Обманы зрения - Ирина Анненкова

Когда-то отец, в молодости увлекавшийся разнообразными единоборствами, научил свою подраставшую дочь нескольким несложным приемам, с помощью которых даже совсем не тренированная девушка могла легко постоять за себя в самой неприятной ситуации. Но идти в первый же день на открытый конфликт не хотелось — прогноз развития событий рисовался неутешительным. Ада судорожно пыталась придумать мирный путь выхода из сложившейся ситуации, когда за ее спиной вдруг появился тощий длинный студент в непередаваемо модной бело-рыжей ветровке и грамотно потертых джинсах.

— Дай-ка, братан, я тебе гитару поднастрою — что-то у тебя четвертая и пятая не на месте, — парнишка, улыбаясь, протянул руку к гитаристу.

— А ты что, сечешь? Они, вроде и не строятся — я пытался, — с неожиданным дружелюбием ответил толстенький «музыкант». — Ну, попробуй, попробуй, — и желтенькая фанерная гитарка мягко перекочевала в руки непрошенного помощника. Тот ловко ухватил потрепанный инструмент и шагнул к удерживающему Аду «добру молодцу».

— Пусти-ка, я на перила сяду, — по-прежнему улыбаясь, попросил парнишка, и «молодец» пустил, да еще почему-то заодно и отпустил тонкую ручку намеченной жертвы.

Студент, пристроив поудобнее свой костлявый зад на необстоятельные перильца, стал быстро-быстро пощипывать струны, зажимая лады и подкручивая колки. С четвертой и пятой и впрямь пришлось слегка повозиться, но в явно опытных руках дело пошло.

Заинтересовавшаяся компания внимала процессу.

Толстенький гитарист — тот так чуть не носом уткнулся в инструмент, наблюдая за настройкой.

Довольно скоро студент перестал крутить колки.

— Ну вот и все, готово, теперь она у тебя по-другому заговорит, — он серьезно поглядел на толстячка. — Можно?.. — И, не дожидаясь ответа, на секунду накрыл ладонью струны, а потом заиграл.

Ада, отчего-то не сбежавшая немедленно с крыльца куда подальше, замерла от охватившего ее восторга. Парень играл не просто классно — профессионально. Желтенькая гитарка, похоже, и сама не догадывалась, что из нее можно извлечь столько разнообразных звуков, да еще и таких! Толстячок зачарованно смотрел то на старушку-гитару, то на исполнителя. Так обычно ребенок глядит на бабушку-сказочницу, слушая о волшебных странах, Жар-птице, Марье-царевне…

Это было что-то испанское — Ада не узнала, что именно. Мелодия то мягко мурлыкала, то, рассыпавшись на изящные завитушки, взрывалась бешеными аккордами, а затем опять начинала журчать ледяным фонтаном в жаркий день. Это были какие-то воплощенные в звук кружевные дворики Альгамбры из обожаемых новелл Вашингтона Ирвинга, цветущие круглый год розовые сады, минареты кипарисов и старые мавританские башни испанских городов. В башнях жили прекрасные принцессы, влюбленные в собственное отражение; проезжие идальго влюблялись в принцесс и пели им по ночам серенады.

— Мужики, а у вас тут какой-нибудь клуб есть? — студент Митя (Ада наконец-то вспомнила, как его зовут) резко оборвал музыку, прихлопнув ладонью струны. — Ну, там, может, пианино сыщется?

Притихшая компания отмерла.

— Есть клуб, и пианино там есть, — с готовностью подтвердил толстячок. — Хочешь, провожу? — он кивал Мите, умильно заглядывал в глаза, приглашая идти, не задерживаться, ну в самом деле, сколько можно ждать? Но Митя спокойно повернулся к Аде:

— Пойдем? Побренчим, музыку послушаем…

И она пошла — куда, зачем? Неясно. Однако, пошла. Хотя дел в бараке было — «вагон и маленькая тележка», как говаривали у них в детском саду.

Небритая компания в полном составе потащилась за ними. Ада с большим трудом могла заподозрить эту развеселую публику в любви к фортепианной музыке. Парни и сами недоуменно переглядывались, удивленно крутили крепкими головами, ухмылялись криво. Правда, до клуба дошли только толстенький музыкант, да давешний резвый крепыш. Остальные по дороге совсем приуныли, и у них вдруг нашлись какие-то срочные дела, требовавшие их присутствия.

Гордым словом «фортепиано» именовался старенький потертый инструмент по имени «Лира», довольно расстроенный. Впрочем, Митю это вовсе не смутило.

— Договориться, в принципе, можно с любым инструментом, — пробормотал он, пробегая длинными пальцами по желтоватым клавишам. Потом последовало несколько замысловатых пассажей и аккордов, задребезжала какая-то струна, а затем рояль рванул веселый рэгтайм.

