Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов

Я считал, что инженер не может работать там, где работал Шаламджери.

А кто оказался прав? Нана. Шаламджери в самом деле окончил военно-инженерную академию. Выходит, и верно: инженер.

Помолчав, дядя Алмахшит сказал:

— Пообещать-то Шаламджери пообещал… А как быть с домом, с хозяйством?

Трудно понять, к кому обращается Алмахшит: к матери, ко мне или к себе самому? В любом случае, конечно, к себе прежде всего. И опять замолчал, задумавшись.

— Ладно, что было, то мы знаем, а что будет — увидим. — Он встал.

— Ну-ка, Дунетхан, есть у нас что-нибудь для гостя? — сказала Нана. — Поищи, где-то была арака. И от сыра, что принесла Хадижат, еще осталось…

Уж Нана позаботится, чтоб было в доме чем угостить человека — кто б ни пришел. И араку велит припрятать, и сыр…

В дверь постучали, Хадижат появилась на пороге.

— Входите, входите, — обрадовался Алмахшит.

Им с Хадижат есть о чем поговорить: много общих знакомых в горах. У Хадижат там четверо братьев, пришла расспросить, как они живут, как здоровье. Алмахшит рассказал о новостях.

— Заходи к нам, гостем будешь, Алмахшит!

— Спасибо за приглашение. И еще спасибо, что детей без надзора не оставляете, дай вам Бог счастья.

— Не оставляет, — заворочалась Нана на своей постели, — без них не обедает и не ужинает!

— Рады бы все для них сделать, да всего не сделаешь. Что там ни говори, а ближе родственников по материнской линии не бывает. Сироте вся надежда на них… Мы тоже заботы с себя не снимаем. В долгу перед Дзылла.

— Сказать «кто-то» — губы в сторону расходятся, — проговорила Нана. — А «свои» сказать — они сходятся. Родственники вы с Хадижат, потому и боль у вас одна, и друг друга должны навещать. Мой отец так говорил: «Добрый человек всегда в долгу». Долг, солнышко мое, и у царей бывает. А ваш долг друг перед другом — честь ваша.

— Алмахшит, мой тебя зовет, — сказала Хадижат. — Одна вернусь — будет ругать.

XXVI

Она увела Алмахшита с собой, не позволила ему хоть немного дома посидеть. Я сразу ее понял. Бимболату и Хадижат ничего не надо подсказывать. Как мы живем, они знают, вот и решили сами нашего гостя принять. И на ночь у себя оставили, уложили спать: нам Алмахшита и пристроить-то негде…

Алмахшит вернулся рано утром. Смущенно оправдывался:

— Никак не отпускал Бимболат…

— Спасибо им за это, — сказала Нана. — Чем лучше хозяин примет, тем больше долг у гостя. От хорошего хозяина гость всегда должником уходит. Не забудь поблагодарить родственников Хадижат, когда приедешь домой.

— Этого-то я не забуду, а вот, гляжу, ясли у вас в коровнике совсем развалились.

— Совсем плохи, — согласилась Нана. — Габул чинить собирался, жерди припас.

Мы с Алмахшитом вышли во двор. Жерди у меня сложены под окном. Алмахшит выбирал из заготовленной охапки, разглядывал, потом попросил топор:

— И лестницу принеси.

Я еле приволок, такая тяжелая. Алмахшит прислонил ее к стволу тутовника и, поднявшись на несколько ступенек, стал обрубать нижние толстые ветки.

— Теперь от сучков очистим.

Это мы быстро сделали. Но пока Алмахшит не заострил концы веток, я все не догадывался, что он колья готовит для ясель.

После двух-трех точных ударов топора толстая ветка превращалась в кол. Я всегда завидовал Алмахшиту — все он умеет, все у него получается легко и просто. Все уметь — это что-нибудь да значит в жизни!

Когда поправили ясли, и коровник преобразился. Я принес из сада две вязанки кукурузных стеблей и положил в кормушки. Вот, наверно, удивятся наши коровы! И теперь не будут топтать корм ногами, не будет добро зря пропадать.

Алмахшит и в сад заглянул.

— А кормов ненадолго хватит… Может, как-нибудь протянете?

— Раньше коровам по три вязанки давал, — сказал я. — А теперь по две.

— К тому времени, как запас кончится, и травка появится. А вообще-то коровам сейчас больше требуется, перед отелом вымя наливается. Черная еще походит месяца два, а там надо за ней приглядывать. В стадо не пускайте. А это, наверно, еще сама Дзыцца сажала, — проговорил Алмахшит, показывая на зеленые побеги чеснока.

Я кивнул.

Алмахшит постоял с опущенной головой.

— Когда другая корова отелится, один Бог знает, — продолжал он. — Но не должно бы пройти больше двух месяцев… Вся в мать, такое же большое вымя. К телку ее не приручайте, замучает вас.

