Симфонии двора (сборник) - Александр Новиков

Не осаждают, не сминают и не топчут –

Уже вбивают в землю прямо с головой.

А в телевизоре цветные педерасты

Вопят и скачут, да и водят хоровод –

Беззубы, стрижены, гривасты

и вихрасты –

И кто кого из них – сам черт не разберет!

Уже не чествуют, не здравят

и не славят.

Уже развешивают тихо ордена.

Не назначают, не снимают и не ставят,

А поднимают и вдевают в стремена.

Уже давным-давно не пахнет

россиянством,

И не поймешь теперь, где гусь,

а где свинья.

И всем присвоено еще одно гражданство:

Я – гражданин Страны Всеобщего

Вранья.

2000 год

ДАЖЕ СВОД ТЮРЬМЫ СТАРИННОЙ

БАБОЧКА В ЗАПРЕТКЕ

Бабочка летает в запретке –

Что ей от весны не балдеть.

А мне еще две пятилетки

На бабочек в запретке глядеть.

В синем небе, как в сковородке,

Жарится солнца блин.

Мы с ней по первой ходке

Жить на земле пришли.

Ах, как она летает,

Мысли заплетает,

И на сердце тает лед.

А мне под вечер в клетку,

Но только шаг в запретку,

И меня, как бабочку – в лет!

Письма, что слетались когда-то,

Бродят вдоль по краю земли.

Крылья их изломаны-смяты,

Или на свече обожгли.

А строчки, что в клетках петляли

И так не хотели в огонь,

Спеты мне с небес журавлями

Под ветровую гармонь.

Ах, как они кричали,

Меня не привечали,

Их простыл-растаял след.

И в запретке только

Бабочкина полька,

А жизнь моя была – и нет.

Завтра прилетят на подмогу

Птицы, грозы, тучи и пух.

Две пятилетки – не много,

Если сосчитаешь до двух.

Обвыкнется и приживется –

Я здесь не навсегда.

И с неба однажды сорвется

Прямо в запретку звезда.

Ах, где она летает,

Бродит-обитает,

Где на землю упадет?

Прямо с неба в клетку,

Но только б не в запретку –

Ведь ее, как бабочку – в лет!

2001 год

ГАРМОНИСТ

Гармонист рванул меха, а голос хриплый

Близко к сердцу полоснул, как наждаком.

И слова к мотиву сразу как прилипли,

До живого доставая прямиком.

Замычали из-под левой кнопки басом,

Полетела из-под правой вверх свирель.

Гармонист, уж не в ударе ли ты часом,

Или вспомнил свой семнадцатый апрель?

Поиграй еще, еще,

Разойдись на все плечо.

Не на «браво», не на «бис»

Поиграй мне, гармонист.

Сквозь морщины видно – парень

синеглазый

И в кулачном, и в любви бывал мастак.

А еще, как на ладони, вижу разом

Голубых апрелей долгий «четвертак».

Оттого-то ноги в пляс совсем не тянет –

Тянет руки за кисетами вразброд.

И слезой горит гармони черный глянец,

И табачный дым меха ее дерет.

Поиграй еще, еще,

Разойдись на все плечо.

Не на «браво», не на «бис»

Поиграй мне, гармонист.

Из-под Волги, из-под Курска до Берлина,

До победы из окопа да в окоп.

У своих висел на мушке – морщил спину.

У врагов плясал на мушке – морщил лоб!

Треск вагонный, стук прикладный, лай

собачий –

Все смешалось в перелатанных мехах.

Гармонист поет, хрипит, как будто плачет –

А то ли хромка плачет, стиснута в руках?

Поиграй еще, еще,

Разойдись на все плечо.

Не на «браво», не на «бис»

Поиграй мне, гармонист.

1985 год

ЖЕНСКИЙ ЭТАП

Прочифиренные воровки,

Каких уже не кличут «телками»,

В толпе с растратчицами робкими

Пестрят, как бабочки под стеклами.

Фарца, валютчицы, наводчицы –

Разбитых пар и судеб месиво.

Статья… фамилия… имя… отчество…

А-ну, этап, к вагону! весело!

Студентки есть и есть красавицы.

Есть малолетки – дым романтики:

Жизнь, бля, конфетами бросается,

А долетают только фантики.

Этап. Нет слова горче, желчнее.

Всё – в мат. Всё – без предупреждения.

А-ну, конвойный, падшей женщине

Хоть ты-то сделай снисхождение.

«По трое в ряд! Сцепиться за руки!..»,

Побитым пешкам в дамки – без понту.

Судьба впустую мечет зарики,

Дотла проигранная деспоту.

В блатные горькие гекзаметры

Этапы женские прописаны.

Вагон пошел… А время – замертво,

В 37-й как будто выслано.

Где всё вот так, от цен до ругани.

Плюют, как семечками, шкварками.