Допотопный инструмент скрипел и, казалось, даже постанывал под быстрыми Митиными пальцами. У Ады появилось такое ощущение, что непривычные к подобному отношению клавиши вот-вот ринутся прочь, куда подальше. Митина левая рука с чудовищной скоростью выводила четкий стремительный ритм, а правая комкала его, грубо рвала синкопами.

Толстенький музыкант, сладко жмурясь, притоптывал на месте, подергивал плечами, норовил пуститься в пляс. Он блаженствовал. Его товарищ сразу молча уселся в темноватый угол зала, а теперь ерзал, вытягивал шею, пытался что-то рассмотреть.

Толстяк, похоже, был готов идти вприсядку, когда Митя резко оборвал рэгтайм, и, не делая ни малейшей паузы, заиграл божественное andante из фортепианного концерта Моцарта до-минор.

Прозрачные, воздушные, дымчато-сиреневые звуки заполнили обшарпанный зальчик, раздвинули стены, убрали прочь грязный потолок. Вместо пропахшего пылью воздуха в лицо Аде подул сладкий тугой теплый ветер. Мелодия повела ее по цветущему полю, по яркому душистому разнотравью летнего полдня. В этой музыке было всё: бесконечное небо, белые пушистые облака, большие надежды и любимые люди. Аде хотелось идти далеко-далеко, по мягкому упругому проселку, а высоко в легком небе пели жаворонки, зовя вперед, к свету, к радости.

Это была не музыка. Это было обещание счастья.

— Мить, а что ты тут, собственно делаешь? — удивленно спросила Ада, когда волшебный инструмент — кто это там посчитал его ветхим и расстроенным? — замолчал, и она снова оказалась в небольшом полутемном зале деревенского клуба. — Тебе в Консерватории самое место, а ты вон в медики подался? Почему?

— Потому, — коротко глянул на неё музыкальный студент Конкин и снова заиграл — уже теперь Рахманинова. По его тону отчего-то стало ясно, что расспросы им вовсе не приветствуются.

Собственно, и теперь, когда прошло почти двадцать лет с момента их знакомства, Ада не могла ответить на вопрос, заданный когда-то ею Мите в стареньком клубе.

У стойки «ресепшена» Аду поджидал сюрприз. Сюрприз был под метр девяносто ростом, в меру мускулист, в меру худощав, одет по последней молодёжной моде — умело изодранные джинсы, живописно свисающие с попы, толстовка с капюшоном, покрытая заковыристыми картинами, «косуха» в заклепках и развязанные высокие кроссовки. На голове — умопомрачительно рваная бейсболка козырьком назад. Звали его Юрой, и приходился он Аде племянником.

Своего племянника Ада любила без памяти. С тех пор, как Юрик родился, она с удовольствием возилась с мальчишкой; сидела с ним, даже с совсем крошечным, водила его гулять, таскала в цирк и театр. Она с радостью вновь окунулась в прекрасный мир любимых детских книг и спектаклей.

Малыш свою молоденькую тетку обожал. Дома же у него всё было очень не просто.

Его дед, приходившийся Александру Владимировичу родным братом, погиб довольно молодым во время каких-то загадочных испытаний — работал он в безымянном секретном НИИ и уже дослужился до должности заведующего лабораторией. Его вдова, женщина надменная и недобрая, осталась с дочерью-школьницей и матерью, чьей точной копией была сама. Главным делом их жизни стало получение всех возможных и невозможных пенсий и выплат за потерю единственного кормильца, поильца, а также одевальца и обувальца.

При жизни Павла Владимировича семья очень даже не бедствовала. После его гибели никогда в жизни не работавшая Нинель Петровна быстро «почувствовала разницу».

Жить на пенсию с подрастающей дочкой и стремительно дряхлеющей матерью было тоскливо.

О замашках супруги человека с положением приходилось забыть. Одежда и обувь, покупаемая за дикие деньги у фарцовщиков или по блату «из-под прилавка» с солидной переплатой, импортные духи и косметика, регулярные визиты в Институт Красоты и парикмахерскую «Чародейка» на Калининском проспекте, присмотренное новое колечко с сапфиром, посиделки в «Праге» с приятельницами — всё это оказалось в прошлом, причем настолько далеко, что скоро стало казаться сладким сном.

Зато надо было искать деньги на покупку туфель дочери, ну хоть самых завалящих — нога у девочки росла быстро. Приходилось изворачиваться и добывать какие-то лекарства для часто болеющей мамы. К тому же, старуха с возрастом стала капризной.

— Вот ты сидишь, как фефёла, а Анька Минаева уже и прикрепление к спецмагазину пробила, теперь жрачку оттуда сумками громадными таскает, — бубнила день и ночь всем недовольная Вера Семеновна.