Здравствуй, Дедушка Мороз! Повесть - Елена Арзамасцева

Вошла медицинская сестра, сделала укол, и девушка опять окунулась в сладкие объятия Морфея.

Проснулась она неожиданно, как от толчка. Резко отбросила одеяло и встала. В комнате было уже темно, лишь тени от веток, раскачиваемых уличным ветром, мельтешили по стенам.

Анна подошла к окну и увидела мужчину, одиноко стоящего на тротуаре в тусклом фонарном свете. Он курил, поднося сигарету к губам резкими частыми движениями, и она поняла, что Саша – а это был именно он! – находится здесь давно и нервничает. Анне захотелось немедленно одеться и бежать туда, к фонарю, но сил не было даже на то, чтобы залезть на стул, открыть форточку и позвать его. Она покачнулась, вцепилась в подоконник, и слезы тонкими струйками покатились по щекам.

Саша медленно пошел по дороге к выходу из санатория.

– Почему, почему?! – плакала Анна. – Почему, когда наконец встретишь того, кто действительно нравится, «своего» человека, тут же его теряешь?

На этот вопрос она ответить не смогла, но для себя решила разыскать Сашу сразу же, как только выздоровеет. Про другие свидания Анна забыла.

Она уставилась на огромный круглый диск луны, нависший над деревьями, и вдруг поняла – как будто услышала голос внутри себя:

– Никогда!

– Почему?! – закричала Анна высоким и чистым голосом. Она развела руки в стороны и в длинной белой ночной рубашке стала медленно подниматься вверх, скользя наискосок к стене комнаты.

– Потому что тогда Селена и Лилит потеряют равновесие.

– Кто они? – задала вопрос Анна. Еще она хотела спросить, кто с ней разговаривает и почему она висит в воздухе, но на нее вдруг накатило такое безразличие безысходности, какое бывает только у тех, кто стоит у последней черты.

Лунный диск начал раздваиваться, и теперь в небе висело уже две Луны – ослепительно белого и антрацитного цвета, намного чернее, чем ночное небо. Белая луна превратилась вдруг в женщину в длинной рубашке жемчужного цвета, с распущенными светлыми волосами. Она плавно летела по воздуху навстречу Анне и, проникнув сквозь стекло двойных, накрепко законопаченных рам с закрытыми форточками (как сквозь воду прошла), стала кружиться вместе с ней по комнате – лицом к лицу и раскинув руки.

– Узнай меня, – сказала женщина нараспев, – я Селена, светлая сторона Луны.

– Да это же я! – подумала Анна и удивилась, почему ее сразу две одновременно.

В это время в комнату влетела, а вернее, вплыла еще одна точно такая же женщина, но только черноволосая и в темной рубашке, и присоединилась к ним.

– Узнай меня, – пропела темная дама, – я Лилит, лунная тень, закрывающая планеты и судьбы.

– Надо же, и это – я! – опять удивилась Анна, взглянув на черноволосую женщину.

Они взялись за руки и закружились по комнате в странном, причудливом хороводе.

– Ты всегда будешь одинока, даже если и найдешь себе пару, – пропела Селена сопрано.

– Ты женщина парадоксов. Парадоксы внутри и вокруг тебя, – томно вторила ей Лилит контральто.

– То, что кажется черным, откроется белым, а белое станет черным, – пропели они вместе.

– И только ты можешь повлиять на ход событий, – добавила Селена.

Вдруг они исчезли, и Анна полетела в черную пустоту.

«Совсем как Алиса в стране чудес», – только и подумала она.

Ее нашла лежащей на полу комнаты Алевтина Николаевна, вернувшаяся вечером после просмотра телевизионных передач. Она позвала Татьяну, и вдвоем они уложили Анну на кровать.

– Смотри, больше никому не рассказывай о Селене и Лилит, а то тебя быстро переведут из санатория для нервнобольных в психиатрическую клинику. Все это тебе вчера померещилось от высокой температуры, – сказала подруга, когда Анна рассказала ей, что с нею приключилась вечером.

Лучше почитай что-нибудь!

7

Она лежала и читала, когда в гости зашел Толик. Он не появлялся у них с того вечера, когда привел Анну с танцев и учинил переполох в санатории, собрав вокруг больной женщины консилиум из санитарочек, дежурной сестры, администратора и даже главного врача, задержавшегося после работы для составления отчета. Благодаря этому случаю, в среде медицинских работников Анатолий приобрел репутацию скандалиста, а среди женской половины отдыхающих, наоборот, имидж хотя и слегка невоспитанного, но доброго и надежного парня, не бросающего в беде.

