И печатью скреплено. Путешествие в 907 год - Валерий Лобачев

Вуколеон

«Он что, всю Русь привел жить здесь вместо меня?» – Василевс стоял на башне Вуколеонского дворца. Дворец примыкал к морским стенам. Видимость была как нельзя лучше. Хоть ложкой черпай эти сотни лодий. И нельзя закрыть глаза, открыть снова – и чтобы ничего этого не было!..

Василевса разбудили. С приличной медленностью он проехал расстояние от Большого дворца к Вуколеонскому. Быстрее поднимался по лестницам. Почти выбежал на галерею – по дороге наверх, через окошки-бойницы краем глаза он уже угадывал, что должен увидеть…

Сырой ветер оставлял влажной шелковую одежду василевса. Его начало знобить. Он принял поданный парчовый плащ на плечи. И хрипло кашлянул, прежде чем сказал:

– Это все-таки или сон… или заговор!

Паракимомен, хранитель императорских покоев, евнух-араб Самона – одно из осведомленнейших лиц в империи – ответил:

– Это варвары, – и на его тонком румяном лице проступила серая краска растерянности.

– Всех ко мне, – сказал василевс.

Самона понял, кого всех, и отдал распоряжение.

Волны Пропонтиды

– На каком языке они кричат? – спросил юноша в одной из лодий. Здесь большинству все внове; молодые воины из северных колючих лесов, подобранные на одну лодью по разной умелости, и несколько наставников.

– На языке страха, – ответил детина – сросшиеся брови, купец средней руки из Чернигова.

Другой, белобородый новгородец, бывалый старик, который одним тем, что сел в лодью неопытных мореходов, оказывал им честь и великое доверие, решил объяснить подробнее:

– Они призывают своего бога. Показывают рукой крест. – Старик тонко улыбнулся, понимая, что ромеям пока больше ничего не остается.

Здоровяк черниговский перестал смотреть на стены со стиснутыми зубами – сдерживаемой боевой яростью. Повернувшись к воинам, стал объяснять, словно услышал невысказанное распоряжение старшего.

– Крест они показывают. Крест – такая мачта, – сказал он, – к которой прибили ихнего бога…

Он вскинул в руке меч. Держа за клинок, стал показывать на крестовины, как прибивали:

– Так левую руку, так – правую, здесь – ноги…

– Он что – человек был? – не понял круглолицый рыжий вятич. Чтобы спросить, он просунул голову под парусом.

– Был человек. Пока не прибили, – ответил черниговец в сторону паруса.

– Его в Царьграде прибили? – спросил юноша – тот, что начал разговор, меткий лучник, чудской охотник. Наверное, он увидел золотые кресты над церковью святой Ирины.

– Здесь? Не-ет, это давно было… – Черниговский купец сдвинул брови, соображая, был ли тогда Константинополь и где это они действительно обошлись так странно со своим богом.

– Не здесь, – сухо сказал всезнающий новгородец. – Там, – он уверенно махнул рукой куда-то за Пропонтиду. – Где много песка и света, а ума мало.

– Они грозят или мира хотят? – спросил кто-то сидевший впереди, не оборачиваясь.

– Они хотят, чтобы мы утонули. – Черниговец вернулся в прежнее молчаливо-боевое состояние.

– Мира они будут просить. Позже. И не так. – Новгородец, казалось, перебирал в памяти события многих лет, чтобы выпытать будущее. – Но и грозить они еще не начали, – он смотрел на стены и словно взвешивал каждого ромея, каждого иноземца из городского войска, каждую башню в стене, каждый камень. И вправду, потрясания оружием на стенах пока не было заметно.

Далеко впереди Стратимир окликнул со своей лодьи Велемудра:

– Воевода! На вуколеонской башне цветок пурпуровый!

Велемудр был рядом с князем и поэтому, соблюдая степенность, не поднял вверх головы, а только глаза.

– Да, – сказал он Олегу. – Царь Лев уже здесь.

Стратимир же встал, расправился и крикнул в сторону башни:

– Держись крепче – ветром сдует!

Лодьи качнулись от хохота. Да, была бы потеха, если бы Льва сейчас понесло над Пропонтидой.

Утро

Говорят, что через Город пробежала Мраморная Крыса. Говорят, она живет обычно в Мраморной башне – угловой между морскими стенами и стеной Феодосия. С Мраморной башни в одну сторону посмотришь – прибой Пропонтиды, в другую – ров с водой. Крыса бежала из башни в Город, пронеслась через него.

