Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

Скальф обнаружил его. Воргил стоял на коленях недалеко от зала, в длинной, широкой галерее, видывавшей и гораздо лучшие дни. Рваные полоски ткани, что некогда могли быть флагами, драпировавшими стены, слабо колыхались, словно призрачные пальцы, когда сквозняки с верхних уровней беспокоили их. Не было ни единого признака ни скавенов, ни гоблинов, которые должны были бы пройти там. Зато там был некий естественный свет. Он исходил от маленьких кусочков бриндураза, или «сверкающего камня», которые мерзкие твари либо пропустили, либо не смогли выковырять. Во тьме от них исходило слабое мерцание.

Их перламутровый отсвет заливал лицо Воргила. Это заставляло его казаться холодным и лишённым его насмешливой меланхоличности. Фонарь, теперь висевший у него на боку, светил не сильнее, чем остывающий уголёк, словно бы подстроившись под настроение шахтного надзирателя.

— Я был неправ, — сказал он, обращаясь к чему-то в руках, к чему-то, скрытому от остальных гномов его широкой спиной.

— Ты о чём, брат?

Скальф подошёл к Воргилу и увидел, что тот держал пару потёртых, слегка обгоревших сапог. Небольшая цепочка символов была вырезана на коже, а громриловые носки светились, поймав отблеск сверкающего камня.

— Это была правильная развилка, — сказал он, протягивая сапоги Скальфу так, чтобы тот мог их рассмотреть. — Жарр-клод Фендрила, его огненные сапоги, — Воргил наклонил их и изнутри высыпался пепел, образовав небольшую горку перед ним. — Мой кузен — мёртв.

Жар огня не уменьшился. Наоборот — он стал лишь ещё горячее. Руки Скальфа тоже горели, но от напряжения, а не от раскалённого воздуха в кузне. Он качал мехи, разжигая сердце пламени так сильно, как только осмеливался. Пот покрывал его тело, он стекал по его коже и поднимался вверх с пятнышками пара. Его пальцы были измазаны сажей, молот — обожжён дочерна. Он снова ударил все-камень.

Он не поддался. На нём не осталось даже малейшего следа. Вообще.

Оголовье молота сломалось, зияющая трещина развалила его пополам, что разоблачило слабость его труда скорее, чем чеканная конструкция. Вытирая болевшую до самых костей, испачканную в саже руку о фартук, он подошёл к стойке, чтобы взять новый молот.

— Что б тебя крути пожрали, чтоб на тебя нассал ваззок… — чертыхался он, подхватив особенно большое и широкоглавое кайло. — Волосатая задница Грунгни… — не останавливался он, даже пока приноравливался к более тяжёлому молоту.

Услышав, как звякнул металл, Скальф оторвался от оружейной стойки и увидел учителя, задумчиво смотревшего на него. Густой шлейф дыма из трубки окутал его, на мгновение скрыв лицо и неодобрительное выражение на нём, прежде чем старый кователь заговорил, едва разжимая зубы.

— Это не инструмент, — пробасил он, жуя мундштук трубки. — Это — ты.

— Это мы ещё увидим, — пробормотал Скальф, затягивая пояс и фиксируя взгляд на своём враге, куске все-камня.

— Произносишь слова… Бьёшь… Раскалываешь карадурак. если ты достоен.

Скальф проигнорировал насмешки учителя, адресованные его спине. Он тяжёло дышал, пытаясь направить свой гнев в безупречный удар, который разрушит все-камень.

Заклинание сорвалось с его губ, словно первый камень, предвещающий обвал, и, взяв кованое кайло двумя руками, он обрушил его на кусок все-камня, вложив в удар все силы, до последней унции, какие только смог собрать.

Ливень крупных икр вылетел из оголовья, а затем с громким предупреждающим треском рукоять развалилась надвое. Держа в кулаке сломанное, никуда не годное кайло, Скальф посмотрел на неразрушимый все-камень, по-прежнему нетронутый, дразнившийся, насмехающийся…

Скальф взревел.

Он вырвал крепкую колотушку из стойки и врезал по проклятой каменюке, затем ещё, и ещё. К тому моменту, когда он слегка успокоился, два тяжёлых молота, одна кувалда и одно кайло валялись разломанные и погнутые рядом с наковальней, где, по-прежнему нерушимый, лежал все-камень.

Тяжело дыша, задыхаясь от пепла и дыма, со слезящимися глазами и пылающими мышцами, он поднял взгляд на учителя.

— Это… не…льзя… сломать.

Учитель сердито посмотрел на него, его глаза были словно два куска кремня.

