Сквозь три строя - Ривка Рабинович

– Никого пока еще не арестовали за нарушение этого обязательства! В крайнем случае устроишься в Томске на работу по другой специальности!

– Опять не сможем взять девочку к себе и жить как нормальная семья!

– Что поделаешь, одна зима пройдет быстро. Все освободившиеся от статуса ссыльных стремятся уехать в большие города, а мы поедем в обратную сторону – в колхоз? Ни за что! Увидишь, мы прекрасно устроимся в Томске!

Была логика в его словах – при условии, что его план получения жилья в Томске удастся. Меня тоже не прельщала перспектива прозябать три года в колхозе и привезти туда дочку. Хватит, этот этап мы уже прошли. Там ведь даже не к кому обратиться, если кто-то заболеет. Это хуже, чем Малые Бугры, первое место нашей ссылки: Вороново находится далеко от районного центра Кожевниково, где есть поликлиника, больница и аптека. Пешком туда не дойдешь, как мы ходили из Малых Бугров в Парабель. Это больше всего пугало меня в связи с новым местом работы. К другим условиям деревенской жизни я привыкла, ведь и в Колпашево не было в квартирах ни воды, ни канализации. Но привезти маленькую, худенькую и болезненную девочку в место, где нет даже поликлиники? Лучше уж провести там зиму в одиночестве; может быть, Яша приготовит для нас место для проживания в Томске.

Село Вороново произвело на меня удручающее впечатление с первого взгляда. Это было большое село, дома в нем не были расположены вдоль одной улицы, а разбросаны на обширной территории. Село считалось богатым по меркам тех времен, у колхозников были добротные дома и большие приусадебные участки. Повсюду свободно бродили стаи уток и гусей. Вокруг села были маленькие озерца, и птицы стремились к ним. Меня занимал вопрос, каким образом хозяева отличают своих гусей от соседских.

Это было коренное сибирское село, его обитатели жили здесь из поколения в поколение. Первопоселенцы его пришли, видимо, по следам казаков, несколько веков тому назад покоривших Сибирь с ее аборигенами и присоединивших ее к Российской империи.

Мрачный вид селу придавали высокие ограды вокруг домов, отсутствие общественных учреждений и каких-либо признаков эстетики. Не было ни декоративного куста, ни цветочка – ничего. Даже Малые Бугры, при всей их бедности, выглядели более «живыми».

Единственным «развлечением» жителей села было пьянство. В России пьют всюду, но в Вороново это явление имело масштабы, каких я не знала ранее. Коренные сибиряки, по прозвищу кержаки, отличаются бурным темпераментом и вспыльчивостью. В дни массовых выпивок, будь то в связи с религиозным или государственным праздником или по другому поводу (а в поводах никогда не было недостатка), вспыхивали драки: компания против компании, улица против улицы. Это называлось «идти стенка на стенку». Почти всегда были пострадавшие; иногда дело доходило до убийств.

Если кто-то умирал, особенно мужчина, то это был двойной повод для загула – точнее говоря, для целой серии загулов. Сначала пили целую неделю «в честь покойника», а потом следовал ряд дат: на десятый день, через месяц, через три месяца, через полгода…

В период моей жизни там произошел несчастный случай, при котором погиб тракторист: он пил возле своего трактора неразбавленный спирт, пары спирта вспыхнули и подожгли бензин в тракторе, и человек сгорел. Трудно описать, что происходило в селе: работы в колхозе были прекращены, все были пьяны, в том числе и женщины. Кто-то предложил похоронить вместе с покойником бутылку водки: ведь он погиб, будучи пьяным, и ему, несомненно, захочется выпить и на том свете. Товарищи покойника приходили чуть ли не каждый день к его вдове и требовали водки и угощения: это ведь в честь ее мужа, как она посмеет отказать? Бедная женщина совершенно разорилась.

Мысль о похороненной бутылке водки не давала покоя дружкам умершего. Дней через десять после похорон тракториста один из них ночью раскопал могилу и украл бутылку. Этот поступок не получил бы огласку, если бы еще один дружок не попытался сделать то же самое: второго ожидало горькое разочарование, он понял, кто украл бутылку, и ославил вора на все село. Его не смущало, что тем самым он признается и в своей попытке кражи бутылки.

Такова была симпатичная среда, в которой я должна была провести три года по направлению министерства образования. Утешало сознание, что я заранее решила уклониться от своего гражданского долга и провести в этом месте только один учебный год.

