Плерома. πλήρωμα - Андрей Сафонов

– Тут уж ничего не поделаешь, Толик, это удел творческой элиты – нести свой крест. Надо радоваться, что совесть у нас чиста.

– Да уж… хе-хе.

– А если совесть не чиста, это уже всё – каюк. Помнишь, как говорил Олди: «Страшно за тех, у кого все в порядке». У кого на этом витке Плеромы все может быть в порядке? Только у свиней. Самое страшное, когда душа попадает в кармическую паутину – одна ошибка порождает другую, та еще одну, и так без конца… Единственный выход – полностью обрывать причинно-следственные цепочки, но это может сделать не каждый. Людям тупым это недоступно.

Я начинаю молиться Богу. За последние годы я во что только не поверил, а если молился, то обычно Кришне, но сейчас чувствовал настоятельную потребность обратиться к Иисусу Христу.

«Господи, они же говорят про меня, про меня, они как будто сканируют меня. Господи, но если ты есть, если есть хоть какой-нибудь шанс, спаси меня, вытащи меня отсюда. Помоги мне оборвать паутину. Если я тупой, Господи, сделай меня умным, или подскажи, просто подскажи, как ее порвать, подскажи, пожалуйста… Вытащи меня отсюда! Я не могу так больше! Господи Иисусе Христе, помилуй меня, грешного, Господи Иисусе Христе, помилуй меня, грешного, Господи Иисусе, помилуй меня, грешного» , – и не видно было конца и края этой молитвы отчаявшейся умирающей души. Казалось, я упирался в холодную белую стену, за которой, быть может, и был заветный ответ, но пробить которую не представлялось никаких шансов… Господи, Иисусе Христе, помилуй меня грешного…»  – говорил я, уже засыпая…

Ask me.

В какой-то момент тело начало вибрировать, будто тысячи маленьких иголочек покалывали его, при этом я уже не чувствовал себя прикрепленным к нему, оно напоминало раздутый скафандр, одетый на меня. Я вынул руку, другую, вынул ногу и оказался на воле. Некоторое время я парил над спящими телами, а затем, недолго думая, вылетел в окно. И вот, так нежданно-негаданно случилось то, чего я ждал так долго: улица была такая, как я ее представлял в мечтах – мрачная, но неотразимо красивая? как готическая девица, увенчанная синим покрывалом и сияющей короной из звезд. Так неожиданно, после полного поражения, когда ушла всякая надежда написать заветную книгу, моя мечта сбылась – я оказался на заветной улице.

В голове вновь заиграла загадочная песня Гусляра: «Твой круг явиться вдруг. Пояс времен – сотканный лен. Тик-так, время пришло. Веретено закружила нить, только продолжай…»

Стремительно надвигалась осень – пьянящий ветер, игравший оконными ставнями, как шарманкой, бросал пригоршни воды в лицо, странно курлыкали задумчивые синие птицы, а я все летел и летел, мимо похожих на антенны деревьев, мимо черепичных крыш и скрипящих ставен, мимо арок и кладбищ. Иногда я уставал и спускался, и передвигался пешком по брусчатке, любуясь средневековыми красотами. Резные арки, искривленные дома, часы идущие в обратном направлении.

«Твой дом – млечный песок, стрелки часов охраняя сон остановятся. На -наа -нанана» – причудливым узором вилась песня.

Улица поднималась все выше и выше в усеянное звездами августовское небо. Я не помню всех подробностей, но в конце-концов, улица привела меня в удивительный город словно повисший между небом и землей. Он был похож на невесту готовую к свадьбе, словно драгоценными камнями, украшенную гирляндами огней, одновременно на Кенигсберг и на Прагу, но гораздо прекрасней… Все были словно в ожидании какого-то грандиозного праздника. Я мало что запомнил оттуда – помню что бродил по городу всю ночь, общался с его прекрасными обитателями (понимая их язык), все было мне знакомо и близко… После того как вдоволь нагулялся, я вошел в узкие, украшенные замысловатой резьбой ворота и стал подниматься вверх по изогнутой словно лук улочке. Я смотрел вперед – и взгляд упирался в поворот, смотрел назад – и взгляд упирался в другой поворот, улица мне казалась гигантским вопросом, обращенным в самую сердцевину бытия. Но в какой-то момент стало ясно, что она по спирали, круг за кругом восходит над городом, по всей видимости, приближаясь к его центру. Внизу расстилались многочисленные холмы, усеянные виноградниками и крошечными домиками, кристальные озера в скалах и реки. Трудно было определить время года, казалось, все сезоны причудливо уживались в этом городе, водя хоровод вокруг таинственной горы. Когда я смотрел на восток – то видел простиравшиеся, насколько хватало глаз, белые сады. Проходя по северному склону, я видел усеянные цветами и ягодами поляны. Со скалы, нависавшей на западе открывался захватывающий дух вид на усеянные золотыми деревьями холмы.