К пальме в конце коридора стайками по два-три человека теперь робко слетались отдыхающие тетеньки, и оттуда доносились обрывки длинных и умных бесед о болезнях и способах излечения.

Анатолий, внезапно получивший новый общественный статус и бывший в курсе всех лечебных дел санатория, изменился и вел себя тоже степенно и мудро.

Как и подобает старинному другу, он принес больной Анне три апельсина и битый час рассказывал, как какая-то Вера Семеновна из Обнинска вылечила радикулит собственной мочой и вообще какое это чудодейственное средство уринотерапия. Вот если бы Анна, последовав ее примеру, сделала себе на горло слегка подогретый компресс, то перестала бы хрипеть на следующий день.

Толика слушали внимательно, но когда Татьяна, которая, кстати, тоже стала относиться к нему значительно лучше, спросила, стал бы он сам так лечить больную ногу, Анатолий засмущался и постарался перевести разговор на другую тему.

– У вас тепло. Богатеете! – сказал он, заметив обогреватель, стоящий рядом с постелью Анны.

Таня улыбнулась и, опережая вопросы приятеля, воскликнула, указав на репродукцию творения Айвазовского:

– А вот! Посмотри, какая у нас картина и даже бра есть!

Пораженный Толик присвистнул:

– Ну, вы, девчата, и проныры! А я для них радиатор у главного врача третий день клянчу! Мне отказал, а вам, значит, дал? И еще с картинкой!

– Не-а, – глаза у Таньки таинственно заблестели, – это не он дал! Это мы Анну в клуб продали.

– Как это продали? – не понял он: – В любовницы что ли, завклубу? Больно он мелковат для нее.

– Вот именно, мелковат. Не в любовницы, а в Снегурочки!

Глядя на ничего не понимающего Толика, девчонки рассмеялись.

– А Деды Морозы там, случайно, не нужны? – поинтересовался приятель.

– Дед Мороз там как раз нужен, – ответила ему Анна, мысленно представив себя рядом с Анатолием. Ему она была где-то по плечо, и Валерий Петрович в сравнении явно проигрывал.

Таня, перехватив взгляд подруги и быстро сообразив, к чему та клонит, тут же открыла агитацию, сочными красками рисуя картину светлого будущего Аниного спасителя:

– Представляешь, Толик, ты – Дед Мороз! И в новогоднюю ночь появляешься у елки в шикарной шубе и с мешком. Все ждут только тебя и больше никого! А ты начинаешь раздавать подарки. Дамы, в красивых платьях с декольте, так и вьются вокруг. А ты, кого захочешь, того и облагодетельствуешь. Вредной старушке из столовой, которая в тебя ложку запустила, можешь вообще ничего не дарить. Пусть знает, кого обижать!

Глаза Анатолия сощурились, как у сытого кота, и он мечтательно произнес:

– Вашими устами, да мед бы пить! Только ложек в меня не бросали.

– Бросали – не бросали! Какая разница! Зато отдыхать будешь как человек – с повышенной комфортностью! Понял? – перебила его девушка.

На удивление Анны, Анатолий сдался довольно-таки быстро, еще раз хорошенько рассмотрев приобретения подруг.

– А что там в клубе осталось?

– Да много чего, – ответила Анна, – сходи, посмотри!

Недолго думая он отправился в Мекку санаторской культуры, прихватив с собой для поддержки Татьяну, и минут через пятнадцать какие-то люди, чертыхаясь, переносили клубное имущество в комнату Толика.

Сгорая от любопытства, Анна выглянула в коридор и увидела, что тащат радиолу с вмонтированным проигрывателем – эдакого уродца на ножках, образца шестидесятых годов. К радиоле прилагались два ящичка пластинок, небольшой переносной магнитофон «Нота» и настольная лампа со стола директора клуба, которую почетно несла Таня. Процессию замыкал новоиспеченный Дед Мороз, перемещавший на себе приличного вида вертящееся кресло методиста.

После визита Толика, кабинет директора клуба являл собою образец помещения эпохи военного коммунизма – стол, стул и чудом уцелевшая печатная машинка. Недоставало только заклеенных крест-накрест оконных стекол и портрета Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Комната Анатолия, наоборот, очень преобразилась. И, к слову сказать, впоследствии стала центром досуга для проживающих рядом отдыхающих.

Утром люди спешили на процедуры, бегали по врачам, глотали таблетки и следили за правильным употреблением калорий, а вечером, невзирая на пол, возраст и болячки, отрывались под музыку заезженных пластинок, изрыгаемую радиолой. Магнитофон оказался в нерабочем состоянии и был возвращен в клуб за ненадобностью.