Я не была в Вороново без единой знакомой души: направление туда же получила еще одна студентка из нашей группы, по имени Тамара. Она поехала в Вороново не одна, а вместе с матерью и сестренкой. Вместе с ней мы ехали на пароходе до райцентра Кожевниково, где нас встречали двое колхозников с телегами: в селе знали, что должны приехать новые учительницы. Нас доставили прямо к конторе председателя колхоза; там нас встретил и директор школы.

Колхоз нес ответственность за наше бытовое устройство на новом месте, зарплату же платит государство. Самым трудным оказался квартирный вопрос. То, что я приехала одна, пошло мне во вред: семьям колхоз предоставлял целые дома, а для одиночек снимал жилье в домах колхозников.

Задним числом я думаю, что могла настаивать хотя бы на отдельной комнате. Но я была настолько привычна к снятию «кроватных мест» и к плохим условиям, что не предъявила никаких требований и не настаивала на своих правах. Я не видела ничего плохого в проживании в одной комнате с хозяйкой дома, пожилой приветливой женщиной, известной по прозвищу «Килограммиха»; ее настоящее имя я так и не узнала. Прозвище досталось ей в наследство от покойного мужа, который был кладовщиком колхоза: поскольку он все время занимался взвешиванием продукции на простых весах с гирями, его удостоили прозвища «Килограмм».

Комната, в которой я поселилась, была «передней избой». За перегородкой, в горнице, жил сын хозяйки с женой и ребенком. Килограммиха приняла меня с радостью, потому что за кроватное место с металлической койкой, предоставленное мне, колхоз платил ей квартплату и вдобавок к этому привозил дрова и через день бочонок воды. Квартплата – это были единственные деньги, которые видела эта старая женщина, вместе с мужем проработавшая в колхозе всю жизнь. Понятия «пенсия» в колхозе не знали. Моя скромная зарплата начинающей учительницы была в ее глазах сказочной суммой, и она не раз говорила мне: «Гляди-ка, какие деньги ты получаешь!» Она говорила это добродушно, без зависти.

Я и сама считала, что моя зарплата, шестьсот шестьдесят рублей, это внушительная сумма – ведь до того у меня никогда не было постоянной работы с приличной зарплатой. Я надеялась, что мне удастся за учебный год сэкономить деньги, на которые можно будет обставить квартиру в Томске. Но вскоре оказалось, что мне не удается откладывать почти ничего. При всей скромности моего образа жизни большая часть зарплаты уходила на покупку продуктов.

Мне нужны были также кое-какие предметы личного пользования. Например, таз, чтобы мыться дома. В селе Вороново была та же проблема с мытьем, с которой мы столкнулись в поселке Малые Бугры: были только «черные» бани. Я думала, что куплю таз, буду просить Килограммиху выйти погулять и мыться в комнате. Но с покупкой таза возникла неожиданная проблема.

Единственным магазином в селе была лавочка «Сельпо», что означает – сельское потребительское общество. Это не государственный магазин, где может покупать каждый; он принадлежит гражданам, объединившимся в кооператив. Товары в нем продаются только членам кооператива, уплатившим полный пай или выплачивающим его в рассрочку. Мне как новенькой предложили вступить в кооператив и внести первый взнос пая за право покупать товары. Только хлеб продавали всем, даже не пайщикам.

Первый взнос оказался суммой, превышающей мою месячную зарплату. Продавщица любезно объяснила, что за несколько лет моего проживания в селе постепенно накопится полный пай, но уже сейчас, после первого взноса, я получу почти все права члена кооператива. Поскольку я не собиралась жить на месте несколько лет, мне пришлось отклонить это «щедрое» предложение и выйти из магазина без тазика.

С точки зрения условий личной гигиены я отказалась в таком же положении, в каком была на Малых Буграх – только теперь я не была нищей девчонкой из семьи ссыльных, на которую никто не обращает внимания. Теперь я была учительница – иными словами, уважаемое лицо в селе, и в таком качестве не могла ходить грязной.

В результате плохого положения с личной гигиеной на меня напали вши. Не раз бывало, что я стою у доски, объясняю новый материал – и чувствую, как по шее ползет вошь. Такое положение невозможно было терпеть.

Смазывание волос керосином плохо помогало: вши только начинали быстрее бегать по голове. Мне нужно было достать ДДТ – дезинфицирующий порошок, которым в Израиле опрыскивали прибывающих иммигрантов в 50-х и 60-х годах. Иммигранты видели в этом оскорбление, многие питают зло к властям до сих пор – я же видела в этом спасение. Но где достать его?