Прошла неделя со дня приезда Алмахшита. Все заметней поворачивало к весне. Земля грелась на солнце, точно рассыпанное на просушку зерно. Еще грязь на дороге, а тропинки подвяли. И лужи на улице с каждым днем становились все мельче. У людей свои заботы весной — всех не перечесть.

Нана понемногу начала выходить во двор. Весна и для нее весна. Постоит на крыльце, глядя куда-то перед собой, и скажет:

— Ленивый пастух свое стадо издалека гонит.

Иногда она говорит непонятно. На что-то намекает, а на что? Не могу удержаться от любопытства и спрашиваю:

— А почему, Нана?

— А потому, что ленивый. Такой пастух не начнет собирать скотину, пока она по всему полю не разбредется.

Что-то ей опять не нравится, это уж точно.

— Если бы навоз вовремя убрали, то и плетень был бы цел, и земля в огороде жирнее, — сказала Нана.

Навоз из коровника я сваливал под тутовником, за зиму его столько набралось, что даже плетень накренился.

— Сегодня уберу, — сказал я.

— «Нога ленивца к колючему кусту привязана!» Никогда не слыхал такой поговорки? От лени никакой пользы, солнышко мое. Что можно сделать сегодня — на завтра не откладывай. А навоз на огород перевези. Что он перестоял, даже хорошо. От перегноя и хлеб тучнее, и овощ сочней.

Я попросил тачку у Бимболата и принялся возить навоз на огород. Девочки по краю огорода вытаскивали из земли кукурузные стебли, а я катал тачку туда-сюда. До вечера все вывез. Устать-то, конечно, устал, но собой остался доволен. И Нана похвалила. Это особенно приятно.

— Начало всякой работы — колючка. Зато конец — маслице, — сказала Нана. — Видишь, сколько успел задень! И девочки тоже хорошо постарались. Если еще дня три такая погода продержится, кукурузные стебли подсохнут. На растопку пойдут. А из плетня не выдергивай. Кто вам его починит? Тебе и так тяжело учиться, и дома работы хоть отбавляй!

Как она сказала про учебу, так сердце у меня сжалось в неясной тревоге. Кончу десятый класс, а потом что? Я опять стал думать об этом «потом». И ничего не получалось, ничего не придумывалось… Пока лошадь не заржет, плеть не стегнет. Надо школу закончить. Если кое-как, чего тогда и мечтать об институте! Обе эти заботы по очереди гложут сердце, обе мечты одинаково дороги мне. Если не исполнится первая, не видать мне исполнения и второй. Поэтому прежде всего надо позаботиться об окончании школы. Как говорит Нана, покойников по очереди хоронят. Ничего себе покойники… Самое что ни на есть живое для меня! Я день и ночь думаю. Поскользнусь на выпускных. Да нет, этого быть не может, я учусь хорошо. Ну, а вдруг!

Я ничего не говорил Дзыцца. Хотел порадовать: вот еду поступать в институт! А теперь не порадуешь. И студентом стану — она не узнает, потому что туда, где Дзыцца, не доходят ни дурные, ни хорошие вести…

Корова, которую нам подарил Алмахшит, отелилась первой. Это случилось перед ужином. Когда корова сбросила послед, я подцепил его лопатой и понес из хлева. Корова пошла было за мной, но не решилась оставить телка. Послед я закопал в саду.

— От дареной коровы только и жди проку, — сказала Нана. — Принеси в дом теленка. Хватит ему сосать. Вечером опять подпустим.

На этот раз корова шла за мной до самого крыльца, мычала жалобно. Новорожденного теленка я положил в комнате на шкуру. А Нана уже вовсю распоряжалась со своей кровати:

— Бади, сбегай к Хадижат, пусть она подоит корову!

Хадижат не поленилась, сразу же пришла.

— У бедного всегда лишь к весне шуба готова, — грустно проговорила Нана.

Хадижат покачала головой:

— Что это ты?

— А разве не правда?

— Да что же делать? — ну нет ее в живых, так хоть детям осталось.

Хадижат поставила молозиво на огонь. Я и прежде пил кипяченное молозиво, и оно мне очень нравится. Корова отелилась! Это настоящий праздник. Только Дзыцца нет на этом празднике и уже никогда не будет…

Появление телки Дзыцца приравнивала к прибавлению достатка в доме. Вторая корова! Сейчас как раз такой случай.

Черную корову мы тоже не выгоняем в стадо. Ждем — со дня на день отелится. Брюхо ей так раздуло, что как бы двойню не принесла. Я об этом сказал Нана, она и договорить мне не дала: молчи, чтоб больше не слышала! Двойня — к несчастью.

— А кто это свистит? — приподнимаясь в постели, спросила Нана.

— Это по радио, — я обернулся на черный диск репродуктора. — Песня такая.