— Либо это, либо ты, парень, — он развёл руки, демонстрируя силу своих мускулов и богатый арсенал кручёных браслетов и бронзовых узловатых полос. Громриловый нагрудник закрывал его бочкообразную грудь, а оружейный пояс опоясывал талию. Ножны с руническим топором были привязаны к спине, переплетённая кожей рукоять и оголовье в виде драконьей головы торчали из-за плеча. — Я вызван на битву, бородачёнок.

Лицо Скальфа прояснилось, но суровое выражение на лице учителя, быстро погасило зародившийся было лучик надежды.

— Урки и гроби скапливаются у южных ворот, вне всякого сомнения, пробравшись из руин Азгала. Клад-гора провоняла ими насквозь, — сплюнул он. — Ты остаёшься, но когда я вернусь, то надеюсь, что карадурак будет сломан.

Протесты Скальфа были отринуты даже прежде, чем он успел открыть рот.

— Мне нет никакого смысла учить тебя, если ты не сможешь сделать это. Ты не сможешь стать кователем рун своей твердыни, если не справишься с этим, — учитель сделал паузу, с суровым непреклонным выражением на лице оглядывая молодого гнома. Лик учителя не сильно отличался от все-камня. — Гнев приводит к гибели, парень, — он указал на сломанные Скальфом в припадке ярости инструменты. — Так ты не сможешь разбить его.

— Он неразбиваем, господин.

Последний взгляд учителя был безжалостен, когда он повернулся спиной к Скальфу. На нём был тяжёлый плащ, крепившийся к наплечникам, и меха под кольчугой Должно быть уже зима. Скальф был заключён в кузнице уже несколько месяцев, перебиваясь твердокаменным хлебом и густым пивом. Оно было скверной, слоноватой варки, больше смола, чем пиво, но весьма укрепляющим

— Молот — скала, используй, чему тебя научили. Разбей камень, — сказал учитель, выходя за дверь. — У тебя есть время, пока я не вернусь от южных ворот, Черномолот, — последнее слово было сказано иронично-насмешливо, горделивое имя прозвучало унизительно. Оно было именем Скальфа. Молодой гном посмотрел на свои почерневшие руки, обожжённые и сломанные молоты, валявшиеся вокруг наковальни, и понял, что это было — оскорбление.

Он восстановит свою честь. Твёрдо решив это, он поднял молот и ударив вновь.

Когда-то это был праздничный зал. Запах жареного кабана и вяленого мяса, острый аромат приготовленного на медленном огне горного козла и благоухающего пива должны были наполнять это место. Но только вонь смерти, медленно распадающейся плоти, и запах сгнившей ткани заполняли ныне пустые своды. Он превратился в гробницу, населённую призраками и шёпотами умерших в незапамятные времена.

Широкий очаг, до сих пор видимый под слоями грязи и пыли, занимал одну из стен. Мутные тени затаились в чертах лиц предков, вырезанных на его широких арках и прочных опорах. Пустоты в грязи в форме оружия позволяли предположить, где некогда под покровами хранилось родовые реликвии. Взятые во имя отчаянной обороны, последнего противостояния против превосходящих сил врагов, они были потеряны из-за гибели владельцев или капризов природы.

Кучи щебня валялись под прогнувшимся потолком или в местах, где раньше высились колонны или статуи. Мозаичные плиты под ногами были испещрены сколами и трещинами. Огромная расщелина бежала по полу, разрезая изображение тщательно изображённого в камне гномьего шлема, словно нанесённая топором рваная рана.

Гномы развели небольшой костёр. Они окружили маленькое пламя, тихо бормоча под нос, погружённые в свои мысли. Зал был огромен, но они держались лишь у одной его стены, так как другая была ненадёжной: камни фундамента покосились, и пол просел.

Воргил уже сказал, что вероятнее всего это из-за подрыва, ибо не было гномьих фундаментов, что уступили бы возрасту. Такие вещи делали так, чтобы они могли пережить всё и стояли бы даже тогда, когда их создатели сгинут во тьме. Кроме Азгала, не пережившего их: теперь это были сплошные развалины, кишащие существами, которых гномы раньше считали не более чем паразитами.

— Ни один тролль не мог сделать это, — сказал шахтёр, безразличный и несчастный. Он держал в руках сапоги Фендрила и постоянно вращал их, как будто пытаясь найти некие ответы в структуре кожи. — От Фендрила не осталось ничего, кроме пепла. Ничего кроме пепла…

— Я слышал, что некоторые тролли могут плеваться огнём. Те, которые сделаны из камня, — беспомощно предположил Раглан.

— Скорей всего, мы охотимся на виверну, — сказал Магнин, хмуро глянув на гнома холмов. — Ни один тролль, с которым я когда-либо сражался, не умел плеваться огнём, — поддел он Раглана.