Бульваром под руки – подругами,

Этапом за руки – товарками.

Всё по закону, быстро, просто так,

По трое в ряд, к вагону! весело!..

Идет этап из 90-го.

Разбитых пар и судеб месиво.

1986 год

ЖУРАВЛИ НАД ЛАГЕРЕМ

Журавли в который раз

Над землей состроят клин,

Лето, выжженное в дым,

Оставляя позади.

В небо голову задрав,

Я машу вам не один –

Мы так свято верим в вас

И вслед всем лагерем глядим.

Журавли в который раз

В сером небе станут в строй

И поманят за собой,

Да не вырваться никак.

И покатится из глаз

Дождь холодный и сырой,

И отчалит вдаль косяк,

Окликая грешных нас.

Журавли над лагерем –

В сердце острый клин.

Журавли над лагерем –

Ангелы земли.

Журавли над лагерем –

Радостная весть.

Птицы-бедолаги, вы

Не садитесь здесь.

Жизнь моя средь бела дня

Подпирала небосвод

И отмеренные дни

Собирала в долгий клин.

Но с вами грешного меня

Разделяет только год,

А с любимой – верной ли? –

Разделяет не один.

Журавли над лагерем –

В сердце острый клин.

Журавли над лагерем –

Ангелы земли.

Журавли над лагерем –

Радостная весть.

Птицы-бедолаги, вы

Не садитесь здесь.

2000 год

ЗАПИСКИ

Она мне писала не письма –

Записки в конвертах смешных.

И осень мне поступью лисьей

Носила, как золото, их.

Семь строк без ошибки-помарки,

Кружавых, как вальс на балу.

И клеила мне вместо марки

Помадный большой поцелуй.

Ах, записки, запи-записочки

От девчонки – от кисочки.

Ах, журавлик бумажный, какой

ты смешной!

Ах, записки, запи-записочки

От девчонки – от кисочки.

Я закрою глаза – и он снова

кружит надо мной.

Линейки косые, как дождик,

В них строчки размыть не смогли.

Летает журавлик, как может,

С ладони ее до земли.

И что-то еще между строчек

Не может мне в голос прочесть,

Но хочет из неба, так хочет

Мне бросить хорошую весть.

Ах, записки, запи-записочки

От девчонки – от кисочки.

Ах, журавлик бумажный, какой

ты смешной!

Ах, записки, запи-записочки

От девчонки – от кисочки.

Я закрою глаза – и он снова

кружит надо мной.

1997 год

КАТОРЖАНСКИЕ БАЙКИ

Каторжанские байки.

Пойдут – только за душу тронь.

Как искра на фуфайке:

Подуй – превратится в огонь.

Ничего не напорчу.

Уколет, но не перевру.

Расскажу – переморщусь,

А значит, еще поживу.

Каторжанские байки.

В электричке хрипит инвалид.

Как по карточке-пайке

Та гармошка болит и болит.

Христа ради не дали,

Так хоть гляньте глазком:

На фуфайке медали –

Разве можно ползком?

Папиросный дым колкий,

Портсигар-гроб – поминки по нем.

Родословных наколки:

От души получилось – синё.

Беспризорник-культяпка

Воробьем, как на шухер – на дверь.

Это что же, твой папка?

Да, слабо распознать вас теперь.

Наваждение сучье!

Горло лопнет гармонье сейчас.

Я сыграл бы вам лучше,

Да такое играется раз.

– Чай, бредешь не в Клондайке!

Опупел, пассажиров будить!..

Каторжанские байки.

Остановка. Пора выходить.

1997 год

МЕДСЕСТРИЧКА

Медсестричка – украшенье лазарета –

Пела песенки, иголками звеня.

А моя, казалось, – всё.

А моя, казалось, – спета.

И она одна лишь верила в меня.

И не хворь меня терзала, и не рана.

Не проросшее на памяти былье.

Не тюремная тоска.

Не пропитая охрана.

А глаза большие добрые ее.

Завтра лето. Впрочем, то же, что и осень.

Моет крышу лазаретного дворца.

Мне до первого птенца

дотянуть хотелось очень,

Что, бескрылые, горланят без конца.

И не повести мне в душу, не рассказы,

И не байки про чужое и свое.

Не гитарные лады,

не приметы и не сглазы,

А глаза большие добрые ее.

Отлетает в небе пух – на синем белый.

Помету его в оконцах, как малец.

Мне на утро ни одна

никогда еще не пела.

Мне за всех отпел и вылетел птенец.

Завтра лето, завтра гулкая карета

Хлопнет дверью и меня уволочет.

Медсестричка, ангел мой,

украшенье лазарета,

Спой мне песенку свою через плечо.

1996 год

НОЧЬ НАВЫЛЕТ

Ночь навылет звездой протаранена,

И юродствует выпь.

Вот она, бела света окраина –

Топь, в какую часть света не выйдь.