Город18 внизу становился все меньше и меньше, приобретая все более отчетливую форму. Участки, которые внизу казались довольно прихотливо застроенными, превращались в витиеватые рисунки, затем соединялись друг с другом, образуя новый неожиданный узор. Все это походило на огромный, медленно вращающийся калейдоскоп.

Упоенный открывшейся картиной я брел все дальше и дальше, между увитых плющом стен, пока не остановился перед маленьким старичком, возникшим словно из ниоткуда. Огромная голова венчала атлетическое туловище. Величественное лицо, словно зимний лес, обрамляла белоснежная борода. Похожие на озера этого города, кристально голубые глаза, будто сканировали меня насквозь. Они излучали спокойствие и необычайное дружелюбие. На могучей шее висел медальон. Пока я рассматривал его, в круге медленно появилась надпись: «Ask me».

– Есть ли фатальный поступок, после которого уже ничего нельзя изменить? – начинаю я философствовать, тем временем на медальоне появляется новая надпись: «Direktly» – очевидно, старичок хочет, чтобы я не философствовал, а спросил прямо.

Я набираюсь смелости:

– Буду ли я прощен за свой грех?

Самость

После этого вопроса невидимая сила депортировала меня из города. Я очнулся в комнате у Толика: рядом лежал сломанный барабан, Асин рисунок на стене слегка напоминал о чудном космическом городе. Аудиенция закончилась. Может быть потому, что в вопросе прозвучала наглость, или потому что я задал не тот вопрос, а, вероятнее всего, из-за того что я пытался обмануть старичка, упомянув только один грех, утаив при этом все остальные.

Я был ошеломлен только что пережитым – то, о чем я раньше лишь смутно фантазировал, оказалось реальностью, превосходящей самые смелые ожидания. Ощущение наэлектризованности не проходило все утро, мысленно я все еще пребывал там – в неведомом граде, который так давно искал. Что же это было такое???

Впрочем, если верить знаменитому швейцарскому психологу Карлу Юнгу19, изучением трудов которого я тогда активно увлекался20, все было предельно просто – небесный город олицетворял самость21, или мое высшее Я, ту личность, для которой эта была лишь маской. Согласно Юнгу, самость, как правило, проявляется как четверичная структура – ее образом может послужить крест, 4 стихии, годовой круг, разделенный на 4 части, древние города, разделенные на четыре квартала. Устройство моего города также отображало устройство этой штуковины22.

Старичок же, очевидно, являл самость в ее личном аспекте. Подобно Деду Морозу, Старику Хоттабычу, Мерлину и Филемону23 Юнга, мой старец был живым хранителем тайн, с которым можно было вести диалог. Мало того, диалог велся посредством медальона – уменьшенной копии города и еще одним символом самости. Пользуясь ломаным английским языком, медальон выразил готовность ответить на любой мой вопрос.

Так что для аналитической психологии все было предельно просто. Но не для меня.

Повешенный клоун

За год до этого я увидел сон – как будто некоего молодого человека в очках, очень похожего на меня, водит на цепи преисполненный злобой мужик. Ему понадобилось зайти куда-то и он оставил меня привязанным к калитке. Каким-то чудесным образом мне удается освободиться от цепей и я бегу в глубь старинного квартала, мимо барочных дворцов, и старинных домов, перебираюсь по утопающему в тумане мосту… Там, на другом берегу меня настигает другой рабовладелец. Его металлический взгляд загипнотизировал меня, я безропотно подставил голову, он надел на меня ошейник и мы нырнули в барочную арку с надписью «Каждому свое». Но возле арки у нас за спиной затаился мой прежний хозяин. У него в руках веревка с железным крюком. Он раскручивает ее и бросает. И в этот момент с одной стороны появляется красный крылатый медведь, а с другой жалкое, но довольно милое существо, похожее на жука. По-видимому, они пришли мне на помощь. И вот крылатый медведь взлетает, но почему-то прыгает не на рабовладельца, а на жука. Я чувствую, что это страшная ошибка…

Теперь я в точности походил на этого клоуна-раба, казалось, кто-то невидимый и злой ходил рядом и держал меня на цепи. Утренний шок от путешествия по космическому городу постепенно ушел и тьма вернулась. Весь тот день мы потратили на хождение по сберкассам. Я по много раз переписывал заявления на восстановление карты, нас отправляли из одного отделения в другое, из рук буквально валились ключи, деньги и все что еще было можно потерять. Голос дрожал, язык заплетался, кассиры с презрением смотрели на меня, будто на какое-то отвратительное говорящее зомби, словно они знали обо мне, что-то такое плохое, чего не знал я и сам… Лена неотступно следовала за мной и пыталась утешить.