить!» – добавлял священник на проповеди. Ведь супруг остаётся тем же – никто его не меняет в процессе венчания, он остаётся с теми же привычками, недостатками, слабостями, которые вылезают в буднях на первый план, а достоинства куда-то прячутся от зоркого глаза супруги.

Тем не менее, Елена Андревна послушно приготовила мужу завтрак и, стараясь не глядеть ни на мужа, ни на еду, выпила чашку чая – остывшего и совсем почти не сладкого.

На первой постовой церковной службе пришлось очень нелегко: она была раза в три длиннее обычной, содержала множество земных поклонов, к которым Елена Андревна всё не могла привыкнуть и делала смущаясь; с клироса читали торопливо и слова кафизм разлетались гулким эхом в пространстве храма. Елена Андревна пыталась сосредоточиться, но в голову лезли разные совершенно неуместные мысли: то она словила себя на том, что уже долго разглядывает приглянувшееся платье впереди стоящей прихожанки, мысленно на себя примеряет, вычерчивает фасон и прикидывает, в каком магазине может найтись подходящая ткань. И очнулась наша героиня только тогда, когда в готовом изделии крутилась перед зеркалом, любуясь, как оно хорошо легло по фигуре, ласково подчёркивая, но не выпирая филейные части. «Фу, ты!» – Елена Андревна вздохнула и перекрестилась. То вдруг она заметила, как дьякон, торжественно подняв правую руку с накинутым орарём и, широко отверзв уста, готовясь сказать возглас, нечаянно зевнул, отчего уста его отверзлись ещё больше, на совсем уж немыслимую для обычного человека ширину, и она долго не могла справиться с собой, давясь приступом беззвучного смеха. На прошении в ектеньи о мирном житии Елена Андревна, в составе украинской делегации, торжественно вошла в палаты Кремля. Сидя в парчовом кресле, увенчанная косичкой-бубликом, она увещевала Владимира Владимировича жить мирно и по-добрососедски, и речи её были разумны и просты в своей убедительности, а глаза Путина – внимательно-печальны, а его красивый накаченный торс… Тут Елена Андревна поспешно отвернулась. «Были б его слова и поступки по отношению к Украине так же красивы, как и его торс!» – вручив мысленную оплеуху, от которой Владимир Владимирович едва заметно побледнел, Елена Андревна вернулась на службу.

Слово «алчущий», встречающееся в богослужебных текстах, вызывало представление голодного Петра Иваныча, ожидающего её дома, и она начинала думать, чтобы такого ему приготовить, и мысленно её рука крошила капусту на борщ и добавляла фасоль в бульон… «Тьфу, ты!» – снова остановила себя Елена Андревна. – «Опять Пётр Иваныч! И тут помолиться не даёт!»

После непрерывной внутренней борьбы Елена Андревна вышла из церкви уставшей, измождённой, с нарастающей с каждым шагом головной болью. Вместо обеда она позволила себе чашку крепкого кофе. С Петром Иванычем она всё так же хранила обиженно-достойное молчание, но борщ ему приготовила отменный. Когда она открыла крышку кастрюли, спустя несколько минут, как он настоялся, её слегка качнуло в полуобмороке от аппетитного запаха. Елена Андревна схватилась за край тумбочки, устояла на ногах и, стараясь не вдыхать щекочущий ноздри запах, подняв повыше подбородок, как пионер с горном, отнесла соблазн украинской кухни на стол Петру Иванычу.

Быстро спустился усталый вечер. Елена Андревна тяготилась спонтанным обетом молчания, что-то её душу неприятно грызло, но сдаваться не решалась и пересилить себя не могла: «Он первый начал. И должен извиниться. Для него – ничто не свято, жуёт себе в пост что попало – вон, капуста в зубах застряла, от борща весь подбородок красный, как у волка, что добычу жуёт…» Пётр Иваныч тем временем, уставившись в телевизор, с самым невинным видом поглощал содержимое тарелки, закусывая хлебом и зелёным лучком, время от времени опрокидывая в себя стограммовую рюмочку. Елена Андревна от этой картины отвернулась с таким же негодованием, как давеча от Путина. «Пить в первый день поста! Кощунник! Как же с таким разговаривать?!»

Спать они ложились, как и накануне, развернувшись друг к другу попами, отодвинувшись так, что между ними мог проехать скорый поезд.

Эх! Совсем не так привыкла засыпать Елена Андревна со своим супругом. Несмотря на «далеко за 40», наперекор семейным стереотипам, не засыпали они вот так вот сразу – и вовсе не из-за чтения газет и прочей литературы, а потому как их тянуло друг к другу – и не вопреки прожитым совместным годам, а благодаря им. И с возрастом поцелуи становились слаще, ласки – доверительней и нежнее, близость – неповторимей. Это было соединение людей, которые когда-то открылись друг другу, изучили друг друга до малейших тонкостей и, ахнув от обнаруженных внутри каждого богатств, стали ценить друг друга, с возрастом – всё больше. Потому как опыт подтверждал – нет для них никого лучше и неповторимей.

И Елена Андревна привыкла засыпать на руке супруга, согнутой в локтевом суставе – так было ей удобней, или, подкатившись к нему бочком, положив высветленные бегудяшные кудряшки на торс, или обняв могучую спину Петра Иваныча, привалившись к ней тремя точками соприкосновения: грудями и животом.

Теперь, ворочаясь на своём одиноком холодном месте, Елена Андревна с тоской смотрела на спину храпящего сурпуга, изо всех сил желая её обнять и не решаясь приблизиться. На своё спасение и горе, наша героиня имела сильный и твёрдый характер. В 11 лет, начитавшись любовной советской лирики, Елена Андревна сама себе дала обет: не целоваться ни с кем в губы, пока не встретит свою настоящую любовь – своего единственного, о чём и сообщила девчонкам, когда, развалившись на траве после шумного купания в речке, они обсуждали кто с кем «ходит» – (таким термином обозначались первые подростковые свидания), кто когда замуж выйдет и сколько дитёв народит и о том, что Манька видела Таньку с пацаном на два года её старше и тот «её в самые губы целовал!».

– А я вот не стану ни с кем целоваться, пока не почувствую, что это – то самое, н а с т о я щ е е, пока не встречу своего единственного, – заявила одиннадцатилетняя Елена Андревна.

Девчонки тут же подняли её насмех.

– Так и нецелованной на всю жизнь останешься!

– Пока единственного встретишь, придётся тысячу «неединственных» перецеловать!

– Ага! И хромой, и косой – он единственный такой!