Говорят, она проскользнула у Вуколеонского дворца. Варяг из конвоя императора, мерно ходивший перед Вуколеоном, отпрянул назад так резко, что длинный его меч, висевший на поясе, застрял острием меж камней мостовой. Стражник схватился за рукоять меча, выдернул его. Потом медленно обеими ладонями пригладил волосы назад, словно проверяя себя…

Говорят, эта крыса, серого с черными крапинами мрамора, проскочила по Амастрианской площади. Здесь всегда торговали конями. В это утро был спрос на боевых коней. Говорят, лошади взвизгнули, выбив искры и пыль копытами, метнулись в стороны от невидимой тропы – там, где пробежала Мраморная Крыса. Говорят, что известный конный эксперт-оценщик – вофр, зарегистрированный у эпарха под девятым номером, – одноглазый маленький Филоктет сам стоял на дороге Крысы, видел ее тупую морду с разводами. Он подпрыгнул высоко, как заезжий мим-акробат с Запада, и, говорят, несколько секунд висел в воздухе. Опустившись на упругие ноги, он тут же отскочил от этого места. Он говорил: Крыса худа и отчаянно зла, зубы ее необычно плоские и острые. Он не мог работать целый час, оглядывался, шаря глазами понизу. Так без дела шатался по площади, пока молодая арабская кобылка, не выдержав его нервного прохода мимо, чуть не прикончила девятого вофра копытами. Лошадиный мир Филоктет знал лучше собственного голоса, он затылком почувствовал опасность и упал на землю, когда обе задние ноги кобылки подбросились в воздухе – там, где он только что стоял. Встав с земли, он сделал круг, подошел к арабской молодке и, глядя ей в круглые кокетливые глаза, поцокал языком.

Доместик – командир третьей тагмы столицы, покупавший себе эту лошадь для приближающихся дел, – после того что сейчас случилось, сомневался, ходил возле.

– Лошадь для спокойного человека, отлитого из бронзы, – сказал ему Филоктет. – Лучшего седока ей не найти.

Доместик – лысеющий, с выветренными чертами лица, с тяжелой подагрической походкой – понимал: лесть такого знатока, как вофр девятый, кое-чего стоит. И в отношении доместика, и в отношении лошади.

– Одиннадцать номисм, – твердо сказал цену Филоктет.

Старейшина – арбитр вофров – уже стоял за их спинами. Он вымеривал, выценивал глазами лошадь, но ничего не мог прибавить к сказанному. Одиннадцать номисм. Да. Цена почти максимальная на Амастрианской площади. Продавец кобылки, который думал о несчастном дне, о том, что репутация арабской красотки загублена ее прытью – а чего еще ждать в такой судный для Города день? – смотрел теперь на Филоктета с восхищением. Одиннадцать номисм! Он верил, что пойди они сейчас к главному оценщику города – Мраморной Руке, и та дала бы за кобылку ровно столько же. И тут ему вспомнилась – как неуместно! – Мраморная Крыса, которая только что…

Крыса напугала полгорода.

А одна женщина, спешившая к дальним причалам Золотого Рога увидеть, так ли грозна опасность, о которой уже кричали все, чуть не наступила на нее, на бежавшую Мраморную Крысу, поскользнулась и вскоре умерла тут же посреди улицы от разрыва сердца.

Говорят, что на рыбных причалах Золотого Рога сам эпарх видел, как эта огромная крыса, длиной в половину человеческой руки, с хвостом еще более длинным, прыгнула с пристани в воду. Вздрогнули рыбачьи баркасы на волне. Эпарх отвернулся и сделал вид, что ничего не было. Но кругом было достаточно глаз.

Эпарх лично прибыл на причалы – увидеть, сколько рыбы получит Город в этот день, когда славяне смели ночную ловлю, когда причалы под морскими стенами оказались закрыты. Он пришел упредить малейшее взвинчивание цен. Все уже знали – началась тяжелая осада. И Мраморная Крыса, бежавшая из Города, говорила это лучше всех. Она словно нарочно показалась эпарху в последнем своем прыжке.

Закончив дела на причале, эпарх с небольшой свитой поскакал к Вуколеону. Он помчался на белом коне по периметру Города – вдоль Золотого Рога, потом мимо морских стен. Чтобы видеть и слышать, как реагируют ромеи на славянский флот.

– Это мираж! Не верьте! Это мираж! – закричал человек в богатой одежде. Как золотой шарик, он скатился внутрь города со стены и скрылся из вида эпарха…

Он бежал к улице Меси, по ней – к Золотым Воротам. Смугло-румяный, плотный, как вылепленный римскими скульпторами мускул, богатый византийский купец Бакуриани. «Мираж!» – выдыхал он без голоса.

…Когда-то в одной из великих пустынь мира, на тропе, далекой от поселений, его караван остановился: они увидели впереди горящий город. Несколько часов стоял караван и смотрел, как увеличиваются проломы в стенах, как наседают штурмующие, как пламя, угасая и превращаясь в черный дым в одном месте, вскидывается в другом… Люди и животные в караване молчали, но слышались летающие по пустыне стоны и скуление. Потом все исчезло. Караван пошел дальше. Через неделю пути они узнали, какой видели город – он находился далеко в стороне, – кем он был взят и разрушен.